— Закрывай двери, — даю команду старшей, разбивая театральную паузу, а после даже как-то с пониманием смотрю на Олега, сам ведь таким дурным когда-то был. Имя только мне его не нравится — Олег, но хрен с ним, я до получения паспорта вообще Георгом был.
— Южный, доброе утро, — голос диспетчера враз отрезает меня от внешнего мира, — на вылет двенадцатая полоса, ветер сто десять градусов, пять метров. Видимость семь километров, нижний край не определен. Температура семнадцать градусов, коэффициент сцепления ноль-пять, отдельные перелеты птиц.
Я внимательно слушаю и принимаю четкие инструкции. Затем нас ждет буксировка, запуск, руление. Уже на исполнительном старте запрашиваю разрешение на взлет, и диспетчер дает подтверждение. Следом разгон, V1 — скорость принятия решения, после которой нельзя прервать взлет и затормозить на полосе, и наконец отрыв.
Только едва мы успеваем убрать шасси, как я вижу помехи слева, а за ними следует звуковой удар.
— Птицы! — вырывается у меня громко и со злостью.
И еще до того, как срабатывает сигнализация на бортовом компьютере, я слышу, что замолкает первый двигатель.
Глава 4
АврораMary Gu — Ненавижу городаО, момент пробуждения ни с чем не спутать. Я в один миг понимаю, что оно состоялось. Еще один уходит на то, чтобы вспомнить вчерашний вечер и простонать в голос. Боже! Едва пошевелившись, дабы перевернуться на бок, я хочу взвыть от острой боли в висках, но сдерживаюсь и запрещаю самой себе любой намек на жалость к собственной персоне.
Правда, все мысли мигом улетучиваются, когда я, сощурившись, приоткрываю глаза. Потому что чертовы часы показывают шесть утра. Точнее, пять минут седьмого, что означает — я ужасно проспала. Впервые в жизни про-спа-ла!
Где вообще мой телефон и почему не сработал будильник? Я всегда ведь ставлю около десяти сигналов и точно помню, что делала это вчера задолго до алкотрипа.
Ладно, разбираться во всем этом нет времени. Я бегу в душ, на ходу поблагодарив моего внутреннего — хоть и потрепанного — жаворонка, который все-таки заставил меня проснуться, и тут же громко и нецензурно выражаюсь, приложившись ногой о порожек. Ненавижу спешку.
Ненавижу, но все же умещаю утреннюю часовую программу водных процедур в двадцать минут и ровно в половину падаю — именно так, падаю — в корпоративное такси, которое покорно ждет во дворе. С влажными волосами и без грамма косметики на лице я крепко зажмуриваю глаза и врезаюсь затылком в подголовник, чтобы выдохнуть хотя бы на минуту.
Виски яростно пульсируют, и вместо нормального приветствия я еле слышно бурчу водителю глухое «здравствуйте». Затем ныряю в сумочку за консилером, хотя секундой позже, взглянув в карманное зеркало, понимаю, что меня спасет только маска Пожирателя смерти.
Бесполезно, но я все же предпринимаю попытку скрыть мешки под глазами, добавив пудры с румянами, а когда лезу за блеском, что затерялся где-то на дне, очень внезапно нахожу мертвый телефон, про который забыла. Полная картина вчерашнего вечера наконец складывается в голове.
— Извините, у вас можно немного зарядить мобильный? Просто чтобы включился, — обращаюсь я к водителю. Тот недовольно морщится, но протягивает мне шнур.
Так и не накрасив обветренные губы, я перевожу пустой и рассредоточенный взгляд в окно, потому что впускаю в мысли Егора. Чего делать было категорически нельзя.
Он всегда действует на меня, как отрава. Как парализующий яд, который убивает медленно и жестоко. Я даже думать начинаю иначе, теряю контроль. С его появлением в моей жизни — таким коротким и, казалось бы, незначительным — весь свет сменяется непроглядной тьмой. Да он сам как тьма, воплощение зла. Ненавижу! Всей душой, которая так истосковалась по нему и болит.
Черт, я чувствую, как подступают слезы, и быстро моргаю — нельзя раскисать. Экран моего телефона очень вовремя светит приветственным яблоком, и я тотчас тяну к нему руки. Для чего? Убедиться в том, что уже давно поняла. Может, даже и сразу, еще вчера, но, приправленная приличной дозой алкоголя, намеренно позволила всему случиться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Дрожащими пальцами я открываю смс-уведомления, и да — вижу пропущенные звонки.
Да, я вижу отмененную поездку в такси и снятые за ожидание деньги.
Да, понимаю, что Егор точно не работает водителем и явно ждал кого-то у бара.
Да, не меня. Девушку — я сейчас толком и не вспомню вчерашнюю поездку, но тот визг из динамика еще долго не сумею забыть.
Боже мой.
Зачем тогда села ко мне в машину? — звучит в голове голос Егора.
Стыдно-то как! Почувствовав, как горят щеки, я сползаю по сиденью вниз. Сильно впиваюсь ногтями в ладони, оставляя следы в виде полумесяцев на коже, и прикрываю глаза. А там, за гранью реального, меня уже поджидает его величество мистер Гад со шрамом на загривке, который заработал в уличной драке: его полоснули острым горлышком бутылки, когда он вступился за меня.
И, кстати, он был вчера без очков, неужели операцию сделал? Хотя чему я удивляюсь: если «мерседес» его, то почему он коррекцию зрения сделать не мог?
Отвлекаясь на все эти мелочи, я избегаю главного. Я не могу не признать, что Егор стал еще более красивым, мужественным и при этом совсем чужим. Мне становится очень грустно, потому что прежние чувства накрывают меня с головой, как ни сопротивляюсь. И, чтобы не утонуть в них, я забираюсь очень глубоко на задворки памяти, где хранятся самые болезненные воспоминания, которые режут будто бы наживую.
Щелчок, и я почти чувствую, как пекут содранные коленки и локти — результат побега из дома после двухнедельного заточения. Еще один, и вроде бы даже ощущаю пронизывающий ветер, задувающий в пустые карманы тонкой кофты. Кажется, я даже помню вкус соленых слез и отчаяния, которое съедало меня изнутри, когда, дойдя пешком через весь город, я ждала у его дома, чтобы кто-то вышел поздним вечером из подъезда и впустил меня — у Егора никогда не работал домофон, а звонить соседям я постеснялась.
Все вспоминается так просто, что я удивляюсь, как мне вообще удавалось держать это взаперти. Особенно тот самый миг, разделивший мою жизнь на до и после: когда я постучала в его дверь, а ее открыл не он. Когда сам Егор, пришедший на мои крики, оттолкнул, прогнал меня и пожелал больше не видеть.
— Приехали, — режет звенящую тишину голос водителя, отвлекая от затхлых запахов отделения полиции из воспоминаний.
Я открываю глаза и шумно выдыхаю. Боль отрезвляет, но придает бодрости. Через силу улыбнувшись на прощание, я выхожу из такси и бреду к офису, освещенному тусклым светом фонарей. А дальше рутина засасывает меня с головой.
Я около получаса сижу в новостных лентах и набрасываю план на несколько выпусков вперед. Да, и если вы считаете, что ведущему новостей на радио приносят бумажку с готовым текстом, а ему остается только прочитать ее за три-пять минут, пока идет эфир, и следующий час спокойно пить кофе и болтать с коллегами в курилке, то… вы ошибаетесь. Пожалуй, тогда это была бы работа мечты, но это не так.
Ведущий новостей — сам себе редактор и копирайтер. В безумном темпе он должен просмотреть основные ленты, выделить главное и самостоятельно собрать выпуск. И конечно же схема «копировать-вставить» здесь не работает. Все новости нужно переписать под разговорный формат, чтобы слушатели легче воспринимали их.
Как правило, хороший и качественный выпуск бывает готов за пару минут до эфира, а после читки все начинается по новой, поэтому ведущий не перестает работать всю смену. Хотя, естественно, с опытом становится проще — ты успеваешь и поесть, и даже ненадолго вздремнуть в перерывах, но с бумажки не читает никто.
Вздрогнув от внезапного движения рядом, я отрываюсь от исписанного заметками листа и поднимаю глаза на звукооператора, который протягивает мне картонный стакан с ароматным кофе.
— С банановым молоком, как ты любишь, — улыбается Женя.
