Дождь прекратился, солнце начало пробиваться сквозь тонкую пелену влаги. Катрин решительно вытерла слезы. Похоже, пришло время самой узнать правду. Она должна это сделать, должна найти того человека, который мог быть прототипом героя «Птицелова», если, конечно, он в действительности существует. Только тогда она сможет наконец понять и, может быть, простить свою мать, о чем та просила ее в последние мгновения своей жизни. Она хочет этого, и она это сделает.
Глава 3
Вернувшись домой, Катрин стала решать, каким образом можно было бы осуществить задуманное. Беспокоить расспросами отца ей не хотелось, да и вряд ли он рассказал бы даже своей дочери что-нибудь бросающее хоть малейшую тень на образ Ноэль Дюран, его покойной жены и матери Катрин. А если история, описанная в «Птицелове», действительно произошла, то, была ли Ноэль ее участницей или лишь свидетельницей, это все равно делало ее женщиной, отвергшей многие условности и даже приличия.
Катрин решила, что ей необходимо найти людей, которые могли быть свидетелями событий, описанных в романе. Причем ясно было, что искать их следовало не в кругу парижских знакомых и друзей Ноэль того времени, которые, по всей видимости, тоже знали совсем немного. Иначе в той лавине информации, которая прошла в прессе после смерти писательницы, непременно появился бы намек на события, описанные в «Птицелове». Значит, нужно было искать случайных людей, встречавших мать Катрин в периоды ее уединения, исчезновения из столицы. Прежде всего нужно было понять, куда же она уезжала тогда довольно регулярно.
Катрин знала, что у Ноэль был домик где-то в горах на юге страны, но где находилось это убежище, еще предстояло выяснить. И тут Катрин пришла в голову самая простая и естественная мысль: если описанные в «Птицелове» события реальны, то, возможно, и те места, где они происходили, также описаны в романе документально.
Катрин вспомнила, что один экземпляр «Птицелова» должен был находиться где-то среди так и не распакованных вещей, которые она забрала из родительского дома, переезжая на нынешнюю квартиру. При тусклом свете единственной лампочки в кладовке она отыскала картонную коробку, набитую книгами. Не церемонясь, Катрин выкладывала на пыльный пол старые учебники, какие-то издания кулинарных серий и наконец добралась до романа в суперобложке, немного надорванной по углам.
Не в силах справиться с любопытством, она тут же присела на сваленные кучей старые диванные подушки, раскрыла книгу наугад и начала читать.
«Заходящее солнце придавало глади озера неповторимый розовый оттенок, резко контрастирующий с густо-фиолетовыми тенями гор, стеной встававшими по обеим сторонам перевала. Лед на вершинах…»
Катрин быстро переворачивала страницы в поисках хоть какого-нибудь названия города или деревеньки, пока не наткнулась на описание центра южного городка.
«Город утопал в цветах. Даже перила моста, соединяющего средневековый центр с более современной ратушной площадью, были увиты побегами вьюна, зелень листьев которого была почти незаметна среди кричаще-ярких соцветий. Они остановились на самой середине моста, откуда лучше всего был виден небольшой островок в излучине реки, где стояла старинная городская тюрьма, по иронии судьбы ставшая сейчас главной городской достопримечательностью. Она почувствовала, как его рука легко ложится ей на талию, пробираясь под легкую блузку. Мягко изогнувшись…»
Катрин прекратила чтение. Вот и первое указание. Она узнала город. Это Анси.
Конечно, существовало множество вполне рациональных «но», способных перечеркнуть все ее доводы. Ноэль могла поместить своих героев куда угодно, в любую известную ей среду, в любой город, не имеющий никакого отношения к событиям, происходившим в ее собственной жизни. Но какое-то неясное, смутное чувство подсказывало Катрин, что если история, описанная в романе, действительно происходила, причем именно с Ноэль, то она не стала бы менять место действия. Слишком уж сильной была психологическая часть романа, слишком драматичными события, слишком достоверны и убедительны детали, чтобы отрывать их от сцены, на которой они родились.
Катрин задумалась. После смерти Ноэль она отказалась пересматривать ее архив, и все бумаги остались в доме отца. Девушка поняла, что ей все-таки придется его побеспокоить. Ей очень не хотелось говорить отцу об истинной причине своего интереса к личным документам матери, и она решила прикрыться так и не состоявшимся интервью «Литературному журналу». Сказала, что журналистов якобы интересуют какието наброски к повестям и эссе, которые она хочет найти в бумагах матери. Отец довольно равнодушно отнесся к объяснениям и, когда Катрин на следующий день приехала к нему, просто оставил ее в комнате матери.
Ноэль всегда была очень аккуратна со всеми своими бумагами, сортируя их по разным папкам и полочкам бюро. Быстро сориентировавшись, Катрин стала просматривать папки, где лежали черновики и наброски к «Птицелову». Ноэль редко сохраняла черновики, как правило, от всех ее произведений сохранялась лишь чистовая рукопись. Так было и с «Птицеловом». Тогда Катрин перешла к полкам, где хранилась переписка.
Нетерпеливо отбросив в сторону пухлые конверты с письмами из различных благотворительных обществ, она стала перебирать короткие записки каких-то незнакомых людей, письма из издательств и газет, послания друзей и знакомых, чьи имена ей ни о чем не говорили. И вдруг на одной из полок заметила пакет, обернутый в тонкую белую бумагу, на которой четким почерком матери было выведено ее имя — «Катрин».
Глава 4
Девушка осторожно взяла пакет в руки и развернула бумагу. Внутри оказалась клеенчатая обложка старой ученической тетради, из которой были неаккуратно, словно в спешке, вырваны все листы. Вместо них туда было вложено несколько писем в пожелтевших конвертах. Судя по тому, что бумага была изрядно потрепана, написаны они были довольно давно и, по-видимому, перечитывали их неоднократно.
Катрин осмотрела обложку. На ее шероховатом обороте почерком Ноэль было написано несколько строк из стихотворения Бодлера «Разрушение». «Мой Демон близ меня — повсюду, ночью, днем…» — прочла Катрин. Ноэль любила поэзию Бодлера и часто брала его стихи в качестве эпиграфов к своим произведениям, но Катрин не смогла вспомнить ни рассказа, ни эссе, которые предваряли бы слова из «Разрушения». Возможно, она вспомнит потом или спросит у отца, если это окажется важным. Сейчас ее куда больше интересовали письма.
