В один из визитов родня заставила меня спеть для гостя, у меня был звонкий мальчишеский дискант. Я «выдал» свою коронную «Санта Лючию», да еще по-итальянски: дескать, и мы не ногой сморкаемся. Уже и не помню, где подхватил мнимоитальянские слова: «Сульмаре лючика, лястро де аргенто…» — и дальше в том же роде. Старик слушал доброжелательно и серьезно, без тени улыбки. Когда мальчишеский дискант взмывал вверх, его брови тоже приподымались, бороздя лоб глубокими складками. Но вот я кончил. Не вставая со стула, он взял меня за плечи, удивительно бережно и твердо — у старика были сильные руки скульптора. «Ты не совсем правильно произносишь итальянские слова, — сказал он. — Слушай внимательно!..» И запел сам — шатким дребезжащим тенорком, тщательно артикулируя.
Таким образом, в тот, теперь уже давний, день я, можно сказать, сподобился прикосновения Родена. Прошлое не так далеко, как кажется, нас связывают с ним золотые нити.
Рядом с бывшим Институтом марксизма-ленинизма (нынче тут располагается Конституционный суд) установлен памятник Мерабу Мамардашвили — это взволнованная и, я бы сказал, задушевная работа Э. Неизвестного, посвященная памяти друга. Преждевременная смерть мыслителя стала серьезной потерей для Грузии: при политическом темпераменте, вдруг пробудившемся в философе, его интеллектуальный потенциал мог послужить стране в трудную годину. В этом очерке уместно вспомнить, что он думал о своей родине (право же, проспект, по которому мы идем, не только ее порождение, но и отображение).
«У меня всегда было ощущение одного таланта, свойственного пространству, в котором я родился. Я бы назвал это талантом жизни или талантом незаконной радости. Я ощущал его в людях, меня окружавших, в воздухе, и в себе это ощущал, правда, упрекая себя в некоторой тяжеловесности по сравнению со своими земляками. Радость же наша была именно легкой и воистину незаконной: вот нет, казалось бы, никаких причин, чтобы радоваться, а мы устраиваем радостный пир из ничего. И вот эта незаконная радость вопреки всему есть нота того пространства, в котором я родился». Где-то здесь, в центре праздничного пространства, обретался винный погреб, в котором с Маяковским случился забавный эпизод. Его рассказал мне однокашник и соратник Командора по ЛЕФу Виссарион Жгенти.
Ретро
«Маяковский пригласил нас с приятелем в ресторан. Втроем сели за стол. Официант принес вина и почему-то поставил четыре стакана. Маяковский задержал его и говорит: «Или одного человека принеси, или один стакан унеси». Официант не понял. Тогда Маяковский переиначил: «Или уведи стакан, или приведи человека». «Мне показалось, что он стал забывать грузинский, — подытожил Виссарион Давидович. — Хотя это могло быть и игрой слов. В предреволюционном Питере он уговаривал поэта Надирадзе вместо концерта знаменитого оперного певца Батистини пойти в кафе поэтов: «Там хоть послушаешь стихи, а твой Батистини просто «батис твини» (по-грузински «утиные мозги»).
Однако я отвлекся. Прогулка продолжается, и, минуя новый телеграф (розовый туф облицовки связывает его со щусевским монументом), мы неожиданно выходим на открытое пространство. Оно возникло в конце 60-х в результате строительства гостиницы «Иверия» и реконструкции, вызванной нарастанием транспортных потоков. Узкая, как пенал, гостиница встала поодаль от проспекта, торцом к нему, над крутым обрывом, а с искусственной площади открылось левобережье Куры — вплоть до старой киностудии, стадиона «Динамо» и авчальских взгорков.
Архитектура гостиницы довольно безлика, но ее стены облицованы удивительным камнем — дымчато-голубым, как опрысканные виноградники или подернутые инеем сливы. Из такого же камня выложена древнейшая грузинская церковь — базилика Болнисский Сион (V век): в зеленой лощине стоит могучий, чуть потемневший от времени голубой храм; несколько красных вкраплений в его кладке кажутся бабочками на обомшелых стенах.
В начале 90-х «Иверию» заселили беженцами из Абхазии. За десять лет гостиница превратилась в наглядное пособие, в плакат о беде изгойства, в символ порухи: балконы, пестрящие тряпьем и детскими колготками, окна, заткнутые подушками, заделанные картоном и фанерой, голубые стены, почерневшие от дыма печурок, ржа и подтеки прорванных коммуникаций… Я не видел живописи мрачнее и трагичнее.
В те же годы перед гостиницей соорудили роскошный фонтан и воздвигли памятник Давиду Строителю — внушительную конную статую со свитком законоуложений в руке и наставительно воздетым перстом (скульптор М. Бердзенишвили). Что это: горькая ирония — разоренная «Иверия» за спиной царя-строителя! — или усилие возрождения? Кажется — возрождение: год назад беженцев из гостиницы расселили; поначалу гостиницу хотели снести, но теперь решено реконструировать.
Однако в путь. Одолев мощеную площадь, мы оказываемся у одного из самых интересных домов на проспекте. Дом Мелик-Азарянца (тбилисцы до сих пор называют его по имени первого владельца) построен в 1900 году по проекту арх. Н. Оболенского. Это был первый превосходно обустроенный доходный дом; надо полагать, что в Тифлисе конца XIX века он казался громадным. В сущности, он не так уж велик — четыре-пять этажей, однако их высота позволила строить в квартирах антресоли, а подвальные помещения вместили с полдюжины зрелищных заведений. Многоподъездное строение с широкими витринами, эркерами и башней занимает целый квартал и остается свидетельством строительного бума начала XX века. Тогда в Тбилиси выросли десятки великолепных особняков, но дом Мелик-Азарянца был единственным доходным домом, отделанным с той же тщательностью, что и жилища богатеев.
Здесь проспект Руставели заканчивается одноименной площадью, станцией метрополитена и памятником поэту (скульптор К. Мерабишвили). Шота Руставели — святыня Грузии. В поэзии неуместны чины, но, как сказал Резо Габриадзе, в мире нет другого великого поэта, похороненного в восьмиста шагах от Гроба Господня. Точность Резо не вызывает сомнений, ибо он своими ногами промерил расстояние — от грузинского монастыря в Иерусалиме до Храма Гроба Господня. (Думаю, это было в пору работы над фильмом «Паспорт».) Но душа тбилисца — загадка: почему популярнейшее в городе место, площадь, поименованная в честь национального гения, автора бессмертного «Витязя», для всех остается «Земмелем», то есть называется именем аптекаря, некогда платившего кондукторам конки за объявление: «Аптека Земмеля!»
Прогулка: запад-восток
У Земмеля мы переходим на другую — четную сторону проспекта, чтобы пройти обратный путь.
Эта сторона заметно многолюднее, что объясняется не только обилием магазинов, кафе и ресторанов, но и тенью могучих платанов, укрывающих широкий тротуар.
Напротив дома Мелик-Азарянца, пытаясь затмить его, стоит помпезное здание (арх. К. Чхеидзе и М. Чхиквадзе, 1953 год) с красивой низкой колоннадой в итальянском стиле и торжественной угловой башней, придающей сходство со знаменитой Стокгольмской ратушей. Здесь располагаются президиум Академии наук Грузии и Союз кинематографистов. Последнему обязан названием ресторан в торце «Потерянный рай» — так называлась популярнейшая некогда кинокомедия. В оформлении ресторана использованы бутафория и муляжи из знаменитых грузинских фильмов, в том числе арба, летающая при помощи самогонного аппарата, придуманная Р. Габриадзе и воплощенная Э. Шенгелая (фильм «Чудаки»). Цены в «Раю» более чем умеренные — владелец ресторана понимает сегодняшние трудности кинематографической братии. К тому же поблизости обосновался «Макдоналдс» — бойкий конкурент с яркой витриной и вездесущей рекламой.
Там, где от проспекта ответвляется улица Грибоедова, много лет располагался шахматный клуб. Ничем не примечательное здание интересно тем, что с ним связан взлет женских шахмат в Грузии — почти четверть века грузинки Нонна Гаприндашвили и Майя Чибурданидзе безраздельно царствовали на мировом троне. Но когда— в связи с триумфами — возвели Дворец шахмат, пришла в упадок игра. Примерно то же случилось с футболом: стадион в Дидубе не вмещал болельщиков блистательного «Динамо» эпохи Пайчадзе, Месхи и Кипиани, когда же вместимость стадиона утроили, не на что стало смотреть.
Модный в тридцатых годах конструктивизм оставил след и в Тбилиси: на проспекте Руставели в этом стиле построен издательский комплекс, заселенный редакциями и типографиями. В последние годы, потеснившись, он вместил еще и маленькую гостиницу «Мерани» — полтора десятка удобных номеров и отличный бар.
Не доходя до издательского комплекса, рекомендую заглянуть в ресторан «Марко Поло» — полюбоваться интерьерами и отведать знаменитой грузинской кухни. Ужин на двоих здесь обойдется долларов в тридцать—сорок.
