Разве ты не услышал меня с первого раза? Убирайся вон, иди служить своему господину в другое место — а я останусь верна господину своему!
— Боюсь, что она безнадежна, — вздохнул священник некоторое время спустя, на выходе из палатки встретившись с вопросительным взглядом Бруно фон Кислинга. — Я доложу папскому легату. Он соберет священный трибунал, который окончательно решит ее судьбу. Но кажется мне, уже сейчас мы оба знаем, какое решение примут судьи, — и отец Леодегар несколько раз истово перекрестился.
Бруно фон Кислинг тут же упал перед ним на колени и поклонился, одновременно вонзая в землю свой меч.
— Благословите меня, преподобный отец.
— In nomine Patris, et fillii, et Spiritus Sancti, — прошептал старый священник, осеняя коленопреклоненного рыцаря крестом. — Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, благословляю тебя, сын мой. Пусть будет будет тверда твоя рука, сжимающая оружие, коим станешь ты и дальше разить врагов Господа. Ad maiorem Dei gloriam, к вящей славе Его, именем Его! И ныне, и присно, и во веки веков. Sicut erat in principio, et nunc, et semper, et in saecula saeculorum. Amen.
— Аминь, — послушно повторил Бруно и несколько раз ударил себя кулаком в грудь. После чего добавил уже другим, деловитым тоном:
— Будьте добры, преподобный отец — станете проходить мимо нашего костра, пришлите сюда брата Каттерфельда. Пора ему возвращаться на пост…
Х Х Х
Два часа спустя юный рыцарь Август фон Каттерфельд все еще стоял на посту, время от времени проверяя, все ли в порядке. Когда пленница отослала турецкую рабыню, тевтонец в очередной раз заглянув в палатку и остолбенел. Судя по всему, татарская принцесса собиралась отходить ко сну. Она стояла посреди палатки и расчесывала свои коротко остриженные, но все еще пышные волосы. Из одежды на ней не было ровным счетом ничего. Ощутив на себе чужой взгляд, она обернулась, и на ее тонких бледных губах заиграла презрительная улыбка:
— Что такое, отважный рыцарь? Никогда раньше не видел обнаженную женщину? Скажи, а это правда, что воинам вашего Ордена запрещено прикасаться к женщинам, поэтому вы поручаете своим рабам и слугам насиловать захваченных пленниц?
Эти слова как будто вывели фон Каттерфельда из оцепенения, и выражение его лица внезапно сменилось с потрясенного на иронично-презрительное — и татарская принцесса вздрогнула, как будто заглянула в зеркало; и оглянулась по сторонам в поисках одежды, чтобы укрыться от этого взгляда.
— Я вырос на хуторе в Ливонии, — доверительно поведал молодой тевтонец, — и прежде чем стал братом Ордена, знал столько женщин и наплодил столько бастардов, что ты даже вообразить себе не сможешь. У нас с этим было просто, особенно если ты господский сын… Ты даже не представляешь, сколько у нас общего. Вот увидишь. Я докажу тебе.
И прежде чем она успела возразить, крестоносец решительно бросился вперед — как несколько часов тому назад бросился в гущу сражения, в адский грохот и кровавый туман.
2.
В полдень следующего дня армия крестоносцев стояла на берегу реки, одной из многочисленных сибирских рек, чьи странные языческие имена воины христианской Европы даже не успевали запоминать. А напротив, на ее восточном берегу, замерла новая армия татарского богдыхана — свежая, многочисленная и грозная. Как будто и не было вчерашнего поражения. И пусть река промерзла до самого дна, никто не торопился сделать первый шаг и ступить на лед.
— Мы стоим здесь, как Александр Великий при Гидаспе, — пошутил начитанный сицилиец Аматор, снова навестивший своих тевтонский друзей. — Позади покоренные царства Западной Азии, а на другой стороне бесчисленное воинство индийского императора. Вот только слонов не хватает!
— Тут и без слонов есть на что посмотреть, — заметил Альберт фон Хаузер, пристально рассматривая длинные ряды татарских воинов, застывших в сверкающей броне под разноцветными знаменами. — Сдается мне, это отборная гвардия самого Богдыхана.
— То есть опять валькирии и амазонки?! — расхохотался Бруно фон Кислинг. — Жаль, слонов нет. На слонов я бы посмотрел… и убил бы заодно парочку-другую. Слонов мне до сих пор убивать не приходилось.
— Может быть появятся еще, — задумчиво пробормотал Виллиброрд фон Регер. Благородный фон Регер знал толк в слонах, потому что прежде чем вступить в ряды Тевтонского Ордена, много лет провел на Среднем Востоке, где служил в армиях королей Великой Армении и Малой Сирии, ведущих бесконечную войну против персидского шаха. — Говорят, у сибирских татар есть боевые слоны, с ног до головы покрытые шерстью. Я в это не верю, конечно, — поспешно добавил он. — Глупые детские сказки. Где это видано — шерстяные слоны?!
— Проводники говорят, — сказал Альберт фон Хаузер, — что отсюда до сибирской столицы рукой подать. Два дневных перехода, не больше. Если бы не эти вековые деревья, мы бы уже увидели ее башни! Говорят, будто город целиком построен из ледяных кирпичей, или даже высечен из цельного ледяного блока… Я не верю, конечно. Глупые детские сказки.
— Между прочим, — оживился Рамнульф Аматор, — глядя на эту реку, я вспомнил и про другого Александра, русского принца, с которым ваш Орден сразился в незапамятные времена. Кажется, это случилось в тот самый год, когда татары впервые пришли в Европу — или около того. Скажите, а это правда, что ваши братья не только потерпели поражение, но и провалились под лед?
— Нет! — хором отозвались тевтонские рыцари, а Бруно фон Кислинг ворчливо добавил: — Глупые детские сказки.
— Смотрите! — воскликнул Август фон Каттерфельд. — Татары спускаются на лед! Неужели началось?..
Но молодой рыцарь поторопился и выдал желаемое за действительное. На лед спустились всего три сибирских всадника. Подняв высоко над головами ханское знамя, они направились к западному берегу. Им навстречу выступили три рыцаря в красных плащах гвардейцев кардинала Ришелье, папского легата и формального руководителя похода. Всадники встретились на середине реки и некоторое время о чем-то беседовали. Затем все шестеро направились к «европейскому» берегу.
— Мирные переговоры, — недовольно пробурчал Бруно фон Кислинг. — Это надолго. А смысл? Разве что татарские язычники признали свое поражение и решили сложить оружие. Эх, а мне так хотелось подраться!
— Успеешь еще, — усмехнулся Аматор.
