— Правильно я говорю? Правильно. Нет силы, способной противостоять карающему мечу империи. Пускай не думают!
Новый удар плеткой, и снова на столе подпрыгивает чернильница, и снова, хлопая глазами, вскакивает из-за стола испуганный Батоко. Он уже не рад, что взялся за это дело.
— Я кончаю. Бесстрашно выходите и говорите. Кто первый? А?
Все безмолвно осматривали свои чувяки или траву под ногами, как будто там и находился ответ на трудный вопрос. Лишь Жираслан глядел прямо в лицо начальнику.
— Так-с… — негодуя, прошептал Аральпов. — Храбры вы, да только не тогда, когда нужно.
— Что же, — смущенно потирал нос Гумар, — нет охотников?
Молчание становилось тягостным.
— Ну-с, не хотят тут — могут прийти в участок. — Аральпову пришлось искать выход из неловкого положения.
Он еще раз стукнул набалдашником и повернулся, готовый уйти. Гумар понял, что пристав не простит ему этот сход: конокрад перед лицом всего аула одержал верх над ним. Крепко высморкавшись, старшина сделал последнюю попытку, его бас загремел:
— Кто вам зашил рты? Почему молчите! Или один только хаджи Осман имеет силу духа в своем слабом теле? Говорите!
Ободряющие слова старшины подействовали лучше громкой, наполовину русской, наполовину кабардинской речи Залим-Джери. Сразу раздалось несколько голосов, и громче других — объездчика Астемира:
— Я буду говорить, старшина! Но тут же вступил и Жираслан:
— Нет, ты подождешь, чувячник. Говорить буду я.
Гумар не ожидал такого оборота дела. Он охотно прервал бы Жираслана, но на это у него не хватало смелости. Насторожился и Аральпов. В его взгляде сквозили и беспокойство и любопытство. Он хорошо знал, с кем имеет дело. Не раз ему приходилось расследовать дерзкие кражи коней — все пути неизменно вели к Жираслану, но прямых улик не находилось никогда. Был известен такой случай. Однажды подвыпившая компания молодых конокрадов стала хвалиться своею удалью: и сам черт им не брат, и Жираслан сробел бы там, где они не дрогнут. Об этой похвальбе узнал Жираслан. Когда хвастуны возвращались с крадеными лошадьми, Жираслан на своем Шагди налетел на них, сбросил всадников с коней и сам погнал дальше весь табун. На другой день конокрады явились к нему с повинной, и он вернул им добычу. Слава Жираслана после этого возросла еще больше, его слово для других конокрадов было непререкаемо. Но и Жираслан хорошо знал волчий закон — как волк ни голоден, вблизи своего логова он не задерет — и никогда не воровал у соседей. Вот почему Жираслан начал так:
— О чем печешься, начальник? В этом ауле конокрадов нет. — Он говорил медленно, взвешивая каждое слово. — Я бываю на всех базарах. Нигде я не видел, чтобы продавались лошади, знакомые мне по этим краям.
— А лошадь Кундета? — крикнул Масхуд.
— У Кундета лошадь не украли, — спокойно возразил Жираслан. — Кундет проиграл свою лошадь. Если это не так, пусть скажет сам Кундет. Он здесь.
Головы повернулись к человеку, прислонившемуся к акации. Кундет — промотавшийся уорк[3] — действительно не мог возразить Жираслану: имения, оставшегося от отца, хватило ему ненадолго, оставался последний конь и утешительное звание дворянина, но коня Кундет не то проиграл, не то пропил.
— Ни один волос не упадет из гривы коней наших благословенных мест, — продолжал Жираслан.
— Ишь ты, как красиво говорит! А откуда же конь, на котором ты прискакал? — не отставал Масхуд.
Его поддержал старик Еруль, но им обоим пришлось замолкнуть под взглядом Жираслана.
— Эй ты, жилистая требуха! И ты, старый усатый крикун! Мало ты кричишь со своей кобылы! Не бойся!.. Если я что-нибудь и уведу у тебя со двора, то не твою клячу.
Удачный ответ Жираслана вызвал общий смех. Жираслан намекал на то, чем крикун Еруль и в самом деле мог гордиться: подрастающая красавица Сарыма, дочь Дисы, приходилась ему племянницей.
Аральпов выступил снова:
— Не на свадьбу, не на койплиж[4] приехал я, чтобы слушать Жираслана. Пусть говорят другие. Или овцы предпочитают жить с волком, но не выдавать его охотникам? Правильно я говорю? Если вы набили свои рты кукурузой, то я все-таки найду способ заставить вас заговорить.
— Я скажу, — опять внятно произнес Астемир и шагнул вперед.
Теперь это не понравилось Гумару: всего можно ожидать от этого Астемира!
— Ишь охотник! И так все знают, что у тебя избыток ума. Еще старики ничего не сказали, а ты уж тут как тут. Потерпи!
— И лучше сохрани свое красноречие для господина полковника, который давно собирается тебя вызвать за все твои проделки, — добавил Аральпов.
Но Астемир не сробел.
Широкоплечий, он твердо стоял перед начальниками — разве только слегка побледнел.
— Пусть говорит, — разрешили старики. Астемир поднял голову.
— Я скажу вот что. Если человек увел чужого коня — он конокрад. Верно. Унес седло, бурку — он вор. Но вот что непонятно мне, и я хотел бы это понять: человек работал у хозяина, работал по совести и выполнял все по договору, — Астемир разгорячился, — хозяин же не платит по договору, а, значит, присвоил себе деньги, которые заработал человек. Как это понимать? Такой хозяин — вор или нет?
Залим-Джери, обомлев, уставился на Астемира.
— Что ты несешь, болван?
— Ах ты извлеченный из навоза! Ах ты сын индюшатницы! Подумайте, он хочет осрамить меня! — подал голос Муса. — Это ему нажаловался бездельник Эльдар, которого я выгнал со двора. Лентяй вместо работы все норовил заглядывать туда, куда ему не пристало, да чесать язык с тем, с кем не следует… А я плати ему!.. А мамалыга, что он поглощал за троих, ничего не стоит? И как только терпит его Саид?
Вот тут-то и грянуло.
Юный силач Эльдар выступил вперед.
— Ищут вора, а вор тут, — задорно и на смешливо сказал бывший батрак Мусы. — И не один здесь вор, — дерзко продолжал он, — все жадные, все ненасытные люди — воры. Вот как думаю я.
По толпе прошел ропот, раздались возгласы:
— Пусть отсохнут у меня уши, бойко сказано… А что же это за страна, где все воры? Где же это так?
— У таких князей, как Шарданов, и таких хозяев, как наш Муса! — повторил Эльдар.
До того неожиданно было все это, что старики растерялись. К Аральпову не сразу вернулся дар речи. Ярость душила его.
— Вот оно как… Далеко зашли… Нет, тут… тут… — А что именно «тут», так и не удалось ему выговорить.
На помощь пришел Гумар:
— Видно, у парня живот разболелся, и его понесло.
Но Аральпов держался другого мнения и не считал, что дело только в том, что у парня разболелся живот. Он вдруг выхватил маузер и выстрелил. В ответ на его выстрел в воздух в руке Жираслана с силой выстрела хлопнула нагайка.
Бунтовщик и вольнодумец Астемир, который во время всей этой сцены невозмутимо стоял перед столом, обратился к Аральпову:
— Ваше благородие! Я и сам приду к тебе в участок, если будет нужно, а сейчас тебе, Залим-Джери, лучше уйти отсюда.
Пристав круто повернулся:
— Да-с, мы еще поговорим.
Щелкнул каблуками и скрылся в дверях. Через минуту по ту сторону дома застучали копыта коня, уносящего пристава со двора.
— Закроете ли вы свои рты-сундуки? Ваши матери еще вздохнут о вас, — пробасил Гумар. — А я уж подумаю и об объездчике, и о его племяннике… Я-то уж подумаю!
— Ты подумай лучше о самом себе, — спокойно сказал ему Жираслан. — Лихое время наступает, если батрак говорит такие речи.
Жираслан ускакал. Но люди еще долго не расходились и шумели до самого вечернего намаза.
ЖИРАСЛАН И ЭЛЬДАР
По случаю рождения сына Муса с невиданной щедростью выставлял угощения. Во двор то и дело въезжали арбы, нагруженные бараньими тушами и огромными, в рост человека, кувшинами, наполненными пенистою махсымой[5]. Из плетеных корзин торчали гусиные и куриные лапки. Старые женщины в темных шалях восседали на корзинах и плетенках с дичью, иногда рядом с бабкою сидели детишки. Это прибывали дальние и близкие родственники Мусы.
Счастливые супруги встречали гостей приветливыми словами, но все же мера почестей всегда соответствовала ценности подарка. Конечно, Муса не заглядывал в корзины и даже делал вид, будто эта сторона дела его не интересует, тем не менее он хорошо знал, чего и от кого можно ожидать.
Мариат принимала женщин. Тройное объятие, улыбка, слова взаимной почтительности и доброго расположения — и, весело щебеча, Мариат ведет гостей к столу. Кучера и погонщики в широкополых шляпах несут дары.
— Да не омрачится торжество! Пусть наследник будет радостью родителей, сделает их старость безгорестной, приумножит состояние… Клянемся аллахом, было бы грех не посетить вас в такой день… Да будет праздник бесконечным!
