– А ты гений?
– Да, – спокойно ответил Евгений.
– И в чем это выражается? В какой области ты гений?
– Я гений вообще. Гений жизни. А наговариваю для того, чтобы не забыть, как я живу. Мама мне в детстве подарила, давно. Я ходил в магазин и говорил в диктофон, что купить. А потом слушал и покупал.
– Ему же сто лет – и работает?! – удивился Аркадий.
– Два раза чинили, работает. Только батарейки менять нужно. И кассеты трудно достать. Записываю на старые. Надо будет купить что-то современное, у меня теперь есть деньги. Теперь отвечаю на твой вопрос, – обратился Евгений к Нине, глядя при этом куда-то в сторону. – Извини, что не смотрю на тебя прямо, но меня очень смущает и тревожит твоя красота.
Аркадий, машинально взяв в руку рулетку и подбрасывая ее, сказал:
– Брат, ты заколебал уже, что при мне моей жене такие вещи говоришь! Был бы ты нормальный, ты бы сейчас, извини, уже в окно летел!
– Я не говорю ничего плохого. Итак, Нина, про маму. Она умерла давно, две недели назад. Я после этого жил у тети Оли, она тоже преподаватель из школы, но она сказала, что со мной нельзя жить, потому что я говорю про нее, а она про себя ничего не хочет знать, написала мне ваш адрес и сказала, чтобы я сюда ехал. И я приехал.
– В этой форме? Ты вообще видел, как ты одет? – спросила Нина.
– Евгений подумал, что он, пожалуй, переоценил ум этой прекрасной женщины, – тут же отреагировал Евгений.
Нина сделала обиженное лицо, хотя ничуть не обиделась: Евгений в очередной раз назвал ее прекрасной, а женщина, которую называют прекрасной, простит, если ее тут же назовут хоть даже полной дурой.
– Видел ли он, как одет? – спросил Евгений в диктофон. – Конечно, ведь он же одевался в то, во что был одет. Следовательно, он видел то, что надевает.
– Ничего, вы с Аркадием одного размера, найдем что-нибудь человеческое, переоденем, – сказала Нина.
– Евгений огорчился, – ответил Евгений, – ему не хотелось переодеваться. Но и обрадовался: слова Нины означали, что его оставляют в этом доме.
– Я этого не сказала! – спохватилась Нина.
– Сказала, сказала! – смеялся Аркадий. – Слушай, Евгений, ты и правда гений, насквозь людей видишь!
– Да, – подтвердил Евгений.
– Неужели? – засомневался Аркадий по привычке наших людей опровергать только что ими же утвержденное. Эта привычка оттого, что любое слово, ставящее точку, лишает возможности продолжить спор, а спорить мы никогда не перестанем. – Вот, например, – предложил он, – если ты видишь меня насквозь, скажи, чего я хочу?
Евгений неожиданно смутился и выключил диктофон.
– Давай, давай! – бодрил Аркадий, словно выступал перед публикой вместе с фокусником и ему не терпелось показать его способности.
– Ты хочешь, во-первых, свою прекрасную жену, что мне очень понятно, – негромко выговорил Евгений.
– Так я и поверила! – не поверила Нина. – Знаю я, кого он хочет!
– Он угадал! – объявил Аркадий. – Прямо в точку! Тебя у меня уже неделю не было, а других тем более, у меня просто уже ноет все!
– Давай без анатомии! – остерегла Нина, стесняясь личного при чужом человеке.
– А еще тебя, Аркадий, что-то угнетает, – добавил Евгений. – Ты с нами, тут, но где-то еще. Там у тебя что-то такое, что тебя волнует. Тебя туда тянет.
– Вот! – ревниво отозвалась Нина. – Вот тебе и доказательство! К Светуёчку тебя тянет, сволочь!
– Да нет, – задумчиво возразил Аркадий. – Если честно, Нин, я хоть и говорю, что я забил на все это: на работу, на газету, но на самом деле все не просто.
– Так возвращайся!
– Я же условие поставил! Не вернусь, пока Вагнер не извинится. Пока не пообещает опровержение на свою гадость напечатать. Если я просто приду и скажу Вагнеру, что хочу вернуться без всяких условий, кем я буду выглядеть?
– Плюралистом! Человеком, который имеет мужество ошибаться и признавать ошибки!
– Я, во-первых, не ошибаюсь, и признаваться мне не в чем! И это не плюрализм, а подлость! Как ты считаешь, Евгений?
– Тебе нужна работа, потому что за нее платят деньги. Работа лучше та, которая нравится. Из твоих слов я понял, что твоя работа тебе нравится. И за нее платят. Надо вернуться.
– Ты прямо мудрец, я смотрю! Действительно, с какой стати я должен бросать любимую работу? Тем более в такое время! Такое творится, брат, весь поселок на дыбы поднялся! Ждут, идиоты, и самое смешное, что даже не знают, кого ждут!
– Это неважно, – сказал Евгений. – Только ожидание делает осмысленной жизнь человека.
– И опять в точку! – согласился Аркадий. – Ладно, попробуем вернуться. А ты вот что, найди ему что-нибудь из моей одежды, – распорядился он, поворачиваясь к жене.
Нина принесла чистые, слегка ношенные джинсы и футболку Аркадия, а также белые кроссовки с красными полосками по бокам. Евгению понравились эти полоски, он даже погладил их пальцами, но усомнился.
– Я собираюсь жениться. Женщины любят военных. В форме у меня мужественный вид.
Аркадий ему объяснил, что современные женщины не так уж любят военных, особенно в свете последних событий, касающихся внешней и внутренней политики, когда военным быть реально опасно.
– Почему в свете? – спросил Евгений. – Если эти события печальные, какой от них может быть свет?
– Ты нудный, прямо как наш Вагнер! Тоже к словам цепляется! Ну, хорошо, скажем так: женщины не любят военных во тьме последних событий. Устраивает?
Нина насторожилась: ей не понравилось выражение «во тьме». Но она тоже припасла свой довод:
– Ты даже и не похож на военного, а скорее, знаешь, на кого? На того, кто сбежал оттуда, где снимают старое кино про войну. То есть на актера. Актеров нормальные женщины тоже не любят. Потому что они все неверные и наркоманы, в лучшем случае – пьющие.
– Жаль, а я хотел стать актером когда-нибудь, – огорчился Евгений.
– Переоденешься – станешь! – уверил Аркадий.
Евгений поставил кроссовки на пол и сказал:
– Нет, не сейчас. Мне надо привыкнуть к этой мысли. Я объективно вижу людей. Я знаю, что многие принимают меня за ненормального. Я не хочу их обманывать. В обычной одежде я буду выглядеть как нормальный, со мной начнут общаться обычно, а потом огорчатся, что я не такой, как им показалось. А если увидят, что я в странной одежде, то сразу подумают, что я странный. И это будет честно. Хотя я на самом деле нормальнее многих. Но это мой выбор. Я переоденусь, но потом.
– Дело твое, – сказал Аркадий. – Поехали.
В машине Аркадий делился с братом семейными тайнами.
– Нинка моя добрая и меня, конечно, любит. Поэтому и ревнует к Светлане, но, если б я был женщиной, тоже ревновал бы. Сам посмотри – есть за что!
Аркадий, руля одной рукой, другой достал телефон, нашел в нем фотографию и показал Евгению. Тот взял телефон, рассматривал и говорил:
– Евгений увидел девушку необыкновенной красоты, у нее были светлые волосы, темные брови и глаза голубиного цвета, которые смотрели строго и дерзко.
– Умеешь ты слова находить, – оценил Аркадий. – Может, в самом деле гений? Все гении сумасшедшие, божевильни, то есть божевольные, как украинцы говорят. Ты, брат, не представляешь, какие есть в украинском чудесные и точные слова! Божевольный – хорошо ведь?
– Да.
– Голубиный цвет, верно, а то я все гляжу и не могу понять, как его назвать. Не голубой, темнее, почти сизый, голубиный, именно! И смотрит, да, строго. Насчет дерзко не уверен, хотя тоже близко к правде, но строго – это да, такая, знаешь, принципиальная девушка, каких не бывает.
– И она сидит в тюрьме?
– Ну, не совсем в тюрьме, в изоляторе. Тут такая история: за Светланой еще в школе ухаживал Степа Мовчан, сын майора Мовчана, а майор Мовчан – фигура. Начальник поселкового ОВД. Знаешь, что такое ОВД? – вдруг усомнился Аркадий.
– Евгений удивился, – сказал Евгений. – Как можно жить в России и не знать ее аббревиатур? ОВД, УВД, УФМС, ФСИН, ФСБ, РПЦ, ГИБДД, ПФР, МЧС, ЦСК, РЖД, МТС…
– Все, все, все, убедил! В общем, Степа за Светланой бегал, а Мовчан для сына живьем гадюку съест, так его любит, один он у него. И у Мовчана появилась смертельная мечта: женить своего дурака на Светлане. А фокус в том, что отец Светланы, Зобчик Михаил Михайлович, служил под Мовчаном, заведовал при ОВД гаражом, и вообще он у Мовчана личным шофером был периодически. И вот майор стал давить на отца. А тот на Светлану. Ну, не давил, но уговаривал. Или намекал, не знаю. Светлана, конечно, даже слышать не хочет. Тут история: ездили всем отделом они на охоту. Да какая охота, сусликов стрелять, у нас тут в степях дичи нет, вот и нашли забаву: одни бегают и норы сусличьи заливают, а другие по сусликам стреляют. Короче. Возвращались они обратно и наехали на старуху Крапивину. До смерти. Причем люди видели, за рулем был сам Мовчан, и был он пьяный, но уговорил Зобчика взять все на себя, обещал, что ему ничего не будет, свидетели подтвердят, что Крапивина сама под колеса сослепу попала. Обещал ему за это повышение и квартиру для дочери из фонда ОВД. Зобчик согласился. А на него – уголовное дело! И суд! И реальный срок – три года колонии! Зобчик просит с Мовчаном свидание, спрашивает – как так? А тот ему нагло: извини, я не суд, а суд именно так решил. Могу, говорит, посодействовать, но прямо тебе скажу – только в случае, если Светлана согласится выйти за Степу. Зобчик ему в глаза плюнул. Говорит, лучше отсижу, чем свою дочь отдам за твоего сына! Мовчан ему – ну, и сиди. И Зобчика в колонию, и он там через год погиб при темных обстоятельствах. Дикая история, да?
