-- Он не мог убить Шекельграббера из ревности?
-- Мог... И я могла... И меня могли. Но при чем тут документы?
-- Вот-вот, документы. Может быть, искали какой-то конкретный компрометирующий документ, а в спешке похватали все подряд?
-- Может быть. Мне он ничего не оставлял на ответственное хранение.
-- Извините за нескромный вопрос, вам не приходило в голову, что Шекельграббер -- шпион?
-- Завербованный на телеигре "Поле чудес" в пользу страны дураков? -- приходило и не раз. Раз пять примерно. Только за чем у нас шпионить? Мне кажется, сейчас зайди на любой "ящик" или на батарею ПВО, тебе и так все покажут, все расскажут и ксерокс сделают, если свои порошок и бумагу принесешь.
"Черт побери, -- подумал я, -- а ведь она патриотка в глубине души".
-- С кем он дружил из иностранцев?
-- Был у него собутыльник Андре Эпюр. Заходил недавно, спрашивал, кому вернуть долг Шекельграббера, какой из жен: мне, той, что в Нью-Йорке, или еще какой-нибудь?
-- Чем он занимается?
-- Пьет от радости, что фирма не отзывает его из Москвы.
-- Может, как-нибудь поужинаем в ресторане домжура? -предложил я и поднялся.
-- Кстати, вы не поменяете мне десять долларов?
-- Только на две пятерки.
Она засмеялась:
-- Теперь вижу, что вы не чекист: тот поменял бы, не задумываясь, и купил дочери куклу Барби в шопе. Ладно, телефон у вас есть. Надумаете пригласить -- звоните.
В углу коридора я заметил миску.
-- Вы держите домашнего зверя?
-- Подарили как-то собаку, но мы с ней не ужились. У меня на собаку времени не хватало, и тявкала она ни к селу ни к городу.
Я остался за дверью.
Перед выходом сунул вахтеру пару сотен.
-- Ты давно здесь?
-- С месяц.
-- А твой сменщик?
-- Завтра он будет с девяти, мы через сутки...
Будильник заверещал в пять утра. Стоило определенного геройства поднять тело с кровати и передвинуть к ванной. Я уже забыл, что такое вставать по сигналу, разленился от безработицы и ничегонеделания, но надо ехать в Армянский переулок и поговорить с Заклепкиным, обнаружившим тело Шекельграббера. Пришлось уговаривать себя, так как организм, поработив разум, уверял, что к пенсионеру можно просто зайти в любое время суток и вовсе необязательно караулить его в подворотне.
Твердым духом я одолел ленивый организм и через час обнаружил Заклепкина: угадать в переулке пенсионера с собакой среди редких прохожих не составило труда. Минут пятнадцать я затратил на восхищение пуделем, который успел нагадить под тремя машинами. Я подумал, что и к машине Шекельграббера его привела нужда, а не собачий нюх.
Хотя прошло два месяца, старик много помнил: жизнь его явно обеднела на события.
-- Вот здесь она стояла, припаркованная по всем правилам, -- показал он.
-- А вы не заметили чего-нибудь необычного? Следы у машины, сорок пятого размера? Кровь на снегу? Незнакомого прохожего в грузинской кепке? Тут, наверное, одни и те же по утрам проходят.
-- Я же говорил оперу: ноги покойник поджал под себя.
-- Ну да, я читал протокол. Что тут необычного?
-- Водитель-то ноги на педалях держит, даже когда стоит, по привычке держит. Вот я и думаю: либо стоял он тут не один час, либо привезли его и усадили за руль, покойника-то.
-- Может, ему дали по башке, а он рефлективно ноги поджал. Как по коленке молотком у невропатолога.
-- Все может быть...
Проболтавшись с Заклепкиным до открытия продовольственных магазинов, я пошел в Сандуны, хотя мог отделаться звонком. В Сандунах работал банщиком мой знакомый -- Леша. Он только принял смену и со шваброй в руках, в белом халате на потное голое тело выглядел комично. Расскажи кому из наших, что делает Леша в бане -- прохода бы малому не дали. А ведь он...
-- Чья смена была пятнадцатого марта? -- спросил я.
-- Моя, -- ответил он. -- А что?
-- У одного мужика портмоне украли, слышал?
-- Нет, -- ответил он и показал на развешанные по углам таблички: "За несданные на хранение деньги, документы и ценные вещи администрация ответственности не несет".
-- Если и украдут чего, то многие к нам просто не обращаются, -- пояснил он, -- понимают, что бессмысленно.
-- Мой клиент не такой, -- сказал я, -- он бы вам за пробитый трамвайный талон глотку перегрыз, а тут документы.
-- Наш брат банщик в основном пустые бутылки стережет, -рассердился Леша. -- Ну и все остальное попутно. Сам понимаешь, лишний шум ни к чему.
-- Я принесу тебе фотографии. Сможешь опознать тех, кто был в тот день? -- спросил я.
-- Попробую, -- ответил Леша. -- Хотя я людей в одежде плохо запоминаю, они для меня, как китайцы, -- все на одну физию... Хочешь попариться? Веник дам, пивком угощу...
Из бань пришлось заехать к одному знакомому репортеру и выпросить на неделю миниатюрный фотоаппарат, который он привез из Японии. Я плохо представлял, как исподтишка снимать всех, с кем встречаешься, но решил, что справлюсь. В данном случае: руки боятся, а глаза делают...
В полдень я уже сидел в приемной похоронного бюро.
-- У них посетитель, -- сказала секретарша. -- Придется подождать.
Она пила кофе и меня угостила. С конфетами и сахаром. Чудная девушка!
-- Как вас зовут? -- спросил я.
-- Ольга Кувыркалкина, -- ответила она.
Я заметил кольцо на пальце.
-- А кто ваш муж?
-- Шофер. Я его сюда пристроила по совместительству, чтобы денег побольше в дом таскал, а он основную работу совсем забросил. Ладно, мне пока хватает.
-- Его фамилия Кувыркалкин?
-- Нет, Опрелин. А Кувыркалкину в приюте придумали: я была озорная.
-- Веселые педагоги в детских домах.
-- Передушить бы этих сук!
-- жалко, что Шекельграббер не работал воспитателем. У вас был бы мотив для убийства, а у меня повод узнать такую красавицу поближе в полуинтимной обстановке допроса.
-- Ну что вы чушь несете! -- рассердилась Кувыркалкина. -Добрее Шекельграббера я в жизни человека не встречала. Если б он был моим воспитателем, я чувствовала бы себя дочерью пьяного миллионера, как говорили у нас в детдоме.
-- Вы ему нравились? -- Спрашивать напрямик, спала ли она с ним -- казалось неудобным через пять минут после знакомства.
-- Ему нравилась моя компания, что я без претензий и не строю из себя фифу. Он таскался со мной на всякие презентации. Какая там публика паршивая! Ни один не уйдет, чтобы пару бутылок не стянуть и кулек со жратвой. У самого лопатник от денег не закрывается, а он тащит шоколадные конфеты горстями и врет, что для брошенных в подъезде котят.
-- А как муж на эти презентации реагировал?
-- Никак. То есть иногда обещал Ване морду набить, но обещал мне, а его сторонился.
-- Обещанного три года ждут.
-- Так я ничего Ване не говорила. Зачем такую ерунду передавать.
-- Шекельграббер к вам приставал?
-- Дружески: в щечку поцелует, обнимет в машине, то заведет в ателье и скажет: "Сшей себе, чего хочешь". Ему, наверное, нравилось женщин покорять или брать измором, а я вся тут -- бери и пользуйся. Но мужикам так скучно. Знаете, как кавказцы заставляют проституток одеваться и говорят: "А тэпер сапративлайса!"?
-- А муж терпел Шекельграббера?
-- Кое-как терпел из-за денег, не в таксисты же идти, баранку каждый день крутить. Тут иной раз неделю работы нет.
-- Бедный Опрелин! -- посочувствовал я из мужской солидарности.
-- Прям уж! -- сказала Кувыркалкина. -- Насилует меня через день, как хочет, и еще носки его вонючие стирай по воскресеньям.
-- А вы о разводе не думали?
-- Рано еще разводиться, -- деловито ответила Кувыркалкина. -- Прописку московскую он мне дал, детей нет. Значит, по закону надо пять лет под одной крышей жить, иначе ляпнет на суде, что брак был фиктивный с моей стороны, меня и вышлют по детдомовскому адресу, как заяц с петухом -- лису в народной сказке.
-- Заплатите ему за прописку и разъезжайтесь, -посоветовал я.
-- Он много хочет, но получит с гулькин нос, -- ответила Кувыркалкина. -- Кстати, вон он подъехал, легок на помине.
Опрелин -- неприятный, неопрятный и скользкий на вид -забрел в приемную, как сомнамбула или зомби, плюхнулся на стул и состроил озабоченную физиономию. Чаще всего такой пользуются алкоголики, решившие прекратить запой и начать новую жизнь после опохмелки. Озабоченный вид как бы символизирует непоколебимость решения в их мутном сознании и пробуждающуюся сопротивляемость жизни.
-- Какие дела? -- устало спросил он.
-- Выкладывай, что с утра набомбил, -- приказала Кувыркалкина.
Опрелин покосился в мою сторону.
-- Давай, давай.
Он сунул Кувыркалкиной комок мятых бумажек: рублями их уже трудно было назвать, но для таких, как я, и это -- все-таки деньги.
-- Сначала поедешь к гравировщику, от него -- на кладбище с грузом. Потом вот эти конверты развезешь по адресам. В четыре Поглощаеву надо куда-то ехать. Все. Свободен.
Опрелин ушел, как оплеванный, но по-прежнему не в меру озабоченный. Даже интересно, какая чушь терзает его пустую голову.
-- Суровы вы с ним, -- заметил я.
