Зовет он меня, в его тоне слышны растерянность и конфликт. Вероятно, он не хочет объяснять, почему не хочет меня и почему я не должна целовать его вот так.
Я выбегаю из кухни и бегу к лестнице, намереваясь добраться до своей комнаты прежде, чем Глеб увидит слезы, текущие по моим щекам. Я захлопываю за собой дверь спальни и прислоняюсь к ней для надежности. Не то чтобы я думала, что он будет гнаться за мной до самой двери. Черт, да он, наверное, просто благодарен, что нам не придется вести этот неловкий разговор.
Не могу поверить, что я только что поцеловала его. И хотя мне очень стыдно, теперь, когда я одна, я не могу удержаться и не прижать пальцы к своим все еще дрожащим губам. Он — первый мужчина, которого я действительно хотела поцеловать, и этот опыт настолько отличается от всех остальных поцелуев, которые были в моей жизни, что его даже нельзя отнести к одной категории.
Теперь, когда я сделала это, когда я разрушила ту границу, которую так тщательно соблюдал Глеб, я не знаю, смогу ли я вернуться к тому, что было раньше. Несмотря на то, что меня переполняет смущение от его отказа, я хочу поцеловать его снова.
Я слышу приглушенный звук разговора Глеба и Игоря, затем дверь закрывается, и Глеб уходит. В животе зарождается нотка разочарования. Какая-то часть меня надеялась, что он последует за мной наверх и скажет, что передумал, и что я ему действительно нравлюсь.
Но, похоже, это не так.
Почему безответная любовь так болезненна?
Может, это часть того, что называют "болью роста". Но в восемнадцать лет я бы подумала, что худшие уроки жизни уже позади. Но опять же, из-за своего прошлого я, наверное, поздно созреваю, когда дело доходит до романтики или влюбленности.
Я была слишком мала, чтобы встречаться с мальчиками, когда отец отправил меня в Колорадо к дяде. И то, что я пережила там, не позволило мне смотреть на мальчиков так же. Так что мои чувства к Глебу — это впервые. Я чувствую себя так, будто снова оказалась в том неловком подростковом пространстве, где не знаю, как себя вести.
Но слезы по поводу его отказа не помогут мне почувствовать себя взрослее.
Поэтому, сделав глубокий, успокаивающий вдох, я вытираю слезы со щек и решительно переключаю свое внимание. Я могу занять себя чем-нибудь, чтобы отвлечься от неприятной сцены, которая только что произошла. Поскольку моя следующая смена будет только завтра утром, я могу немного поработать по дому.
Подойдя к шкафу, я достаю пластиковую корзину для белья и упираю ее край в бедро. Затем я выхожу из своей комнаты и направляюсь к лестнице и прачечной этажом ниже. Сквозь деревянные шпингалеты перил я замечаю Игоря, рукоятка его пистолета небрежно торчит из задней части брюк, когда он стоит на страже возле двери. Он прижимает к уху телефон, слушает и через мгновение отвечает на приглушенном русском.
Затем раздается стук во входную дверь.
У меня сводит желудок, сердцебиение учащается, и я на миг надеюсь, что это вернулся Глеб, что, может быть, у него была минута, чтобы подумать о поцелуе, который я ему устроила, и он передумал, и решил все же поговорить.
Игорь повышает голос, обращаясь к человеку за дверью по-русски, его губы кривятся в ухмылке. Но когда никто не отвечает, он быстро снимает трубку и убирает ее обратно в карман. Мгновение спустя он хмурит брови и пристально смотрит на дверь.
Мои шаги замедляются, когда он что-то говорит, на этот раз тоном явного предупреждения, а его рука переходит к пистолету на поясе. Наступившая тишина заставляет мое сердце сбиваться с ритма. Затем вход в дом заполняется грохотом пулеметных очередей. Дыры пробивают деревянную дверь, уничтожая замок и устремляясь вверх быстрой очередью, которая пробивает Игоря прежде, чем он успевает пошевелиться. Его тело скручивается и дергается от ударов пуль в грудь.
Он отшатывается назад, из его губ хлещет кровь, и я закрываю рот рукой, чтобы заглушить крик, грозящий вырваться наружу. Однако Энни и Тиф, похоже, не задумываются об опасности своего присутствия. Обе испуганно вскрикивают где-то в коридоре второго этажа.
Затем нога врезается в изрешеченную пулями входную дверь, распахивая ее с такой силой, что поврежденная ручка проделывает дыру в стене за ней.
У меня есть считанные секунды, чтобы действовать, прежде чем злоумышленник найдет меня на лестничной клетке. Мне требуется вся моя сила воли, чтобы оторвать взгляд от разрушительного зрелища — Игорь медленно сползает по стене, из его губ вырывается последний булькающий вздох.
Сейчас у меня нет времени думать о нем, нет времени на траур.
Быстро и бесшумно, как только могу, я мчусь наверх, в свою спальню в дальнем конце коридора. Поставив белье на пол так тихо, как только могу, я легко закрываю дверь спальни. Затем я судорожно ищу, что делать дальше.
Я не могу вылезти в окно. Падение с двух этажей может привести к перелому ноги, и тогда, где я окажусь? Мой взгляд падает на открытый шкаф, и я бегу через всю комнату, чтобы проскользнуть внутрь. Захлопнув за собой складные дверцы, я могу видеть, используя фильтрованный свет, пробивающийся сквозь щели, пока приседаю на пол. Эту тактику я часто использовала, когда была ребенком и отец приходил домой пьяным. Остается только надеяться, что незваный гость окажется таким же воинственным и забывчивым, каким был мой отец-алкоголик. Но я почему-то сомневаюсь в этом, и от этого становится в сто раз страшнее.
Под собой я слышу тяжелые шаги и скорострельный огонь пулеметов — не одного. Голос Энни разносится по этажу, ее испуганные мольбы разрывают мне сердце.
Это ужасно.
Холодный, апатичный русский мужчина, который отвечает, вызывает у меня воспоминания о тех темных, ужасных днях и ночах, проведенных в страхе, когда транспортный грузовик вез меня и несколько десятков девушек, включая Энни и Тиф, через всю страну в неизвестном направлении. Я думала, что умру в этом грузовике. К концу я почти приветствовала смерть.
Я не могу сделать это снова.
В голове мелькает мысль о Глебе, человеке, который спас меня от этой ужасной участи, и я быстро тянусь к заднему карману, чтобы достать телефон. Адреналин заставляет мои пальцы дрожать, когда я набираю его номер, тот, которым я никогда не пользовалась, но который он дал мне на всякий случай.
— Не трогай меня, мать твою! — Кричит Тиф внизу, и от последовавшей за этим приглушенной потасовки