Он только что проснулся, когда она подошла к нему, поцеловала и сказала, что скоро вернется. Стукнули двери. Андрей выскочил из-под одеяла и подбежал к мерзлому окошку, протаял дыханием ледок и в маленькую дырочку увидел, как мать, часто оглядываясь, идет с отцом по переулку. И так четко видится, вспоминается ему сейчас, уже взрослому, мать: белый, ослепительно белый переулок под морозным солнцем и посредине его — мать в черном пальто. Из больницы она не вернулась…
И вот встреча с этой девушкой, ее глаза… глаза незнакомого человека и глаза матери до удивления схожи. И тот же теплый взгляд…
Тетя Паша, как всегда, ждала Андрея, не ложилась. По телевизору показывали иностранный детектив, и в избе слышалась неумолкающая пальба. Тетя Паша от выстрелов пугливо вздрагивала, озиралась, но телевизор не выключала. Заметив усмешку Андрея, пояснила:
— Скучно мне, Андрюшенька, одной-то. Всякие мысли в голову лезут.
— Придется жениться и подарить тебе ляльку, — пошутил Андрей.
— Вот бы ладно было…
Они досмотрели с тетей Пашей детектив, и Андрей пошел спать. Но уснуть не мог, снова и снова вспоминал все случившееся за день и, уже засыпая, уже в полусне, увидел как наяву теплые материнские глаза.
4
Красное кирпичное здание райповской конторы стояло в самом центре Крутоярова. Высокое крыльцо, тяжелая, внушительная дверь, обитая железом. Она была на толстых, тугих пружинах и, если ее забывали придерживать, оглушительно, как взрыв, хлопала. В узком коридорчике, на старых, ободранных стульях сидели и курили грузчики, кого-то ждали. Из дверей кабинетов доносились стуканье машинок, щелканье арифмометров и невнятный, слитный гул голосов.
Приемная председателя райпо Козырина находилась в самом конце коридора; войдя в нее, Андрей словно очутился в другом здании. Щелястые, плохо покрашенные полы сменились красивым, ярким линолеумом, грязно-синяя краска стен — полированным, приятным для глаз деревом, ободранные стулья — рядами удобных кожаных кресел.
Увидев эту перемену, Андрей понял, как стушевался и растерялся здесь Иван Иванович Самошкин. Пока он шел в своей рабочей одежде мимо грузчиков, он еще чувствовал себя нормально, а войдя в приемную, конечно же, растерялся.
— Вы к кому? — Пухленькая, как пышка, секретарша, затянутая в узковатые для нее джинсы, оторвалась на минуту от пишущей машинки.
— Я из редакции. Агарин. Мы по телефону с Петром Сергеевичем договаривались.
Секретарша поднялась, качнула бедрами, скрылась за дверью, вышла.
— Проходите.
Навстречу Андрею поднялся из-за стола стройный мужчина с благородной сединой на висках и с небольшими, аккуратно подстриженными усами. Козырин Петр Сергеевич. И в одежде, и в облике, и даже в том, как аккуратно были подстрижены красивые черные усы, — во всем у него была своя четкая продуманность: ничего лишнего, все строго, официально. И голос мягкий, ровный.
— Присаживайтесь, Андрей Егорович. Разрешите, я с письмом ознакомлюсь.
Козырин аккуратно вытащил письмо из конверта, аккуратно снял скрепку, отложил редакционный бланк в сторону и, сохраняя на лице строгость, стал читать. Прочитал, скрепкой приколол редакционный бланк, вложил письмо в конверт и протянул Андрею.
— Самошкин, конечно, прав. Но нет у нас возможности продать ему сегодня машину. Я же ведь не завод, не выпускаю их. И тем более, как вам должно быть известно, разнарядку дает райисполком. Нет машин. Если нужен официальный ответ, мы напишем.
Андрей растерялся. Пока он собирался с мыслями, Козырин поднялся из-за стола и протянул руку. Задерживаться дольше было уже глупо. Пожал сухую ладонь и вышел. Проскочил мимо пышной секретарши, и вот уже позади сверкающая приемная, а впереди длинный коридор со щелястыми полами, где на стульях по-прежнему сидели и курили грузчики. Дверь за ним оглушительно хлопнула.
На крыльце Андрей глубоко вдохнул морозный воздух и с силой пнул низенькую оградку. Он понимал, что Козырин его просто-напросто вежливо выставил, называя по имени-отчеству, как в свое время выставил и Самошкина. Вернуться? А что сказать? Андрей спрыгнул с высокого крыльца и быстро пошагал к редакции.
День стоял морозный, солнечный. Из школы с визгом и криком бежали розовощекие ребятишки. Мимо проносились машины, обдавая снежным ветерком и горьковатым запахом бензина. Белизна свежего снега, еще не присыпанного сажей, и брызжущий солнечный свет резали глаза до слез. По дороге Андрей успокоился и через полчаса, рассказывая Савватееву о своем посещении райпо, говорил спокойно, стараясь доложить коротко и ясно.
Савватеев лохматил растопыренными пальцами седую шевелюру, густо дымил «беломориной», внимательно слушал. Он умел слушать молча, не задавая вопросов, глядя прямо в глаза собеседнику. И тем, кто рассказывал, всегда казалось, что эти глаза видят насквозь.
— Вот так, — закончил Андрей. — Машины, наверное, на сторону уплыли.
— Мыслим мы с тобой верно, только доказать пока не можем. — Савватеев поморщился, сунул «беломорину» в пепельницу. — А доказывать надо. Значит, так. Первым делом выясни — сколько машин поступало в райпо, когда, кому проданы. Посмотри райисполкомовский список. Короче говоря, досконально все выясни, разложи по полочкам. А уж с этими фактами я сам в райком пойду… Кстати, — он похлопал по толстой пачке только что прочитанных рукописей, — отлично о Полевском написал. Молоток!
Молоток — это была высшая савватеевская похвала. Андрей зарозовел. И так, с розовым лицом, вышел из редакторского кабинета.
— Что, нагорело? — едва не налетев на него, встревожилась Нина Сергеевна. — За что?
— Да нет, нормально.
— Ну и хорошо. А чего красный?
— Жарко, вот и красный.
— Здоровьем, значит, пышешь. Подборочка писем за тобой. Не забыл?
— Помню, Нина Сергеевна.
— Ну и прекрасно. Все прекрасно в этом мире…
И она заторопилась на первый этаж, в типографию. Сзади на юбке у нее снова красовалось большое известковое пятно. Андрей невольно улыбнулся, глядя вслед неугомонной Нине Сергеевне.
— Чего лыбишься? Пальчик показали? — серьезно спросил Косихин, проходивший по коридору.
Андрей отмахнулся и заспешил в кабинет, где звонил телефон. Но в кабинете сидел Рябушкин и, подняв трубку, уже разговаривал. Закончил, положил трубку и повернулся.
— Ну, Андрюша, как обстоят дела на фронте восстановления справедливости? Чем закончился поход?
— Да пока ничем.
— А если подробней?
Андрей рассказал.
Рябушкин откинулся на спинку стула и тихонько засмеялся.
— И веришь, что в райкоме, когда ты добудешь факты, всё поставят на законные места? Господи, уберите его отсюда, я не могу смотреть на эту святую наивность.
— Тебя никто к этому не принуждает, — обозлился Андрей.
— А жаль, что мне письмо не попало. Жаль. Он бы у меня по-другому заговорил. Я бы с него сбил спесь! — Рябушкин потряс крепко сжатым сухоньким кулачком.
Андрей, глядя на него, молча согласился. Да, Рябушкина так просто из кабинета не выставить. Андрей хорошо помнил, как они однажды, через месяц после рябушкинского фельетона о ПМК, пришли к ее начальнику Авдотьину проверять, что же изменилось. Только открыли дверь, а лысоватый, с брюшком Авдотьин уже вскочил с кресла, словно катапультировался оттуда, вскочил и сразу закричал:
— А-а! Явился, мудрец! Я тебе по телефону что говорил?! Чтоб ноги не было! Не понял? Чтоб ноги у меня в ПМК не было!
Андрей опешил. А Рябушкин спокойно поправил очки, снял лохматую шапку и сел на стул. Авдотьин задохнулся, на некоторое время замолк. Потом закричал с новой силой:
— Ты что, не понимаешь?! Дурачком прикинулся?! Я кому сказал — чтоб ноги не было! Всю грязь на меня вылил, писака! Зачем приехал?!
— У меня голос тихий, я не могу вас перекричать. Авдотьин ударил кулаком по столу, плюхнулся в кресло. Губы у него дрожали, лысина покраснела. А Рябушкин, словно ничего не случилось, поправлял указательным пальцем очки на переносице, смотрел на Авдотьина и четко, старательно объяснял:
— После фельетона, по поводу которого вы так разъярились, прошел месяц. Согласно требованию райкома партии, мы должны проверить, что сделано.
С лысины Авдотьина медленно сходила краска. Он, видно, овладел собой, отвернулся к окну.
— Смотрите, только уходите быстрей отсюда.
— Нам главный инженер нужен, чтобы познакомил с делами.
Авдотьин, упорно стараясь не глядеть на них, нажал кнопку селектора.
— Виктор Иванович? Сейчас из редакции придут к тебе. Почему к тебе? Да потому, что у меня сил нет на этих типов глядеть!
— Спасибо. — Рябушкин вежливо поклонился. Авдотьин проводил их взглядом, от которого можно было зажигать спички…
