Когда Митька полез в кастрюлю за добавкой, Сашка заметил:
— Аппетит у тебя флотский. Я бы после пельменей не смог больше ничего есть.
— А я ничего, и твою стряпню дорубаю, — добродушно ответил повеселевший от еды Митька.
Аппетит у него был действительно флотский. Впрочем, больше ничего флотского Карцов за рулевым не примечал. Митька был неповоротлив и ленив, дело знал плохо, рулевое устройство содержал в беспорядке. Карцов уже не раз жалел, что приютил Митьку. Да ведь куда его теперь денешь? Митька, пожалуй, на всех кораблях вспомогательного флота базы успел послужить, а нигде более трех месяцев не задерживался — списывали то за пьянку, то за прогул, то за нерасторопность.
Карцов взял его только из жалости — обидно, когда молодой парень на глазах у всех губит свою жизнь. Ивану Степановичу за двадцать девять лет службы не таких приходилось обламывать, но с Митькой сладить оказалось не просто. Вот уже полгода он на катере, а от старых привычек и старых дружков отказаться никак не может. И работает спустя рукава, без охоты, то и дело приходится напоминать, чтобы прибрал в рубке, зачехлил компас и сделал все прочее, входящее в его прямую обязанность.
Карцов и теперь напомнил:
— Проверь штуртросы.
— А я вчерась перед уходом проверял, были в полном порядке.
И тут врет да еще нахально смотрит в глаза. Вчера, как ошвартовались у причала, сиганул на берег, даже в кубрик не заглядывал. Что с ним делать?
Карцов махнул рукой и полез наверх.
На кораблях шла приборка, вахтенные и боцмана поторапливали матросов — скоро по распорядку дня завтрак, а уборка, видимо, затянулась, потому что за ночь снегу намело много.
Что-то и рыбацкие суденышки до сих пор толкутся в гавани, в это время они обычно уходят в море. «Похоже, не выпускают их». В море штормит, даже сюда заходит довольно крупная волна. На мачте сигнального поста висят черные шары штормового предупреждения. «Наверное, и нас не выпустят. Хотя до Заячьей губы ходу всего два часа, надо бы отвезти продукты, шторм можно переждать и там. Что касается механика, то ему ничего не сделается, если и покукует еще день-другой, а с почтой и вовсе нечего спешить, кому срочно, тот и телеграфом воспользуется».
На всякий случай Карцов все-таки решил сходить к дежурному по гавани, узнать насчет выхода. Тот сказал, что все выходы отменены, к вечеру ожидается в море до девяти баллов, а в заливе — до шести.
— Отдыхайте, — разрешил дежурный.
Но отдыхать некогда. Сашка давно предупредил, что в моторе надо притереть клапана, вот пусть и притирает. Митьке тоже работа найдется. Что касается самого Ивана Степановича, то дел у него всегда оказывалось по горло. Надо будет выписать накладную на шкиперское имущество; все сроки давно прошли, а его не выдают, потому что кто-то сказал вещевикам, что катер все равно пойдет на слом и нечего зря переводить добро. А на катере ни концов, ни краппов путных нет, да еще кой-какой инвентарь позарез нужен.
И на склад ГСМ надо сходить. Слава богу, хоть горючее пока дают безотказно, однако сегодня трудно будет достать бензовоз, потому что большие корабли запасаться будут, а для вспомогательного флота все делается в последнюю очередь, и тут уж ничего не попишешь…
К подъему флага торопились на корабли офицеры. Все они, за исключением молодых, пришедших прошлой осенью из училищ лейтенантов, хорошо знали Карцова и сейчас отдавали ему честь. Карцов смущенно козырял в ответ. Хотя ему и очень льстило такое внимание, но он и тут усматривал непорядок: во-первых, он не при форме, а во-вторых, по званию он — младший и должен отдавать честь первым.
— Как поживаете, Иван Степанович?
Это штурман с плавбазы Хворостов. Хороший парень, башковитый, только вот на базе зря сидит, ему надо на боевой корабль идти служить. База выходит в море редко, а штурману какая практика стоять возле стенки? Вот и в звании у него срок давно вышел, а присвоение очередного задерживают. И все из-за жены. Жена у Хворостова красивая, а сам он слишком ревнив, чтобы надолго оставлять ее одну.
— Спасибо, живем — хлеб жуем. А у вас что нового?
— Жену только что в родильный дом проводил, а тут на службу идти надо.
— Ну, теперь она и без вашей помощи справится. Кого ждете-то, сына или дочь?
— Хотелось бы сына, да уж как получится.
— Первую лучше девочку. И матери помощница по хозяйству, да и следующих нянчить будет.
— Какие уж там следующие! На одного-то едва решились, — сказал Хворостов и заторопился.
«Да, теперь как-то не в моде заводить большую семью. А зря. В больших-то семьях как раз и вырастают лучшие дети. И не избалованные, и умеющие помогать друг другу. А Хворостов теперь, наверное, уйдет с базы…»
— Иван Степанович, можно вас на минутку?
Это помощник с «Громобоя» капитан-лейтенант Власов.
— Посоветуйте, что делать. Боцман у меня, Горнищенко, тоже решил в запас уходить. Кого бы вы порекомендовали вместо него назначить?
— Поставьте Уткина. Мужик он хозяйственный, а в боцманском деле это — первейшее качество. И с матросами Уткин сумеет, его уважают, а это тоже не последнее дело.
— Пожалуй, верно. А я вот об Уткине как-то даже не подумал. Незаметный он какой-то.
— Работящие — они не очень заметные. Крикуны — те всегда на виду.
— Тоже верно. Спасибо, Иван Степанович.
— Не за что.
«Нет, с Уткиным они не прогадают. Если бы Уткин служил у нас на «Стремительном», я бы после себя именно его оставил. А пришлось назначить Сальникова, хотя он и супроть Уткина пожиже будет. Вот и за Барохвостовым недоглядел…»
Вспомнив об этом, Карцов решительно повернул к причалу, у которого стоял «Стремительный».
4
На мачте уже поднят был до места флаг «исполнительный», значит, осталась всего минута. В гавани замерло все, это была минута торжественного молчания перед подъемом военно-морского флага.
Мичман Карцов стоял на причале по стойке «смирно», испытывая волнение, которое поднималось в нем каждый раз в эту минуту и которое так и не стало для него привычным.
Вдоль обоих бортов выстроился экипаж «Стремительного», все смотрели сейчас на флагшток, пока еще пустой, но тоже как будто замерший в нетерпеливом ожидании. И только вахтенный офицер на левом крыле мостика напряженно смотрел на мачту флагманского корабля, стараясь не пропустить то мгновение, когда начнут спускать «исполнительный». Вот он сообщил: «Время вышло», и на всех кораблях разноголосо закричали:
— Флаг и гюйс па-ад-нять!
Запели горны, на крейсере оркестр заиграл гимн, над гаванью поплыл мелодичный перезвон склянок, а по флагштоку медленно пополз свернутый в трубку флаг. Вот он, не дойдя до нока нескольких сантиметров, дернулся, распахнулся, и его бело-голубое полотнище затрепетало на ветру.
