Но, если не считать Пика, я была в доле секунды от того, чтобы убить Ричарда прошлой ночью, и все это было бы ради Деклана. В каком—то извращенном смысле — это должно было стать моим подарком ему. Чтобы избавить мир от человека, который забрал мать моего любимого. Деклан, однако, не позволил мне нажать на курок — он сделал это для себя, лишив меня удовольствия. Я хотела этого эгоистично, но если Деклан и заслуживал одного убийства, то именно этого.
Глаза Деклана впиваются в мои, и я знаю, что задела за живое, усомнившись в его любви ко мне.
— Прости, — говорю я ему, проводя руками по его рукам, которые напряжены вокруг моей шеи.
— Я всегда был честен с тобой.
— Я знаю. Я не хотела пренебрегать твоими словами.
Его хватка ослабевает, когда он расслабляется, прислоняясь плечами к задней стенке ванны.
— Мне трудно все это переварить, — добавляю я.
— Тогда поговори со мной. Не держи это в себе.
Деклан показал свои чувства на прошлой неделе, когда я прочитала досье на мою мать. Он ясно дал понять, что хочет, чтобы я справилась со своими чувствами, вместо того чтобы прятать их и запирать, как я делала всю свою жизнь. Я обязана ему всем, о чем бы он меня не попросил, из—за всего, что я ему сделала, но иногда просто легче оцепенеть.
— Может быть, позже. Я все еще очень устала от обезболивающих таблеток.
Но "потом" не будет. Если я раскрою себя так ради него, то ничто потом не остановит кровь, льющуюся из раны. Способность Деклана связывать меня с моими эмоциями пугает меня до чертиков. Слишком многое нужно прочувствовать. Во мне слишком много безумного отчаяния. Мне нужно, чтобы это ушло и исчезло, чтобы я могла найти облегчение.
Я в объятиях мужчины, которого люблю, мужчины, которого я так отчаянно хотела снова заполучить, и вот он здесь. Плоть к плоти — каждая моя частичка касается каждой его части, и вот я здесь — испуганная и замкнутая. Он обнимает меня, и я должна быть довольна, но в этот момент я жажду объятий другого мужчины. Это Пик, которого я хотела бы видеть прямо сейчас. Он единственный, кто может заглушить всю боль.
Он — безопасность.
Он постоянен.
Он мое болеутоляющее.
— Тебе будет легче, если ты выскажешь свои мысли, — предлагает он.
Наклоняясь вперед и разрывая контакт, я вру:
— Я действительно устала. Ты можешь помочь мне вернуться в постель?
— Не отгораживайся от меня, Элизабет.
— Я не отгораживаюсь. Просто в ванне неудобно, а я действительно устала и плохо себя чувствую.
Я ненавижу лгать ему, когда клялась ему и себе, что никогда этого не сделаю, но об альтернативе невыносимо даже думать. Для нас обоих будет лучше, если я не пойду по этому пути.
Деклан вытирает меня, чистит зубы и одевает. Я даю ему все эти мелочи, потому что они ему нужны. Я знаю его достаточно хорошо, чтобы видеть, что ему нужны его руки на мне, чтобы контролировать и заботиться. Он всегда нуждался в этом, и я даже представить себе не могу, что сделали с ним эти последние несколько дней, когда он не знал, где я была, и у него отнял эту власть другой мужчина.
После того, как он наносит мазь на мои порезы, он хватает пузырек с рецептом и вытряхивает таблетку.
— Вот, — говорит он, держа стабилизатор эмоций, который был прописан мне врачом, что осматривал меня в первую ночь, когда я приехала сюда.
Это таблетка, которую я бросила в унитаз, потому что я не хочу потерять Пика, и эта таблетка избавит меня от него. Но я не могу сказать "прощай". Я не хочу. Он мне нужен. Его запах, его голос, его присутствие. Я не хочу его отпускать.
Я беру таблетку из его руки, и когда он дает мне стакан воды, я прячу ее за щеку вместо того, чтобы проглотить.
Еще одна ложь.
Еще один обман, в котором я поклялась больше не участвовать.
Еще одно нарушенное обещание.
— Хорошая девочка.
Он провожает меня обратно в спальню и помогает лечь в постель.
— Я собираюсь сбегать вниз, чтобы взять что-нибудь выпить. Ты хочешь пить?
Я киваю головой и смотрю, как он выходит из комнаты. Когда я слышу скрип лестницы под его ногами, я выплевываю таблетку. Испытывая слишком сильную боль, чтобы встать с постели и спустить ее в унитаз, я засовываю ее в наволочку, пока не смогу выбросить. Когда он возвращается, он проскальзывает под одеяло рядом со мной и притягивает меня в свои объятия.
— Кстати, Лаклан собирается остаться здесь, — говорит он мне. — Я хочу безопасности, и со всем тем, что он уже видел, он единственный, кому я доверяю.
— Хорошо.
— Тебя это устраивает?
— Да, — отвечаю я. — За то время, что я провела с ним, он начал мне нравиться.
— Пока ты спала, я поговорил с ним о твоем отце. Он работает над получением информации.
Я киваю, уткнувшись головой ему в грудь, не в силах говорить из-за сдавленного горла. Я уверена, Деклан чувствует, как напрягается мое тело, когда он обнимает меня чуть сильнее. Закрыв глаза, я глубоко вдыхаю, когда он целует меня в макушку.
— Я знаю, что это расстраивает, но я хочу быть откровенным с тобой обо всем этом, хорошо?
— Ты же не думаешь, что я сумасшедшая, не так ли?
Он зачесывает мои волосы назад пальцами, и я смотрю на него, когда он говорит:
— Нет, дорогая, я так не думаю. Лаклану удалось достать старую фотографию твоего отца, и это тот же самый человек из новостей.
Лицо Деклана расплывается, и я быстро закрываю глаза, прежде чем прольются слезы. Я не могу думать об этом. Это самая сильная боль, которую я когда—либо испытывала, поэтому я сосредотачиваюсь на том, чтобы защититься от всего, что угрожает полностью выпотрошить меня.
— Ты сильнее своих эмоций, — слышу я, как Пик говорит мне, тембр его голоса дает мне силу, необходимую для того, чтобы взять под контроль свое сердце.
— Ты в порядке?
— Да.
— Есть еще кое—что, о чем мне нужно с тобой поговорить.
— Что это такое?
— Когда я был в Лондоне, я нанял архитектурную фирму для новой недвижимости. Встречи начнутся на следующей неделе, так что ты поедешь со мной.
— Лондон? — спрашиваю я, заставляя себя сесть. — Как долго?
— На время стройки... несколько лет.
— Я.… эм... — заикаюсь я, не зная, что сказать. Затем осознание того, что мне больше некуда идти, поражает меня, и все это становится таким ужасающим. Если каким—то образом я снова потеряю Деклана, это будет для меня конец. Он — единственный человек, который у меня есть, и без него я бы не знала, куда идти. Хотя теперь я знаю, что мой отец где—то там, душераздирающе ясно, что я ему не нужна, иначе он пришел бы за мной.
— Ты не хочешь ехать в Лондон? — спрашивает Деклан.
— Нет, дело не в этом. Просто... я действительно не знаю.
Мой голос слегка срывается, и Деклан быстро успокаивает:
— Тебе не о чем беспокоиться. Я здесь. Я не оставлю тебя. Куда бы я ни пошел, ты пойдешь со мной.
Я не отвечаю, когда он прижимает меня к себе. Я не знаю, что сказать, потому что, хотя он и говорит, что мне не стоит беспокоиться, я волнуюсь.
— Мне действительно нужно, чтобы ты поговорила со мной, — настаивает он. — Не закрывайся снова.
В его глазах отчаяние, нужда, которая напоминает мне о нашем времени в Чикаго. Я хорошо сыграла с ним, обманув его, заставив поверить, что я была заперта в жестоком браке, которого не могла избежать. Тогда в нем было то же отчаяние. Он так старался помочь мне, спасти меня, но я всегда старалась держать его на расстоянии. Я хотела, чтобы он поверил, что у него есть вся я, но в то же время ничего от меня.
Однако игра окончена. Я больше не хочу видеть этот взгляд в его глазах. Когда—то мне доставляло удовольствие сознавать, что я его одурачила, но это исчезло в тот момент, когда он проник в мое сердце. Но для того, чтобы сохранить свою душу нетронутой, мне нужно продолжать двигаться просчитанными шагами.
— Я волнуюсь, — признаюсь я.
— О чем?
— О тебе. Если нет тебя..., то нет и меня.
