-- Меня это не должно волновать.
-- Оливия!..
-- Я не могу причинять боль себе.
-- Черт возьми, тогда я говорю, что ты -- бессердечная эгоистка...
-- Пойми, Дэвид,-- возразила она, смягчаясь,-- неужели ты не хочешь, чтобы все это было лишь воспоминаниями, лишь легкой мечтой? Ты не хочешь, чтобы я была твоим вечным вопросом, загадкой без отгадки? Неужели ты хочешь, чтобы мы с тобой были банальны, как все влюбленные?
-- Но...
-- Молчи. Я хочу быть твоим сладким сном. А ты будешь моим сном. Самым прекрасным.
2.
Был мутный рассвет. Над ленивой водой стелилась легкая дымка. На улицах еще не было ни души, как всегда в предрассветные часы, перед тем, когда Лондон начинает пробуждаться. Было тихо в ожидании солнца, в ожидании его прохладного появления из нежной пелены тумана, и мягкий воздух, томно обволакивая тело, напоминал о только что ушедшей бархатной ночи.
Оливия чувствовала себя человеком, только что увидевшим прелестный сон, полный сладкой истомы и граничащей с негой надежды. Сон, похожий на тысячи других, однако содержащий в себе нечто, делающее его почти что пророчеством.
Оливия знала, что поступила правильно, доведя свою игру до конца так, как задумала с самого начала, но ощущение чего-то неизведанного, чего-то упущенного навсегда не давало ей покоя. Нельзя сказать, что она не жалела о том, что она не пошла на поводу желаний Дэвида. Ей безумно хотелось его любви, его нежности, как некой альтернативы порочной страсти Ричарда, но она не хотела в своих глазах быть женщиной, которая ищет чистой любви в случайных встречах. Ей нравилось сознавать планомерность своего существования. Вечная благородная любовь была слишком значима, чтобы быть найденной на улице во время случайной прогулки, это должно было быть нечто такое, что перевернуло бы всю ее жизнь, расставив новые правила игры. Игры в черные и белые страсти, страсти столь же извращенные, как мораль Ричарда.
Дэвид не был мужчиной, способным боготворить Оливию, словно святую деву Марию, а из своей любви делать нечто подобное непорочному обожанию, он не был настолько светлым, насколько темным был Ричард, поэтому Оливия считала, что это всего лишь эпизод без продолжения. Дэвид был всего лишь человеком. Ей этого было мало.
Однако что-то держало ее душу рядом с ним. Его черные глаза сияли перед ее взором, а голос до сих пор звучал в ее сердце.
Оливия завороженно смотрела на текущую внизу темную воду, подернутую утренним туманом, все снова и снова будя в своем воображении подробности этой ночи, слова Дэвида, его взгляды, его поцелуи.
Ей никогда еще не приходилось видеть, чтобы нежность и страстность настолько гармонично сплетались в одном человеке, чтобы слабые прикосновения так сильно жгли, а легкие поцелуи так безумно возбуждали. Это было похоже на глоток воды среди знойной пустыни, когда хочется еще и еще, когда ощущение настолько ново и желанно, что им невозможно насытиться.
Но Дэвид был всего лишь простым человеком, и если бы она поддалась этому искушению, думала Оливия, вскоре все было бы так, как бывает у простых людей: ощущение новизны прошло бы, и самый упоительный миг ее жизни был бы забыт, превратясь в нечто надоевшее. Нет, она любила коллекционировать свои сладкие иллюзии, не превращая их в реальность.
Вдалеке раздался приглушенный гудок теплохода, шедшего вверх по реке, который вывел Оливию из этого состояния мечтательного полузабытья. Все позади. Дэвид никогда больше с ней не встретится, сон закончился. Оливия последний раз взглянула на стелющийся по гладкой поверхности воды туман. Город на другом берегу начинал просыпаться.
Она поднялась по каменной лестнице с причала на набережную и направилась домой.
x x x
Ричард сидел на ступенях ее дома и нервно курил, глядя перед собой мертвым взглядом. Казалось, окружающее не существовало для него.
Спутанные темные волосы в беспорядке свешивались на лицо. Он был в черных узких джинсах и коротких остроносых ковбойских сапогах. Мотоциклетная куртка была небрежно надета прямо на голое тело.
Узкое лицо, широкие скулы, темные круги под глазами и безучастный взор -- он воплощал собой картину полного упадка, как сил, так и настроения.
"Боже мой,--подумала Оливия,-- наверное, он беспокоился во время полусуток моего отсутствия..."
-- Рик,-- произнесла она, подойдя к нему и тронув за плечо,-- Что ты здесь делаешь? Почему у тебя такой вид?
Он медленно поднял на нее мутный взгляд светлых серо-голубых глаз сквозь спутанные пряди волос.
-- Это ты? -- безучастно спросил он,-- Который сейчас час?
-- Интересное кино,-- заметила Оливия, доставая часы,-- Сейчас половина шестого. А почему это тебя так интересует?..
-- А какое число? -- по его губам скользнула дьявольская улыбка, которую Оливия, однако, не заметила.
-- А какой год, я надеюсь, ты хоть помнишь?-- она глянула ему в глаза,-- Знаешь, в человеке, сидящем в таком виде в половине шестого утра на крыльце дома и спрашивающем, какое сейчас число, есть что-то устрашающее...
-- А какого числа мы с тобой расстались?..
--...Знаешь, у меня складывается впечатление, что после нашего расставания ты еще хорошенько догнался...
Он рассмеялся, перебив ее фразу.
-- Черт возьми, детка, ты почти проницательна,-- тряхнув головой и откинув назад длинные волосы, он впился в нее ледяным взглядом, в котором плясали зловещие огоньки,-- Но ты скажи мне лучше, дорогая, где тебя носило целые сутки?
-- Оригинальные утренние вопросы...
-- Тебе наплевать, что я чувствую, когда просыпаюсь и не вижу тебя рядом? Предпочитаешь ловить рыбок в свои сети самостоятельно, отвечай!
Он резко схватил ее за руку.
-- Рик! --она испуганно попыталась вырвать руку, но безуспешно,-- Рик, ты говоришь чушь, ты не смеешь так со мной разговаривать!..
-- Ты хочешь, чтобы я перед тобой извинился?!.
-- Мы же договаривались, что мы не связаны друг с другом...
-- Итак, ты решила уйти к примерному мальчику-Джонни?
-- Отпусти мою руку. Я не обязана тебе отвечать. Это слишком большая цена за твои извращения. Я не намерена терпеть от тебя эти издевательства...
Внезапно рванув ее к себе, он схватил ее сзади за шею, прижав к своему плечу так, что она начала задыхаться. Сверкнуло лезвие выкидного ножа, приставленного к ее горлу.
-- Я тебя избавлю и от всех мучений, и от всех издевательств,-произнес он тихо сквозь зубы,-- причем сразу и навсегда. Хочешь?
-- Давай, посмотри на мою голубую кровь и сравни потом со своей, плебейской, когда будешь снова резать вены без меня от скуки...-проговорила она через силу.
Он выпустил ее и убрал нож.
Она тряхнула головой, приходя в себя, и посмотрела на него. Он весело смеялся, вновь усевшись на мраморные ступени.
-- Играешь? -- поинтересовалась она холодно,-- Три с плюсом.
-- Но ведь ты поверила!
-- Если бы я не поверила, я сказала бы "двойка".
-- Боже мой, Оливия, я люблю тебя, как ненормальный...
Она присела на ступеньку рядом с ним, взглянула в его преданные глаза, меняя гнев на милость.
-- Ты и есть ненормальный,-- улыбнулась она надменно.
-- А как ты насчет того, чтобы поиграть не поодиночке, а вместе? -спросил Ричард заговорщически.
-- Что подразумевается под "поиграть" на сей раз?
-- Совращение невинных агнцев.
Она непонимающе посмотрела ему в глаза.
-- Что ты имеешь в виду, Рик?
x x x
В воздухе висела голубоватая пелена сигаретного дыма и серебристая вуаль музыки в стиле Gothic, задающая тон всему происходящему. Было около половины двенадцатого ночи. Действие разворачивалось так, как и должно было разворачиваться на вечеринке.
Девочка, кажется, старалась вести себя так, чтобы ее было как можно меньше заметно. Хотя это был вечер без наркотиков и почти без непристойностей, ей здесь было явно неуютно.
Ричард был прав. Оливия видела теперь это собственными глазами.
Сама же она пребывала в состоянии отрешенной полу прострации с оттенком легкой сентиментальности (это был почти отходняк, состояние "ни до, ни после"). Ей нравилось разыгрывать роль женщины,
едва знакомой Ричарду и думать на тему того, что так оно и будет, когда она ему надоест (или он ей, хотя, впрочем, разницы не будет).
Она меланхолично курила, наблюдая за выходками Ричарда, сегодня развязавшего себе руки, краем глаза следя за девочкой в кресле в углу комнаты.
Она ждала.
-- Оливия, дорогая...
Она подняла глаза-- перед ней стоял Ричард в обнимку с какой-то девицей и своим другом Полом.
--... Мне не нравится ваше состояние, оно пугает меня.
-- Да? -- тоскливо поинтересовалась она,-- разве подобное аристократическое общество еще можно чем-то напугать?
Он усмехнулся.
-- Я боюсь, что вы здесь скучаете, я боюсь, что ваш визит сюда будет первым и последним...
-- И не я одна здесь скучаю...
-- Разве общество нагоняет на вас тоску? -- поинтересовался Пол.
-- Скука -- заразная болезнь. Я вижу вашу сестру, сидящую в углу и делающую вид, что она изучает Британскую энциклопедию, вот уже два часа, как одну и ту же страницу...
