– Может командировка? – расстроенно предположила мать. – Все-таки, Петр – офицер.
– В командировку с женой и маленьким ребенком? – хмуро переспросил мужчина, старательно скрывая волнение.
– Ну мало ли…
– Доигрался твой Петя, Тонька, – подытожил Николай Александрович. – Проштрафился на чем-то.
– Коля! Не при детях же, – всплеснула руками Ольга Платоновна, промакивая мгновенно наполнившиеся слезами глаза.
– Что «Коля», Оленька? – тяжело вздыхая, переспросил тот. – Факт на лицо…
Разболтанный поезд притащил семью Басырова в Архангельск, встретивший их жгучим морозом и пронзающим до костей ветром Белого моря.
– А на Черное море мы так и не съездили, – попыталась пошутить Антонина, но получив в ответ суровый взгляд мужа, замолчала и отвлеклась на дочь.
Из Архангельска их забрал специально присланный грузовик «полуторка» с угрюмым водителем в толстом армейском тулупе, отчего последний походил на ямщика.
Без слов указав Антонине на кабину «полуторки», водитель легко забросил чемоданы в кузов, будто те ничего не весили. Затем он вытащил из-под припорошенного снегом брезента такой же тулуп, в который был одет сам, и передал его Петру Кондратьевичу. Не глядя на трескучий мороз Басыров забрался в кузов грузовика, скинул офицерскую шинель и быстро переоделся.
Дорога лихо бросалась под колеса грузовика, уносящегося мимо маленьких поселков, являющих собой образец типичной северной глубинки необъятных просторов Советского Союза. Бревенчатые дома, колодцы, деревянные мосты через небольшие речки и бескрайний лесной массив – все плотно укрыто пышными снежными шапками.
– А ведь в Ленинграде еще золотая осень, – с тоской подумала молодая женщина.
Сидя в раскачивающемся кузове Басыров зябко кутался в армейский тулуп и непереставая курил папиросы. Отделенная от мужа тонкой фанерной стенкой, Антонина с ребенком на руках сидела плечом к плечу с молчаливым водителем. Время от времени неудобно изворачиваясь, молодая женщина могла поглядывать на Петра Кондратьевича через крошечное оконце. Как бы ей ни хотелось спросить о том, что случилось, разговора не состоялось ни в поезде до Архангельска, ни в армейском грузовике.
Наконец, машина домчалась до конечного пункта их не долгого путешествия. Глядя в окно, Антонина рассматривала деревню, буквально утопающую в снегах.
Выбираясь из кабины грузовика, молодая женщина не сразу осознала, куда приехала. Весь проживающий по соседству контингент – люди в форме. И только увидев людей, роющих за околицей котлован, поняла – лагерь. На улице мороз ниже двадцати градусов, а они полумертвые, беззубые, с будто обугленными лицами били ломами землю.
Развитие Архангельской области с ранних двадцатых годов происходило в русле преобразования всей страны Советов: индустриализация, коллективизация и труд узников концентрационных лагерей.
Начальник ГУЛАГа встретил нового заместителя в просторной, жарко протопленной избе, куда водитель грузовика отнес чемоданы и проводил семью Басырова.
– Добро пожаловать, – бывший начальник лагеря с ехидной улыбкой поприветствовал гостей. – Если это уместно для наших широт и образа туташней жизни… Лев Пантелеевич Павлов.
– Здравия желаю, – сухо по-военному ответил Петр Кондратьевич, принимая рукопожатие. – Петр Кондратьевич Басыров, капитан госбезопасности.
– Капитан? – вздохнула Антонина.
Ей было не сложно догадаться, что в дополнение к долгосрочной командировке ее мужа понизили в звании. А значит отец был прав, сетуя о том, что Петя на чем-то сильно проштрафился перед бездушной системой.
Не обращая внимания на жену, Басыров расстегнул тулуп, обнажив старый китель, но с обновленными лычками. Он прошел через просторную комнату, присел на табурет и брезгливо смахнул со стола какие-то крошки.
– А кто это у нас такой маленький? Такой хорошенький?
Лев Пантелеевич заискивающе полез знакомиться с Эльвирой, в то же время жадно рассматривая и ее мать.
– Мальчик? Боец!.. Как звать?
– Девочка, – неохотно ответила Антонина. – Эльвира.
– А вас, товарищ Басырова?
– Антонина Николаевна, – представилась та, расправив матрас на панцирной сетке скрипучей койки и положив ребенка на него.
Приметив громоздкий платяной шкаф, сколоченный из грубых, плохо отесанных досок, Антонина перетащила чемоданы, бесхозно оставленные у входа.
– Ну что ж, располагайтесь, – приглашающе развел руками Лев Пантелеевич. – С вами, Антонина Николаевна, я прощаюсь. Более не увидемся. Отбываю… А вашего супруга я украду не надолго… Пойдемте, Петр Кондратьевич, покажу вам хозяйство и дела передам.
– Так точно, – кивнул Басыров, поднимаясь с табурета.
Он мельком взглянул на жену и, выходя в сени, бросил через плечо:
– Почисти тут все.
Едва скрипучие по снегу шаги утихли, Антонина устало опустилась на один из чемоданов, как на табурет. Слезы сами хлынули из глаз и она позволила себе выплакаться, но тихо, тайком, чтобы не беспокоить дочь. Маленькая Эльвира же молчаливо рассматривала бревенчатый потолок избы.
Быстро разложив вещи в шкаф, Антонина попыталась было подмести пол, но от ее тщетных стараний лишь поднималась серебристая пыль.
– Значит будем мыть, – пожав плечами, решила молодая женщина. – Вот только где бы воды раздобыть… и тряпку?
Ведро с мутной водой, покрывшейся толстой ледяной коркой, обнаружилось в сенях. Там же висела грубая закоченевшая тряпка, будто любезно оставленная прошлой хозяйкой офицерской избы.
Антонина несколько раз прошлась по просторной комнате и вскоре пол заблестел, как новый. Правда, руки молодой женщины стали красными и горели, словно в них впивались тысячи крошечных иголок.
К удивлению Антонины в «красном углу» оказались несколько старинных икон, прикрытые серой зановесочкой, отчего и остались незамеченными сразу. Новая хозяйка долго рассматривала печальные лики и, наконец, решилась разобрать домашний иконостас.
– Все-таки твой папа – офицер госбезопасности, пусть и ставший капитаном, – с улыбкой пояснила она Эльвире, внимательно следящей за матерью. – Мы с тобой, Эличка, будем считать, что он просто помолодел. А обратно до майора еще дорастет. Он у нас хороший.
Несмотря на то, что Антонина была современной молодой женщиной, комсомолкой, с новым взглядом на социалистическую жизнь, выкинуть иконы рука не поднялась. И Антонина решила спрятать те за шкаф. Но едва она сняла с угловой полочки центральный лик, внимание Антонины привлекла маленькая аккуратно свернутая бумажка в букете давно засохших цветов.
Присев на табурет, Антонина бережно развернула бумажку. Тайком косясь на плотно закрытую входную дверь, она шепотом прочитала рукописный текст:
– Не гнушайся нас грешных, на Твою бо милость уповаем. Угаси горящий в нас пламень греховный… И покаянием ороси изсохшая сердца наша…
До возвращения мужа, молодая женщина навела в избе идеальный порядок и приготовила обед. Там же в сенях Антонина нашла огромный деревянный ящик. Она втащила его в комнату, установила на двух табуретах и устроила в нем кроватку для дочери. Накормив Эльвиру и уложив ее спать, Антонина присела к окну и, поджав щеку рукой, безучастно уставилась в глухую северную ночь.
Неожиданно в дверь постучали, что говорило лишь об одном – это не муж. Антонина поднялась с табурета и открыла дверь, но тутже была грубо отодвинута в глубь комнаты чьим-то широким задом. Ночная гостья бесцеремонно втиснулась в дверь, продвигаясь спиной и втаскивая что-то громоздкое.
– Здравствуйте, – выглядывая из-за спины женщины, тихо сказала Антонина, привлекая к себе внимание.
– Вечер в хату! – отозвалась та, оборачиваясь и стаскивая с головы армейскую шапку-ушанку.
Женщина расстегнула тулуп и устало плюхнулась на табурет около стены, вопросительно глядя на хозяйку.
– Тьфу ты ну ты… Водицы подай, а? – грубо попросила она.
– Извините, – улыбнулась Антонина и бросилась бегом к чану с питьевой водой. – Минуточку…
Она набрала полную кружку и преподнесла ночной гостье, замерев рядом с той, как послушная школьница перед строгой учительницей. Женщина утолила жажду и самодовольно крякнула, мгновенно подобрев.
– А откуда это такую красивую девочку к нам занесло? – ощетинилась она, поблескивающей золотыми коронками улыбкой.
– Из Ленинграда, – неуверенно пожала плечами Антонина.
– Добро, – кивнула та, будто этого ответа и ожидала услышать. – А мамка твоя где?
– Мама? – удивленно переспросила Антонина. – Дома… В Ленинграде.
– Не поняла, – нахмурилась женщина. – А ты с папкой что ль приехала?
– Нет, с мужем…
– Погоди, девочка, – замотала головой женщина. – А Николаевна где?
