Часов в пять он выехал из штаба, намереваясь встретиться с послом, больше для вежливой, протокольной беседы, чем для дела, а потом заехать к командующему военно-воздушными силами, поговорить о предстоящих воздушных операциях. Абрамс придерживался принципа чаще самому бывать у своих подчиненных, чем вызывать их к себе. Это придавало отношениям большую теплоту и доверительность и поднимало в глазах подчиненных престиж командующего.
На бывшей улице Катина́, переименованной в Тызо, что значило Свобода, прямо перед входом в отель «Континенталь» происходило что-то странное. Посреди улицы, собрав большое число улыбающихся зевак, стоял человек в форме генерал-лейтенанта сайгонской армии, громко кричал, размахивая руками.
— Что это за маскарад? — спросил Абрамс сопровождающего офицера, владеющего вьетнамским языком. — Что он кричит?
Переводчик опустил стекло, и машину, оборудованную кондиционером, заполнил влажный горячий воздух улицы, от которого генерал почувствовал удушье.
— Он ругает, господин командующий, президента Тхиеу и американцев. Самыми непристойными словами. Даже неудобно переводить, господин генерал.
— А вы переводите, я не барышня из благородного пансиона, ко всему привык.
Переводчик замялся.
— Вы что, не понимаете его слов? — недовольным тоном спросил командующий.
— Он говорит, что президента Тхиеу надо поставить к стене и расстрелять, а американцев вытолкнуть из Вьетнама, извиняюсь за выражение, хорошим пинком в зад.
Беснующийся генерал увидел машину командующего и хотел было рвануться к ней, но почему-то остановился, разразился новым потоком слов, обращаясь то к собравшимся зевакам, то показывая рукой на машину Абрамса.
— Теперь он ругает генерала Уэстморленда, — сказал переводчик. — Говорит, вон он сидит в машине. Его-то и надо в первую очередь выбросить из Вьетнама. Он принимает вас за Уэстморленда.
Абрамс на какое-то время потерял дар речи. Он видел смеющуюся толпу, улыбающихся полицейских, даже не пытавшихся успокоить разбушевавшегося генерала. Нелепость ситуации, в которой он оказался, выводила из себя.
— Вот он, очевидный пример разложения, — возмущенно произнес командующий. — Подумать только! Среди бела дня, напившийся до невменяемого состояния, генерал-лейтенант собирает антиамериканский митинг, и на это никто не обращает внимания, даже находят для себя в этом развлечение.
— Он не пьяный, господин генерал, он сошел с ума. С полгода назад. Когда-то он командовал корпусом, а потом его части потерпели поражение в нескольких операциях подряд, и генерал Уэстморленд настоял, чтобы его не только сняли с корпуса, но и уволили из армии. Президент Тхиеу поддержал нашего командующего, хотя многие вьетнамские генералы ходатайствовали за своего коллегу, говорили, что никто не застрахован от поражения, — война есть война.
Абрамс не стал слушать дальнейших объяснений и приказал шоферу возвращаться в штаб. Ему уже не хотелось ехать на пустую беседу в посольство, а командующего ВВС он решил вызвать к себе.
— И что же произошло дальше? — спросил он, когда машина рванулась вперед и генерал немного успокоился.
— Генерал стал сильно пить, а потом сошел с ума.
Когда машина, свернув на бульвар Ле Лоя, скрылась из виду, к отелю «Континенталь» подъехал сверкающий серебристой краской «форд-президент». Из него вышли молодые мужчина и женщина и остановились напротив генерала, все еще произносившего угрозы и ругань в адрес Тхиеу и Уэстморленда. Увидев их, генерал пытался скрыться в толпе, но перед ним не расступились, и он, сникнув, снова вышел на середину улицы и стал громко кричать, показывая теперь уже на мужчину и женщину, — это были его дочь с зятем:
— Вот они, лакеи Уэстморленда, держите их, бейте их!
Никто не тронулся с места, а родственники, спокойно дождавшись конца приступа, взяли обмякшего генерала, посадили в машину и уехали в сторону площади имени президента Кеннеди.
Толпа расходилась медленно, обсуждая увиденное.
Вернувшись в штаб, генерал Абрамс пригласил к себе полковника Мэрфи из аппарата Центрального разведывательного управления и поделился с ним увиденным на улице. Мэрфи уловил в голосе командующего и неудовольствие, и даже так не свойственную ему растерянность.
— Ничего страшного в этом нет, господин командующий. Обостренный психоз стал самой распространенной формой заболевания среди офицерского состава армии президента Тхиеу. Самое неприятное в том, что и в нашей армии растет число психических заболеваний и на этой почве самоубийств.
— И чем же вы объясняете эту эпидемию?
— Как ни печально, но я считаю это результатом неверия в победный исход войны. Это наблюдается и среди части наших солдат. Особенно в тех частях, которые находятся на самых трудных участках, где стычки с Вьетконгом держат их в постоянном напряжении. Действует не только военная обстановка, но и, если можно так сказать, природный фактор. На Тэйниньском направлении, сэр, каждый третий американский солдат переболел малярией, а она сильно подавляет и расстраивает психику.
— Значит, надо сделать так, чтобы солдаты имели больше возможностей для отдыха. Надо сократить сроки их пребывания на опасных участках.
— Я здесь уже почти пять лет, господин командующий, и все время наблюдаю, как штаб пытается добиться этого, но всякий раз мы сталкиваемся с непреодолимыми препятствиями: только задумали сменить какую-то часть, как оказывается, что отвод ее на отдых может ухудшить или резко ослабить позиции.
— К нам прибыл новый заместитель командующего генерал Макрейтон, придется поручить ему заняться этим. Должны же мы найти выход из положения.
Через полтора часа в этом же кабинете появился генерал Джексон Макрейтон, только прилетевший в Сайгон.
— Я рад, Джек, твоему прибытию, — сердечно приветствовал его Абрамс. — Хорошо ли устроился, как настроение, что нового в Вашингтоне? — засыпал он вопросами своего заместителя.
— Я тоже рад, господин командующий, что снова буду служить вместе с вами. Постараюсь быть полезным вам.
— Что ты так официально, Джек? — упрекнул Абрамс. — Мы все-таки старые друзья, однополчане.
— У вас такой пост, господин командующий, что я должен постоянно поддерживать его авторитет, и прежде всего потому, что глубоко ценю и вашу дружбу, и ваш опыт.
— И все-таки, Джек, когда мы вдвоем, пожалуйста, давай быть такими же друзьями, какими были все предыдущие годы.
— Хорошо, Крейтон, мне это и лестно, и приятно. Спасибо.
— Ну, расскажи о своих первых наблюдениях здесь.
— Для этого у меня еще не было времени, а вот в Гонконге мои впечатления были омрачены до крайности.
— Гонконг для нас — почти другая планета.
— Видишь ли, Крейтон, там я увидел, наверное, кусочек того, что придется наблюдать здесь, — серьезно произнес Макрейтон.
— Что же тебя так обеспокоило?
— Я видел там офицеров, отдыхающих после Вьетнама, и они навели меня на грустные размышления.
— Пьют? Хватают китаянок? Курят марихуану? Скандалят? Неприятно, конечно, но после пережитого они могут немного расслабиться.
— Может быть, и пьют, и курят, но меня удивило не это, а разговоры, которые ведут офицеры.
Генерал Макрейтон по пути в Сайгон сделал трехдневную остановку в Гонконге, чтобы, как он говорил в Вашингтоне, войти в азиатскую атмосферу еще до прибытия во Вьетнам. В один из вечеров он решил посетить танцевальный зал, превращенный в клуб для американских военных, приезжающих в Гонконг на короткий отдых. Генерал пришел в клуб в гражданской одежде и сразу почувствовал не очень доброжелательное отношение: его приняли за одного из чиновников, которые не пользуются особым уважением военных и считаются чуть ли не главными виновниками их бед и страданий.
Макрейтон подошел к стойке бара и заказал коктейль. Не успел он сделать и двух глотков, как к нему, расталкивая танцующих, пробрался молодой капитан и, ткнув пальцем в грудь, агрессивно спросил:
— Ваша профессия?
Генерал опешил от напористости капитана.
— Не надо ничего говорить, — продолжал тот, — я и так вижу, что большой босс Белого дома. Не из Вьетнама ли, случайно?
— Наоборот, во Вьетнам, — стараясь не отвечать на резкий тон офицера, произнес генерал.
— Оружие поставляете или гробы для нашего брата?
— Я совсем по другой линии, капитан, — как можно более мирно ответил генерал.
— По другой линии, — с саркастической улыбкой, исказившей лицо, произнес капитан, — значит — делать доллары на нашей крови. Угадал? Дело верное и прибыльное. Тут не прогадаешь.
Капитан был выпивши, и генералу не хотелось обострять обстановку. Чего доброго, произойдет скандал. А быть замешанным в него заместителю командующего было ни к чему. Он постарался успокоить капитана.
