На такое ни один из членов «Братства» согласен не был.
Две параллельные улицы поселка были совершенно пусты, и окна большинства коттеджей не светились. Почти в половине из них никто не жил, строили их впрок, в расчете, что население форта будет увеличиваться естественным образом и за счет притока иммигрантов: из основной и параллельных реальностей. В других хозяева уже отошли ко сну. Здесь было принято рано ложиться и рано вставать.
Новиков спустился до самой набережной, постоял, любуясь прибоем и вслушиваясь в гул и грохот разбивающихся о скалы волн. Фьорд обычно сохранял безмятежную гладкость водной поверхности, но иногда, при определенном направлении ветра, в нем разыгрывался почти настоящий шторм.
Хорошо было курить, пряча сигарету в кулаке, под защитой глубокого капюшона, и думать о вещах совсем нейтральных. Кое-что вспоминать из своей «человеческой» жизни, оставшейся за перевалами времен.
Андрей швырнул догоревший окурок вниз, пошел обратно, по такой же крутой и безлюдной параллельной улице. Только на первой дома были из красного кирпича, а на этой — из желтого.
Давным-давно, даже страшно вспомнить когда, он любил бродить по ночной Москве под моросящим дождем, подняв воротник плаща, засунув руки в карманы, воображая себя кем-то вроде местного Алена Делона, который на следующем перекрестке обязательно встретит ту самую девушку, которая никак не попадалась днем.
Это было еще до того, как он действительно встретил Ирину, и именно ночью. Только дождя в тот раз не было. Наверное, уже в молодости он умел создавать локальные мыслеформы, не подозревая об этом.
Андрей поднялся на высокое крыльцо коттеджа, одного из свободных, но всегда готовых к приему гостей. Захочется, например, как сейчас, в преферанс поиграть, так не идти же в семейный дом, где самая гостеприимная хозяйка рано или поздно не выдержит громких разговоров и всепроникающего табачного дыма.
Для подобных целей подходили и многочисленные помещения замка, но вчетвером лучше собраться в более приватной обстановке.
В прихожей на вешалках уже висели обсыхающие плащи, на полу ровненько, будто в казарме, выстроились штормовые сапоги.
Новиков добавил к ним свои, выбрал домашние туфли по вкусу, поднялся по двухмаршевой лестнице с резными балясинами.
В обширном зале с пылающим камином во всю стену его появление встретили приветственными возгласами. Будто год не виделись. Кстати, ватманский лист с художественно нарисованной «пулей» уже лежал на ломберном столике. Рядом — нераспечатанная колода карт и все необходимые для правильной игры аксессуары.
— Что, прямо сейчас и начнем? — спросил Андрей.
— А чего ждать? — хищно усмехнулся Шульгин, непроизвольно перебирая пальцами, будто уже начал сдавать карты. — Мы сколько не играли?
Новиков прикинул. Выходило, что давненько.
— Сейчас доложу, — поднялся Левашов, взял со стола, открыл в нужном месте толстый ежедневник. — Вот-с, такого-то месяца, числа, независимого года… Год и два месяца, судари мои. И в последний раз господин Новиков изволили проиграть ровно девять тысяч рублей ноль-ноль копеек. Думаю, желают отыграться.
— Давненько не брал я фишек в руки, — вздохнул Андрей. Поиграть захотелось невыносимо. Взять со стола свои десять карт, неторопливо раскрыть, пробежать глазами, оценить, соображая, а что же там в прикупе для нас интересного? И так далее…
А у игроков их забавы, наверное, вызывали еще более сильные эмоции.
Теперь — мы за них.
Шульгин с треском распечатал колоду, Дмитрий взялся за пробку коньячной бутылки. Тоже традиция — за начало игры по первой, а потом — только за сыгранный мизер, и никак иначе. Зато курить можно и нужно постоянно, для маскировки эмоций. С этой целью кто-то приготовил и даже раскрыл большую коробку сигар.
— А поговорить? — спросил Андрей, смягчая известную фразу из анекдота. Известно ведь, что за преферансом ни о чем, не связанном с игрой, говорить невозможно. Или игра останавливается, к всеобщему раздражению.
— Есть о чем? — лениво спросил Шульгин. — До утра не терпится?
— Как тебе сказать… — Новиков грел озябшие на дожде и ветру руки, думая, что лучше бы ему правда помолчать, хотя бы сегодня. Завтра тоже будет день.
— Судя по тебе, — сказал Воронцов, — ты по улицам долго бродил?
— Не очень и долго. Полчаса, пожалуй. До этого личную жизнь Скуратова устраивал…
— Ух ты, — восхитился Шульгин. — С Ниной познакомил?
— Не с Маринкой, сам понимаешь.
— Амбец мужику, — скорбно вздохнул Левашов. Все знали о мечте Нины Семеновны подыскать себе мужа, состоятельного и положительного во всех отношениях.
— Думаю, наоборот, — сказал Воронцов. — В меру согретый женским вниманием, господин академик станет гораздо более пластичным материалом для твоих экспериментов. А то слишком много вокруг манящих, но недоступных раздражителей. Я такой типаж знаю, с повышенным гормональным фоном… Кстати, что вы вообще о нем думаете? Ввели в коллектив, а отношение?
— Отношение — это к тебе, ваше превосходительство, — почти ткнул Дмитрию в грудь незажженной сигарой Шульгин. — Ты его в деле видел. Мы — нет.
— В деле — хорош, по мнению Антона. Не каждый морпех наших времен в сравнение идет. Не трус, нервы — крепкие, в этом я сам убедился. И Игорь за него поручился. А что с понтами — ты хоть недельку нобелевским лауреатом был? Целым институтом заправлял? А он — три года уже.
— Да. Спорить не берусь. Правда, и он вряд ли фронтами и флотами командовал.
— Естественно.
На недолгий момент все замолчали. Каждый по-своему применял к личному опыту сказанное.
— И до чего во время одинокой прогулки над морем додумался? — спросил Андрея Воронцов, как бы без связи с предыдущим.
— Натурально — ни до чего хорошего. Как будто в наших условиях хорошее имеет онтологический[3] смысл.
— Как же иначе? Если бы оно такого смысла не имело, мы бы уже друг друга давно перестреляли. В спину. Помнишь рассказ «Мешок»? — Сашке тема понравилась.
— Вы, интеллигенты, не заткнетесь ли? Играть будем? — Левашов снова проявил свой взрывной характер. Он мог терпеть очень долго, но до определенного края. — Если у тебя, Андрюша, — сказано это было со всей возможной едкостью, — нет самой свежей информации о готовящемся ядерном ударе, давай завязывай. Мы тоже до утра трепаться умеем. Ни о чем. Или опять знаешь что-то, чего мы прозевали?
Новиков подумал — на самом деле, какого черта? Что он грузит друзей собственными комплексами? Лично ему ситуация по-прежнему кажется критически-опасной. И Скуратов, невзирая на мнение Воронцова и рекомендации Ростокина, внушает ничем конкретным не подкрепленную тревогу. Очень может быть — именно фактом своего одновременно внезапного и своевременного появления. С Замком он контактировал, довольно долго и без посредничества Антона… Так и что? Забыть все до утра. Тогда и скажет, что хочется. А сейчас…
— Давай, Саш, кидай до туза, кому сдавать…
Выпало как раз ему.
И больше уже никаких посторонних слов.
На этот раз Андрею карта шла, и в итоге он взял реванш за прошлый проигрыш. Сашка остался практически при своих, а Воронцов и Левашов подсели крепко.
Собрались расходиться в шестом часу утра. Как принято говорить «усталые, но довольные». На крыльце Шульгин, будто только что вспомнив, сказал о предложении Ростокина изготовить специальный прибор для воздействия на психику Шатт-Урха..
— Сделать можно, не вопрос, — ответил Левашов. — Только смысла не вижу. Антон Урха и так психологически сломал. Отвечать он будет. Остается грамотно вопросники составить. Я, например, пока плохо представляю, какие вопросы нужно задавать, чтобы получить полезные ответы.
— Ну и подумаем, каждый по своей теме. Спешить нам точно некуда.
— В том смысле, что если мы уже под прицелом, то суетиться поздно, — согласился Воронцов.
На этой оптимистической ноте и расстались.
…Шатт-Урх, как и рассчитывал Левашов, проявил полную готовность к сотрудничеству. Гораздо большую, чем в начале знакомства. Тогда он рассматривал себя как высшее по отношению к партнерам существо, независимо от понесенных его расой поражений в каждом из случившихся боестолкновений. По-своему он был прав, в пределах имевшейся у него на тот момент информации. Как были правы те, кто организовал попытку свержения Олега Константиновича в две тысячи пятом. Способность перемещаться между мирами, воздействовать на психику аборигенов, совокупно с громадным военно-техническим превосходством делали шансы на успех абсолютно стопроцентными.
Как тогда Шульгин и Берестин с Басмановым сумели ввести в игру не предусмотренные противником факторы, так и Антон вверг Шатт-Урха в тягостное недоумение, а затем и в панику. Дуггур понял, что его представления о другом человечестве не имеют ничего общего с реальностью. До него дошло, что люди (а он не имел оснований считать форзейля представителем иной расы и неземных цивилизаций) превосходят дуггуров не просто технически, а именно интеллектуально. И вширь, и вглубь. Количественно и качественно.
