И это что-то вдруг показалось на горизонте. Сначала это было просто снежное облако, быстро вырастающее в размерах, и вскоре закрывшее полнеба. Облако быстро приближалось, теряя очертания…Немало прошло времени, пока осела снежная пыль, позволяя что-либо разглядеть. Атаман плотнее прижал к глазнице наглазник подзорной трубы и вскоре понял, что послужило причиной волчьего ужаса и подняло зверей с лежки.
Это был табун лошадей, немыслимым галопом мчавшийся к заставе. Табун управлялся умелыми табунщиками, поскольку лошади не рыскали, не сбивались с направления и темпа, а шли ровной монолитной массой.
- Господи!- ужаснулся Кондрат. – Загонят же лошадей! Ну, куда ж такой галоп по морозу, запалятся же лошади!
Но тут наперерез табуну из балки вылетел другой табун – более многочисленный и с седоками в седлах.
Этот табун мгновенно накрыл собой волчью стаю, лишь два-три волка, резко рванув в сторону, смогли уйти из-под копыт. Только ногайские лошади, с жеребьячьего возраста приученные к облавам на волков, могли вот так отважно броситься прямо в стаю и смести зверей с дороги.
- Ногайцы! – закричал Кондрат. – А ну, хлопцы, в ружье! Коноводы, к лошадям!
Он слетел с вышки и опрометью бросился в курень. Привычно быстро оделся и вооружился, заткнув за пояс два пистоля и кинжал, а через правое плечо перебросил перевязь сабли.
Его Орлик, уже оседланный и готовый к бою, вертелся, взбрыкивал, кося в сторону хозяина фиолетовым глазом, с трудом удерживаемый коноводом Юрком-Цыганом. Коноводы выводили из загона оседланных лошадей, удерживая по два коня сразу. Все было привычно и споро, и как-то буднично. Хотя казакам предстояло сойтись в смертельной схватке с многократно превосходящими силами противника…
Кондрат с удовлетворением отметил, что казаки, кому положено, уже стоят на подмостках высокой, срубленной из толстых бревен ограды, забивая шомполами в стволы рушниц тяжелые свинцовые пули. Пушкари суетились около двух фальконетов , снятых на зимний период с «чаек», разжигая в больших медных чанах уголь для фитилей и ядер. Придерживая рукой кривую запорожскую саблю, Кондрат легко взбежал по ступеням лестницы на подмостки и выглянул в бойницу.
Табун явно уходил от ногайцев, на пути которых попался невысокий, но длинный, в версту с гаком, увал. А до этого ногайским лошадям пришлось преодолеть спуск в балку, что также сбило их с темпа. Но несколько всадников вырвались вперед и находились в опасной близости к табуну, и в воздух взвились арканы, раскручиваемые над головами умелыми руками степняков.
И тут Кондрат увидел, как от табуна казачьих лошадей отделился всадник и, резко развернув коня, для чего пришлось поднять его на дыбы, помчался прямо на ногайцев. Сблизившись с ними до нескольких метров, он резко ушел вправо, на ходу закручивая «веремию» - казачий прием, при котором казаки скачут вокруг противника, меняя направления и сбивая его с толку. Растерянный противник (или противники) вынужден вертеться на коне во все стороны, не имея возможности определить, откуда ждать нападения. Потом следует неожиданный рывок на сближение и удар сабли в самый неожиданный момент.
Но ногайцы сами с успехом применяли этот прием в сабельной рубке, переняв его у казаков, и, используя численное преимущество, взяли в кольцо казака. Теперь уже ему пришлось вертеть коня в разные стороны, не зная, от кого из всадников ожидать удара.
Расстояние было слишком велико, и Кондрат не мог разглядеть, кто из казаков-табунщиков решился на такой отчаянный шаг. Но молил бога, чтобы им оказался Гнат Заруба – опытнейший, закаленный в многочисленных битвах казак, который 10-ти лет от роду был уведен турками в полон. Где волею судьбы довелось ему служить в янычарах у турецкого Осман-Паши, который заметил воинский талант молодого казака и определил его в сипаи . Не любил казак вспоминать о долгих 8-ми годах, проведенных им в Туреччине, но за одно был благодарен судьбе – все эти годы прошли в постоянном военном учении и в войнах на Кавказе, и в передней Азии и сделали его настоящим воином. Ох, немало армянской и грузинской крови пролили янычары в Закавказье, в надежде присоединить их земли к землям ненасытных Османов. Немало христианских храмов порушили и предали огню. Изболелась душа казака в битвах с единоверцами. И потому, когда послан был Заруба с посольским отрядом в Крым, ушел он темной ночью к своим казакам, ушел вместе с конем, всей амуницией и оружием. Благо родные места – Приазовье были совсем рядом. Казаки приняли Гната, хотя какая-то доля настороженности на первых порах в отношениях присутствовала. Но увидели его в боях, оценили его боевое мастерство и готовность сложить голову на службе казачеству и вере православной, и ушла настороженность. С тех пор жил Заруба на заставе, учил военной науке прибывающее пополнение, занимался лошадьми, коих любил безмерно, и долгими зимними вечерами, встав на колени перед образами, замаливал грехи. В прикордонных стычках всегда был впереди, всегда непобедим – сказывалась многолетняя выучка. И только старый затертый каюк , красуясь на чубатой голове, напоминал казаку о долгих годах неволи.
Кондрат, как брата любил Зарубу, и потерять его – значило оторвать кусок от себя, от своей души. Но вместе с тем, Кондрат прекрасно понимал, что из данной ситуации может выйти живым только один казак из тысячи, и этот человек – Гнат.
А события на заснеженном поле, тем временем, стремительно развивались. Табун был уже в полуверсте от заставы и быстро приближался. Кондрат приказал коноводам быть наготове, чтобы вовремя опустить на цепях полотно ворот, которое в лежачем виде служило мостом через ров, опоясывающий заставу по периметру, а стрелкам быть готовыми открыть огонь, чтобы отсечь ногайскую конницу. Он отвлекся лишь на несколько секунд, чтобы отдать распоряжения, но за это время казак, окруженный ногайцами, непостижимым образом вырвался из кольца, оставив на снегу два бездыханных вражеских тела, и теперь во весь опор догонял табун. Его одинокая, слившаяся с конским силуэтом фигура, была теперь едва заметна на фоне ногайского чамбула , вытягивающегося в хвост табуну.
ГЛАВА 4
Вожак стаи первым почувствовал приближение опасности. Сначала его чуткое ухо уловило смутный далекий гул, постепенно нарастающий. А затем каждой клеточкой своей он ощутил, как под его мощным, налитым силой телом начала колебаться земля. Волк приподнял голову и резко помотал ею из сторону в строну, отряхивая снег. Гул и колебание почвы нарастали. Вожак уже сталкивался с таким явлением и знал, что это предвестник приближающегося, летящего по степи во весь опор лошадиного табуна. Знал он и то, что остановить мчащийся по степи табун не возможно. Под силу это только человеку, да и то не сразу. А все живое, что не успеет уйти с пути табуна, в мгновенье ока будет сметено и уничтожено сотнями копыт.
