9
До Святок и почти на всем их протяжении подхорунжий прослушал в рок-кабачке едва ли не полтора десятка групп.
Ублажили канадцы. То есть музыканты, придерживающиеся стиля кэнэдиан-рок.
Они вкрапляли в английские тексты французские словечки, и это Ходынину о чем-то приятно напоминало. Эмигрантские жестянки и не слишком-то ритмичные младенческие погремушки, словно воспоминания о давным-давно покинутой Европе, сопровождали канадцев постоянно. Музыка их, однако, не раздражала – «колыбелила». (Так однажды признался себе Ходынин и потом уже от собственного неуклюжего словечка отказываться не стал.)
Со вниманием был им прослушан и этно-рок бретонцев: с чуть навязчивыми танцами, с бесконечными волынками, с непривычными пунктирными ритмами и старинными мелодическими оборотами.
А потом настал черед русского рока. Русский рок, конечно, смешивали с американским и афро-роком, но в умеренных дозах.
Здесь подхорунжий быстро приноровился и незнакомой музыки больше не дичился: поздними вечерами (иногда – долгими ночами), составив в ряд четыре дубовых стула, он ложился у дальней стены кабачка на спину и, мысленно повторяя причудливые извивы отечественного рока, утопал в мечтах.
Сквозь сон и мечты им впервые была услышана и оценена группа «Хранящие молчание» («The Keep Silence Band».)
Подхорунжему сразу же понравились их трепетно-тревожные рок-н-рольные пробежки. Пробежки делались «кипсиленовцами» в сторону незабвенных 60-х, с полным набором деталей, звуков и шелестов тех лет: с крутежкой виниловых пластинок, с антивьетнамскими протестами, с песнями геологов, электрическим хрипом звукоснимателей и другим приятнейшим отечественным и зараубежным хламом.
«Хранящие молчание» словно включили над подхорунжим огромный, вспыхнувший всеми лампами сразу радиоприемник давно ушедших времен. И долго его не выключали. В этом огромном приемнике, с виду напоминавшем гидростанцию, плясали на иностранный лад наши мужики, наши девки…
Девок с мужиками сменял хор сожалеющих.
Сожалели – приятно квохча, то на английском, то на русском – уже о временах недавних: о распаде СССР, о глупостях последних генсеков и первых президентов, о пресловутом миллениуме, так и не ставшем – к досаде многих рокеров – настоящим концом света.
Затем настал черед «психоделии 60-х», краут-рока и синти-попа.
«Психоделия 60-х» была представлена в музыкальных картинках.
Вышел на сцену густо обделанный негр (потоки жидкого кала едва успели засохнуть на белом его пиджачке.) На груди у посланца Африки висела крупная табличка, где по-русски было выведено: «Я – Хрусчев!»
Афро-Хрущев встал на руки (в узкие кремовые ботинки его ручищи влезли с трудом) и лихо сбацал – мелькая пятками в воздухе и топоча руками по полу – песенку «Летите, голуби, летите…»
Сопровождал обделанного небольшой рок-оркестр.
Музыканты ловко и весело провели голубиную темку, передавая ее от инструмента к инструменту: саксофон, контрабас, фортепьяно, гитара. Фортепьяно, саксофон, гитара, контрабас…
Веселью музыкантов, отпускавших на волю явно шизанутых, зловредных и давно осточертевших подхорунжему голубей, не было предела. Может, именно от этого веселья афро-засранец внезапно перестал выцокивать надетыми на руки ботинками, лег на спину и заплакал.
Саксофонистов-гитаристов это взвеселило еще сильней. Они сменили тему.
Какая-то до боли знакомая, внутри самой себя очень печальная, но подаваемая с неслыханной радостью мелодия зазвучала в резко сбавившем звучание рок-бэнде!
Москва – Чикаго —Лос-Анджело́с,ОбъединилисьВ один колхоз…
O Saint Louis blues!O, o, o, о, о, о…
– старательно выводил уже вставший на ноги афро-Хрущев.
Певец разгорячился, было видно – песня ему нравится. Он спел дальше:
Барак ОбамаТакой чудак,Он ходит прямо,Даже забив косяк!
Перезагрузка,ядрёна вошь,В штанах так узко,Что не возьмешь…
Внезапно музыканты перестали играть совсем.
Пользуясь возникшей тишиной, афро-посланец, чуть пародируя русское произношение, стал читать взахлеб, словно опасаясь, что его погонят со сцены, блюзовые стихи:
О-у! Мама, мам-м-ма!Пожалуйста, не бей меня этимкожаным ремнем!Он весь пропитан кровью и потомафро-американцев.
Я обещаю, я больше не буду таким засранцем!А когда ты станешь старой, я буду кормитьтебя ночью и днем…
Синти-поп, прозвучавший в первый святочный вечер, был куда веселей и приятней, чем слегка устаревшая «психоделия 60-х».
Крохотная девушка в телесном велюровом костюме, с экстатическими глазами и выкрашенным в клюквенный цвет буратинистым носом произнесла со сцены вступиловку:
– Друзья! Сегодня вы имеете возможность соприкоснуться с экзистенциальным городским шаманизмом и услышать суровую мужскую лирику тех, кому за тридцать.
Слушатели, ждущие музыки, а не удлиненных слов, – недовольно зашумели.
Один Ходынин зааплодировал.
«Клюквенная» девушка благодарно кивнула и, на миг затуманившись, пояснила:
– Я не для всякой рвани это говорю! А специально для господина у стены – хочу добавить, мы не лабухи и не жмурилянты. Мы – шаманы. Понимаем, что к чему и куда ведут страну!
Подхорунжий девушке снова рукоплескал: предстоящий шаманизм обещал ударить в самое сердце.
Правда, прослушав добрый кусок синти-попа, Ходынин образно представил себе этот музыкальный стиль чем-то очень далеким от прыжков и ужимок шамана: представил молниеносным падением красного пустынного канюка на болтливого кремлевского голубя…
10
Но самая интересная музыка зазвучала тогда, когда в рок-кабачок пожаловало питерское подполье!
Черный русскоязычный блюз завел подхорунжего невидимым ключиком, а затем наполнил внутренним стрекотом, треском и даже смыслом, как наполняет смыслом пустопорожнюю станиолевую, бегающую по полу туда-сюда игрушку безостановочное движение и напор.
И завод этот долго не кончался!
Подхорунжий уже не лежал у стены, как во время приступов психоделии и шаманизма, а, подступив вплотную к сцене, внимал смелым подпольщикам рока.
– Ты, «горшок»! Закрой хавальник! Кочум влетит.
Подхорунжий не сразу сообразил: лидер одной из групп черного русскоязычного блюза в паузе обратился именно к нему. А сообразив, засмеялся. До него вдруг дошло: если бы не черный питерский блюз и не краснокрылый канюк, его личные, только что истекшие сутки в Москве можно было бы преспокойно спускать в мусоропровод!
И еще одна питерская рок-группа покорила Ходынина.
Группа звалась «Декабрь».
Начали «декабристы» – неожиданно: вдруг в качественной рок-обработке грянула родная «Дубинушка».
Уже после второго куплета подхорунжий снова вскочил на ноги и стал, не сдерживаясь, подпевать. А во время заключительного куплета, скинув ботинки, даже запрыгнул на стол.
Один из куплетов песни Ходынину так понравился, что, возясь с птенцами, распределяя ястребиные корма, мечтая про еще одного канюка, он несколько дней кряду у себя в Кремле напевал:
Англичанин-мудрец, чтоб работе помочь,Изобрел из машины машину.А наш русский мужик, чтоб работе помочь,Он затянет родную «Дубину»!
Питерцы в тот раз одной «Дубинушкой» не ограничились.
«Декабрь» спел много разного, и спел классно!
Подхорунжий уже давно спрыгнул со стола, успел возрадоваться и пригорюниться, успел опрокинуть стопарик-другой и задуматься о будущем, когда питерские рок-декабристы вдруг завели тонко, завели пронзительно:
Эта песня не понт и не вызов!Эта песня – моя слеза…
Сзади подкралась незнакомая деваха, легла на подхорунжего полной грудью…
Ходынин шуганул девку так, что она за весь вечер свою весомую грудь больше ни разу в музыкальном зале не показала…
Так что сильно не бейте, братцы,Не со зла рвутся струны мои…
Струны подхорунжего и не надо было рвать! Неумелыми, но идущими откуда-то из самых глубин стишатами струны эти были порваны враз и надолго. И теперь обрывки ходынинских струн цеплялись уже не за рок-кабачок, не за Святки, а за что-то иное, связанное с песней весьма и весьма отдаленно: за год 1991-й, за год 1993-й, за 1998-й, за 2000-й и 2008-й!
Все, что ливневыми потоками «лажи» и лжи перекатывалось через Тверскую, подтачивало новенькие колонны отеля «Ритц-Карлтон», мчало через изуродованный Манеж и через Васильевский спуск, все, что стремилось весенней сорной водой сквозь Государевы огороды и дивное Замоскворечье, все, что прибывало невидимыми волнами из Питера в Москву и откатывалось еще большими волнами обратно, – разом обрушилось на Ходынина!
