не покидало ощущение, что за мной наблюдают. Закутавшись поплотнее в свитер, я зашла домой. Взяв из терраски свою подушку и телефон, я пошла, спать с бабушкой. Хватит с меня ночных кошмаров. На телефон пришло оповещение из linguaLeo3, даже без интернета, эти оповещения не дают мне покоя. Я взглянула на время, 03:19
Второй день просыпаюсь ни свет, ни заря. Да что же это такое?
Глава третья. Записка
— Лестницу подержи, — крикнула я бабушке, пошатываясь на ватных ногах.
— Бегу! — Бабушка крепко схватила лестницу, и та твердо прижалась к крыше, перестав трястись при любом моем движении.
Я благодарно взглянула на нее, и через секунду уже ступила на крышу. Мда уж, с низу она выглядит более ухоженно. А тут вся краска, оказывается, уже отвалилась, да и ржавые пятна повсюду, не удивлюсь, если протекает.
— Протекает! — Ответила бабушка, когда я озвучила свою мысль. — А как же? Делали-то ее, твоя мать только замуж первый раз вышла.
Бабушка похоже любила вспоминать, что моя мама при жизни была замужем три раза. Первый раз она вышла в восемнадцать лет, за своего одноклассника и уехала жить с ним Мурманск, через полгода, она вернулась. Ближе к двадцати она уехала в Москву, поступать в институт, и там вышла замуж во второй раз, за брата подруги. Но спустя два с половиной года, встретила моего папу и ушла к нему. Они прожили вместе пятнадцать лет, а потом мама умерла от рака, сгорела как спичка.
— Крышку подними, — бабушка указала рукой, на маленькую дверцу, покрашенную в цвет крыши. Размером метр, на метр, а то и меньше. Я наклонилась над ней и попыталась поднять, но безуспешно. — Напрягись! — Подначивала бабушка. — Там кирпич у низу держит, привязан. — Она засмеялась на мой ошарашенный взгляд.
— Зачем ты кирпич туда привязала? — Психанув, крикнула я.
— Чтобы ветром не сдуло!
Покачав головой, я принялась подымать крышку. Спустя час, потратив огромные усилия, я открыла ее, бабушка одобрительно похлопала мне.
На чердаке было светло, ужасно жарко и душно. Намного хуже, чем в вагоне поезда. Положив пакет на пол, я высыпала на него отраву от крыс. Я огляделась, здесь было столько раритетных вещей, что дух захватывало. Веретено, колесо самопряхи, керосиновые фонари, чугунные горшки и граммофон, но оказалось без иглы. В углах стояли два сундука, одного размера.
— Тут столько всего! — Крикнула я бабушке, выглянув на улицу. Она засмеялась, а я, глотнув свежего воздуха нырнула назад.
В сундуках лежали платья, сандалии, куртки, шапки и прочая одежда. Я откинула ее в сторону, на дне одного сундука лежали письма и фотографии. Дрожащими пальцами, взяв все фотографии и бумажки, спустилась вниз.
Мы с бабушкой уселись на мосту, открыв дверь и приготовив фотоальбомы. Нужно эти фотографии сохранить для домашнего архива. Нельзя потерять их. Перебирая карточки, как их называет бабушка, я наткнулась на свою фотографию.
Я поднесла ее поближе, овал лица, губы, нос. Все это было мое, но не глаза, они словно были холодными и чужими. Только сейчас до меня дошло, это не я. Бабушка не смогла бы распечатать мое фото, а я ей не отсылала. Тем более как она на чердаке оказалась?
— Это моя родная тетка. — Я посмотрела на бабушку, она указала на фотографию в моих руках. — Родная сестра моей матери. — И вдруг добавила, — старшая, пять лет разница. Мать моя с 1926, а она с 21.
Я перевернула фотографию, она была подписана:
«Терехова Мирослава Андреевна, май 1940»
— Ты смотри, нас одинаково зовут! — Я удивленно уставилась на фото. — И инициалы одни и те же. Да и фамилии похожи! Я Тихонова Мирослава Андреевна, а она Терехова.
— Да мы тебя в честь нее и назвали, детей-то у нее не было.
— Давно она умерла?
— Ууу — бабушка засмеялась, — Давно уж, она в 42-ом померла от воспаления легких, есть нечего тогда было, я-то ее не застала.
— Ну да, ты только в 43-ом родилась. Она в этом доме жила?
— А где же? — Бабушка вставила в альбом какую-то фотографию — Все здесь жили, как мой дед построил дом-то этот. — Она задумалась. — Мужиков он только не любит. — Она усмехнулась.
— В смысле, дом не любит? Почему?
— Дед мой, Андрей, дом как этот построил, его и расстреляли, он за белых4 воевал, все прятался, так и тут нашли. Ольга, бабка моя, с Мирославой и матерью моей, осталися. Мирослава, когда скончалася, моя мать замуж вышла, отца-то моего сразу и забрали на фронт, где-то под Днепром5 без вести пропал. — Она вздохнула, ее взгляд, словно находился где-то в прошлом. — Так и жили, я замуж вышла за Алешу, и тот потонул, через год, так я и осталась с Машенькой маленькой, хорошо мать помогала.
— Получается эта Мирослава была одинокой.
— Значит, да. — Бабушка протянула руку забрать у меня фотографию своей тетки, но я крепко сжала ее.
— Можно у себя оставлю? — Я сглотнула. — На время, потом уберу в альбом.
— Не потеряй только, одна фотография то её, больше нет.
Я посмотрела еще раз на фотографию и поразилась нашему сходству, заплети мне так же косу, буду вылитая.
— Оставь это на вечер, — бабушка указала на стопку фотографий, писем и бумаг. — Возьми в коробку сложи, потом переберем.
Бабушка ушла на кухню подогревать обед. Я встала, нашла коробку из-под утюга, и начала складывать туда бумаги. Под руку попался пожелтевший конверт, подписанный.
От кого: Карасёва Анатолия Никитича
Кому: Тереховой Надежде Андреевне
Я радостно начала осматривать конверт, это письмо от моего прадеда, моей прабабушке, когда они еще не были женаты. Конверт был аккуратно открыт с правого бока, не по-людски, как бабушка скажет. Я достала листок и развернула, это оказалась половинка страницы из книги. Чернила уже выцвели, и я еле разобрала почерк.
«Половица раз, два, три. Ты скорее отвори. Локотень мой забери, трестом палец уколи»
Я перечитала письмо несколько раз и все равно ничего не поняла. Я сравнила почерк на конверте и на листке. Совершенно не похож, я разочарованно вздохнула. Видимо кто-то добрался до этого письма раньше меня. Ладно, поищу его потом в коробке. Свернув листок с непонятным стишком, я положила его в чехол от телефона, чтобы не потерять.
— Это что? — Я ковыряла ложкой непонятную кашу, которую бабушка наложила в тарелку.
— Мятая картошка с яйцом.
— Ммм…
— Не бойся, ешь.
Я покачала головой, ну бабушка, как всегда, как что-нибудь придумает, хоть стой, хоть падай. Я попробовала кусочек, есть можно.
— Я
