На самом деле, поразить по-настоящему может лишь то, чего никак не ожидаешь увидеть. Скажем, если б во дворе музея, у подъезда с мраморными колоннами, стоял бы средний танк Т-54Б с зенитным пулеметом ДШК на турели люка заряжающего. Или если бы по Кутузовской галерее прошла колонна зеков под конвоем с овчарками. Вот это на самом деле поразило бы до невозможности.
Итак, что меня поразило в музее, чего я никак не ожидал здесь увидеть? Расскажу по порядку, не забегая. Как-то я работал в Павильоном зале (http://www.hermitagemuseum.org/html_Ru/08/hm89_0_1_72.html), ставил датчик над каминными часами. А то лезут, понимаешь, руками куда не надо всякие несознательные. Надо мной, как обычно, поставили наблюдающего из научных сотрудников. Порядок такой. Чтоб не повредил чего. Сотрудника звали, ну скажем, Паша. Мужик хороший, не хочу на него тень бросать, называть настоящее имя. А то вдруг прочитает эрмитажник эти строки и вычислит его.
Так вот, Паша, как настоящий мужик, не стал стоять рядом, изображая из себя свидетеля второго пришествия, а, засучив рукава, стал активно помогать мне. Парень он был, что называется, с руками и работа наша продвигалась быстро. За время работы у нас установились простые приятельские отношения, мы сразу перешли на ТЫ. До обеда не управились, поэтому решили сходить вместе в столовую, а потом придти в зал и продолжить. Перед столовой зашли (пардон!) в туалет, снять груз с души. Справив нужду, я сполоснул руки под краном и спросил у Паши, который уже направился к двери:
– А ты не хочешь руки помыть?
– А зачем? – искренне удивился он.
Я пожал плечами. Ну не хочет – и не надо. Взрослый мужик, что я – учить его, что ли, буду?
Но после этого стал пристально наблюдать за мужчинами в Эрмитаже (понятно, за женщинами я не мог наблюдать), кто и как моет руки.
Выяснилась следующая картина.
Рабочие гаража, строители и тому подобные – мыли руки очень тщательно: содой, стиральным порошком, затем мылом и т. д. Технические сотрудники, у которых работа почище: электрики, связисты, наладчики сигнализации (и я в их числе) – мыли руки небрежно. Быстренько споласкивали их под краном без мыла и наскоро вытирали об рабочую одежду.
Научные сотрудники не мыли руки СОВСЕМ. Вы можете мне не поверить, но это факт, который потом, после того как я заметил об этом одному заместителю директора, даже обсуждался на уровне руководства музея. Но стоп, опять вперед забегаю. Я понимаю, конечно, что туалеты и умывальники в Эрмитаже были тогда в плачевном состоянии, что в них никогда не было мыла или полотенец. Но руки-то надо после туалета мыть! Не знаю, как с этим дело обстояло у директора Пиотровского, врать не буду, но на уровне его заместителей – это наблюдалось. Мой завотдела Богданов, ныне заместитель директора музея – также не мыл руки.
Честно говорю, не приукрашиваю, меня мучила эта проблема – что же за странная зависимость такая – чем выше положение в музейной иерархии, тем небрежнее отношение к гигиене. Научные сотрудники музея – безусловно, люди глубоко интеллигентные, культурные, образованные и хорошо воспитанные. О том, что надо мыть руки после "этого" – у них в генах. Но почему же все-таки не моют их? Ведь должна быть какая-то разгадка, и культура здесь явно ни при чем. Я вот до сих пор путаюсь, в какой руке надо держать вилку, если в правой держишь котлету. Воспитанием меня в деревенском детстве не обременяли, но уж руки помыть – это святое. А как вы хотели? Чтобы я после того, как выгребал вилами навоз из сарая, этими же руками потом хлеб брал? Да потом от дизентерии так скрутит – всех святых вспомнишь. Сам я так и не нашел разгадки – она неожиданно пришла со стороны. Это как раз тот случай, когда меня справедливо можно попрекнуть – деревня! Такое может понять только городской житель.
Как-то раз я увидел, как в умывальнике тщательно моет руки замдиректора по режиму и кадрам Батурин Анатолий Кириллович. Человек легендарный. Много лет проработал в разведке в Германии, генерал КГБ. Вымыв руки, он достал свой безупречно чистый носовой платок и с немецкой аккуратностью вытер руки. Я смотрел, разинув рот. Свершилось! Наконец-то увидел, как сотрудник Эрмитажа, занимающий немалый пост в музее, моет руки.
Чувствительность этого человека была профессиональной, он тут же обернулся. Увидев меня, Батурин сказал:
– Вы хотели что-то у меня спросить?
– Скажу вам честно, я удивился, что вы руки моете. Обычно, многие сотрудники этого не делают.
– Так что же вы хотите, во всем музее горячей воды нет.
Мысленно я застонал! Черт, вот ведь все как просто. Вот что значит – профессионал-разведчик, с чекистской проницательностью.
В Эрмитаж, как вы понимаете, случайные люди не попадают. А уж в элиту, научные сотрудники, тем более. Там лишь выходцы из так называемых хороших семей. Станут они вам руки холодной водой мыть!
Особенно зимой, когда вода ледяная. Они, чай, не крестьяне! Чтоб с колодца ледяной водой себя окатывать. Ну нет в музее горячей воды. Водопровод давно, еще до революции прокладывали.
А Батурин добавил:
– Вообще, конечно, туалеты в Эрмитаже в безобразном состоянии – ни полотенец или сушилок для рук, ни мыла, ни туалетной бумаги. Просто стыдно за музей. Надо будет поставить вопрос на совещании.
PS: Не так давно я водил своих знакомых по Эрмитажу. Все заведения были капитально отремонтированы, оборудованы современной сантехникой. Присутствовали жидкое мыло, сушилки для рук, туалетная бумага и прочие атрибуты таких заведений. В сортире при гардеробе у главного входа была даже горячая вода.
Батурин свое слово сдержал.
Нарушитель
Санкт-Петербург, Эрмитаж, 1993 год.
Самое неприятное – это когда в понедельник приходишь невыспавшийся, с похмельной головой, мечтая плюхнуться на свой стул в мастерской сигнализации и не спеша выпить горячий кофе – а тебе не дают. Ну всем вдруг понадобился, ну вот Земля перевернется без меня. А в другие дни, бывает, никто и не вспомнит о тебе.
Вот и сейчас также. Полчаса хлюпал ногами по мокрому снегу и лужам от метро, промочил ноги, мечтал поскорее придти к себе в мастерскую и посушить ноги у обогревателя – так нет же, противно зазвонил телефон. Кому это я еще понадобился? Нету меня, понятно? В армию забрали!
Все же взял трубку.
– Мастерская сигнализации!
– А с кем я говорю? – спросили меня на том конце провода.
– Инженер Скутин.
– А-а, Сашенька Витальевич! – противным слащаво-ехидным голосом сказала мне заместитель завотдела Наталья Николаевна. – Вы не против, если я буду вас так называть?
Все ясно. В свое время, когда только устроился в Эрмитаж, некоторые сотрудники возрастом постарше пробовали обращаться ко мне на ТЫ, но при этом требовали, чтобы я к ним обращался на ВЫ. Я стал в ответ им тоже ТЫкать. На их претензии заявил им, что одностороннее тыканье – это хамство. И если я моложе их, то из этого не следует, что я хуже их, и что настоящее уважение всегда взаимно.
Сначала их забавляло, когда они называли меня "Александр Витальевич", но потом привыкли, и это никого уже не удивляло.
Я ответил Наталье Николаевне:
– Ну что ж, пожалуйста, называйте меня Сашенькой, если вам так удобно. Мне это даже нравится. Меня жена так называет, как услышу – так сразу целоваться хочется. Не боитесь, что спровоцируете меня?
Долгая пауза. Вот за это и недолюбливали меня командиры в армии. Могу надерзить в ответ, хотя и вежливо по форме.
Через какое-то время, переварив услышанное, Наталья Николаевна вновь обратилась ко мне.
– Александр Витальевич, позвоните, пожалуйста, в Особую кладовую заведующей, у нее есть к вам дело.
– Хорошо.
Я позвонил заведующей и выяснил, в чем дело. А дело было в следующем. В Особой кладовой (название я изменил) проходила реконструкция системы вентиляции и кондиционирования. В результате чего в полу образовался квадратный проем со стороной в полтора метра. И это в помещении, которое закрывалось толстенной стальной дверью из корабельной брони, у которого не было и не могло в принципе быть ни одного окна, которое было опутано датчиками сигнализации и перед входом в которое всегда сидел милиционер с автоматом. И вдруг такая вот огромная неохраняемая дыра в полу.
Заведующая пообещала придти к нам в мастерскую, у нас мы выработаем план действий и потом пойдем устанавливать телекамеру и прочую сигнализацию.
В это время подошел завмастерской Игорь, устало плюхнулся на свое кресло. Тоже не совсем в рабочем состоянии. Я сообщил ему о предстоящей работе. Он тяжело простонал:
– И почему вот такую хрень на нас наваливают именно утром в понедельник? За что-то Бог на нас серьезно обиделся.
Вскоре подошла заведующая кладовой – Лариса Васильевна Бантикова. На шее у нее висело два золотых крестика: один, на короткой цепочке, у самого горла и другой свисал на цепочке, тоже золотой, на платье. Зачем понадобилось носить сразу два крестика – мне, безбожнику, да еще с похмелья, было не уразуметь. Я вдруг вспомнил, что в средние века раскаявшиеся грешники должны были по приговору инквизиции носить на одежде два креста.
