— Поразительно, — говорила Эми, осматривая алебастровые колонны, которым предстояло служить столбиками для кровати суперкоролевского размера, — как такая большая комната может выглядеть уютной при том, что здесь еще даже мебели нет!
У Лизы мягко замерцали глаза.
— Я обожаю эту комнату, — пробормотала она, поднимая взгляд к высокому потолку, отделанному карнизом, и сбрасывая туфлю, чтобы провести пяткой по мягкому, шелковистому ковру. Ночью, когда она бывала одна, что в последнее время случалось редко, Лиза любила представлять себя здесь вместе с Дэвидом: как они вдвоем читают, или смотрят телевизор, или занимаются любовью со всей страстью и нежностью, какую разделяли раньше, и с мастерством и знанием собственных тел, которые обрели с годами. Неужели это происходит на самом деле? Неужели меньше, чем через два месяца Лиза Мартин и Дэвид Кирби действительно поженятся?
«Да, да, и еще раз да», — довольно мурлыкал Дэвид каждый раз, когда она спрашивала. Она смеялась, а он хватал ее и кружил, как худенькую девчонку, которой она была, когда впервые узнала его. Если бы ей тогда сказали, что, когда они наконец сойдутся, ей будет под сорок, она бы ни за что не поверила, а может быть, даже сразу покончила с собой. Сорок! Как она может быть настолько старой, если по-прежнему чувствует себя очень молодой?
— Со всеми так, — говорила ей мать. — Вот я, к примеру. Мне почти семьдесят, но в мыслях я все еще тридцатилетняя. Ну, может быть, тридцатипятилетняя. Как бы там ни было, главное, что ты по-прежнему достаточно молода, чтобы иметь детей...
— Нет-нет, давай не будем об этом, — обрывала ее Лиза. — Вот для этого я определенно стара, и потом, я почти наверняка знаю, что не могу их иметь.
— Ты никогда не проверялась.
— Но мы с Тони почти ничем не пользовались.
— Значит, это могла быть его проблема.
Тут Матильда ошибалась. На третьем году их отношений Тони на одну ночь заявился к бывшей девушке и умудрился зачать с ней ребенка. Именно тогда Лизе следовало уйти и никогда больше не возвращаться, но она была так им одержима, что, когда раны в душе поджили, а беременность прервали, она слепо и бестолково простила его.
— Алле! — пропела Рокси, проводя рукой у Лизы перед лицом. — Земля — Лизе, Земля — Лизе, пора идти смотреть мою комнату.
Схватив тетку за руку, она потащила ее на лестницу, а оттуда в восточное крыло. Там, из коридора, залитого разноцветными бликами от высоченного витражного окна и загроможденного строительными лесами, открывались двери в две спальни и две ванные.
Когда они вошли в комнату, которую выбрала Рокси, и та принялась бурно восхищаться низким диваном, камином и нишей для телевизора, Эми побрела дальше, к окнам, потерла запотевшее стекло и посмотрела на подъездную дорогу. Заметив у ворот машину, она стала наблюдать за ней, ожидая, что та заедет во двор. Прошло какое-то время, но машина не двигалась с места, и тогда Эми сказала:
— Снаружи кто-то есть. Звонок уже подключили?
Оглянувшись, Лиза сказала:
— Вряд ли, — и, подойдя к сестре, выглянула на улицу через импровизированную бойницу, проверяя, что их потревожило. — Я ничего не вижу, — проговорила она. — Куда ты смотришь?
— Они уже уехали, — ответила Эми. — Это была черная машина.
Лиза чуть не расхохоталась.
— Ну, это заметно сужает круг подозреваемых, — сказала она, вынимая из кармана айфон, который только что просигналил о полученном сообщении.
— Машина вернулась, — сказала Эми, снова вглядевшись в окно. — Постой-ка, похоже, они разворачиваются.
— Может, заблудились, — предположила Рокси.
— Но это частная дорога, — напомнила Эми. — По ней могут ездить только те, кого ждут в одном из домов. На то и камеры видеонаблюдения поставлены, чтобы не пускать нежданных гостей.
— Кажется, я знаю, кто это, — тихо проговорила Лиза.
Рокси и Эми обернулись и с удивлением увидели, что она побледнела.
— Взгляни, — сказала Лиза и, передав айфон Эми, стала наблюдать, как сестра меняется в лице, читая сообщение.
Когда Эми снова подняла взгляд, им с Лизой не нужны были слова. Такое сообщение могло прийти только от одного человека.
Розалинд Сьюэлл была хорошенькой, изящной женщиной. Черные как смоль кудряшки и удивительно голубые глаза не только давали прекрасное представление о ее ирландских предках, но и заставляли с гордостью замирать сердце отца. Цвет ее лица, в точности как у матери и бабушки, был бледным, как зимнее небо, а губы — красными, как розы, цветущие вокруг беспорядочных построек мельничного завода девятнадцатого столетия, который в наши дни переделали в роскошный особняк.
Сейчас она стояла у окна непритязательной, обставленной в деревенском стиле кухни и смотрела, как ее девятилетний сын Лоуренс карабкается под моросящим дождем на дерево, в шалаш, который чуть больше года назад построили его отец и дед. Никто толком не знал, хотелось ли Лоуренсу иметь такой шалаш, но идея всем понравилась, и с тех пор, как его построили, мальчик пропадал там целыми днями, даже посреди зимы, когда ни птицы, ни белки не поддерживали ему компанию, а голые ветки не защищали от ветра.
Забравшись в шалаш, Лоуренс часто просто сидел, иногда раскачиваясь и мурлыча себе под нос или, когда вокруг порхали ласточки и воробьи, протягивая руки, чтобы они сели ему на пальцы. Птицы еще ни разу не воспользовались его приглашением, но он как будто не терял надежды, что когда-нибудь они смогут это сделать. Время от времени он приглашал к себе друзей, но с ним мало кто дружил, и, когда Розалинд заходила к соседям, чтобы собрать для сына компанию, местные дети слишком часто оказывались занятыми другими делами.
Прошло несколько лет с тех пор, как у Лоуренса выявили синдром Аспергера, так что у Розалинд было время попытаться свыкнуться с этим и подготовить себя к тому, как они будут жить, когда сын подрастет. Каким бы умным и красивым ни был Лоуренс (каждый раз, когда Розалинд выезжала с ним в город, все вокруг заглядывались на его непослушные черные кудряшки и волшебные голубые глаза — точно такие же, как у нее), он никогда не приобретет социальных навыков, как другие мальчики. Это не означало, что он не вступал в контакт с окружающими. Нет, он общался с людьми время от времени, иногда ему даже как будто нравилось находиться в компании. Вот только Розалинд никогда не могла определить, нравится ли ему по-настоящему хоть что-нибудь.
В последнее время его стали меньше обижать в школе. Учителя не спускали с него глаз, а ровно в три тридцать, ни секундой позже, она приезжала и забирала его домой, хотя они жили всего в полумиле от школы. Однажды его сильно побили на улочке, ведущей от их дома к поселку, и с тех пор Розалинд не могла позволить ему ходить пешком одному.
