Примерно через два часа езды прибыли на место, именно в охотничье хозяйство "Тургеневское", которое знаменовал бревенчатый барак, изба егеря и еще какие-то мелкие постройки, стоявшие вкривь и вкось. Спешились и цепочкой прошли в барак, нетопленный, с обледеневшими углами, где показалось гораздо холоднее, нежели на дворе. Впрочем, не минуло и четверти часа, как в несколько рук затопили печь, сразу наполнившую помещение теплым чадом, вследствие чего охотники оживились, загалдели, потом повытаскивали из Сидоров провизию, бутылки с водкой, запечатанные сургучом, трофейные еще термосы, опасного вида ножи, целлулоидные стаканы и тесно расселись вокруг стола. Генерал Букетов, однако, не дал компании разойтись; когда охотники сладко задымили папиросами, трубками и махоркой, он поднялся из-за стола, одернул на себе ватную безрукавку, подпоясанную тесемочкой, и сказал:
- Все, товарищи, закругляемся, зверь не ждет!
Задвигались стулья и табуреты, кисло завоняли окурки, сунутые в тарелки с объедками, охотники принялись расчехлять ружья и скоро отправились становиться на номера.
Соседа слева было не видно за кустами сильно разросшейся бузины, а соседом справа оказался маленький мужичок, инспектор райотдела народного образования, который постоянно сморкался, зажав большим пальцем одну ноздрю. Холодно было стоять на номере, скучно и даже глупо; у Целиковского было такое чувство, точно он дал втянуть себя в какое-то ребяческое занятие, малопочтенное по его положению и летам. Он повздыхал-повздыхал и спросил своего соседа:
- Интересно, здесь водятся барсуки?
Инспектор ему в ответ:
- Леший его знает. Я в своей биографии не встречал.
Валентин Эрастович молчал минут пятнадцать, потом спросил:
- А с ангелами вам встречаться не доводилось?
Инспектор высморкался и ничего не сказал в ответ; он помнил Целиковского еще по 2-й городской школе и знал, что на отвлеченные темы с ним лучше не говорить.
Пока в лесу было тихо, разве что зимняя птица сядет на ветку и с нее опадет ком слипшегося снега, произведя звук мягкий, почти неслышный, словно сосед что-то неразборчивое шепнул. Сыро пахло снегом, ели кругом стояли высоченные и как бы себе на уме, серое небо наводило уныние, но, когда вдруг на пару минут проглянуло солнце, в воздухе точно заиграли металлические пылинки и от сердца несколько отлегло. Если бы инспектор не сморкался, то совсем было бы хорошо.
Думалось о том, что здоровая жизнь, обеспечивающая долголетие и бытоустойчивость человеческого организма, есть жизнь, очищенная от налета цивилизации, от всевозможных свычаев и обычаев, сложившихся, как нарочно, наперекор естественному строению личности и общества, такая жизнь, которая зиждилась бы на простых интересах, нормальных потребностях и коренных инстинктах. Вот он всего с час простоял на номере, тронутый первобытным духом охотника, а уже заметно чувствует себя лучше. Таким образом, освобождение от излишних культурных навыков, от тлетворного влияния цивилизации ведет к возрождению человека как по-настоящему жизнеспособного существа. Но, с другой стороны, род человеческий как раз выбрал себе путь физического и духовного обнищания через постоянно расширяющийся круг всевозможных благ, научно-технический прогресс и расслабляющее общественное устройство. Следовательно, человечество само обрекло себя на вырождение вида, последовательно двигаясь от простого и здорового к сложному и больному, и это больше всего похоже на неосмысленное стремление к суициду. К тому все, кажется, и идет: человек окончательно ослабнет, разумная жизнь на Земле пресечется и настанет вечная тишина. Если, конечно, люди своевременно не стакнутся с ангелоподобными существами на тот предмет, чтобы перенять их опыт организации здоровой и долгой жизни...
Слева и справа раздались оглушительные ружейные выстрелы, и Валентин Эрастович не сразу сообразил, по кому и зачем палят; впоследствии оказалось, что егеря выгнали на номера здоровенного косача. Целиковский, подчиняясь какому-то неясному побуждению, тоже решил стрельнуть; он повертел в руках духовое ружье, нажал на скобу, потом на какую-то пупочку, заглянул в ствол, интересуясь, отчего ружье не стреляет, но как раз тут и раздался выстрел: пулька пробила левую ушную раковину, и на снег закапала кровь неправильного, кирпичного цвета, похожего на цвет ягоды бузины, которая там и сям виднелась между темными ветвями и белым-пребелым снегом.
- Так тебе и надо, старый дурак! - сказал сам себе Целиковский. - Не лезь куда не надо, а сиди сиднем в своем углу!
По дороге домой он разглядывал огромную тушу добытого косача, похожего на спящего бегемота, с желтыми вытаращенными клыками, с мутными полуприкрытыми глазными яблоками, и ему было нестерпимо совестно от того, что он, единственный провидец на все восточное полушарие, по легкомыслию участвовал в таком безобразном деле. Думалось вот о чем: если путь очищения от скверны цивилизации и культуры лежит через такие мерзости, как охота, то уж пусть лучше человечество погибнет в силу цивилизации и культуры.
Инспектор вполголоса жаловался генералу Букетову, указывая глазами на Валентина Эрастовича:
- Всю настроению мне испортил...
На другой день, едва поднявшись с постели и позавтракав холодной картошкой с хлебом, Целиковский засел между печкой со стороны лежанки и крашеной тумбочкой у стены. Еле слышно бубнила радиоточка, печь источала вчерашнее, не пахнущее тепло, безумная дочь Татьяна храпела во сне, как пьяный мужик, верхние стекла окон светились предрассветной голубизной, тоскливо, по-собачьи выл сменный гудок на фабрике "Красный мак". А мысли все хорошие, светлые двигались в голове: это ничего, что жизнь, в сущности, кончена, поскольку так и не удалось разжиться барсучьим жиром, верным средством против отмирания всех частей, зато человечество лет через сто одумается наконец и войдет в сношения с ангелами, которые обучат его спасительной методике бытия; тогда наступит искомый "золотой век", когда все люди станут братьями, сама собой отпадет проблема хлеба насущного, когда государство из мрачного соглядатая превратится в добродушного дядьку, когда планета безболезненно избавится от негодяев и дураков; это время наступит сравнительно скоро и непременно, ибо не может такого быть, чтобы род людской, дивно приблизившийся к ангельскому обличью, выдумавший аэроплан, музыку, детекторный радиоприемник, литературу, - планомерно двигался бы к нулю...
Кто-то продолжительно и властно стучал в окно, но Валентин Эрастович не услышал стука и поэтому немало был удивлен, когда дверь в комнату распахнулась и перед ним предстал генерал Букетов.
- Вот зашел вас проведать, - весело сказал он, сверкнув металлическими зубами. - Как настроение, ухо как?
- Настроение трогательное, - ответил ему Целиковский, - а на ухо наплевать, потому что оно все равно не слышит. Хоть отрезать его совсем, по примеру художника Гогена, так как проку от него нет. Только вот думаю, приключение такое мне как будто не по летам.
- Судьба, доложу я вам, не разбирает, кто стар, кто молод, кто предатель родины, кто герой. Вот я в сорок втором году попал к немцам в плен во время нашего весеннего наступления: контузило меня булыжником, свалился замертво и лежу. Ну, подобрали меня немцы, посадили в лагерь под Великими Луками, и я через четыре месяца убежал. У наших уже прошел госпроверку, оправдали меня по всем статьям, но в строй назад не берут, потому что у меня голова дергается и в сумерках я ничего не вижу, говорят: давай, капитан, в тыл сапоги тачать. Только на самом деле я нитку в иголку вдеть не мог, не то что сапоги тачать, а существовать не на что, поскольку как бывшему военнопленному мне пенсию не дают. Тогда продал я шинель, баян и поехал в Москву добиваться правды. Являюсь в Наркомат обороны, так и так, говорю, в строй назад не берут, работать я через контузию не могу, давайте пенсию, потому что все же надо как-то существовать. Или не надо?.. Ну почему же, говорят, надо, только вот какая заковыка: насчет вашего брата, военнопленного, пока никаких распоряжений не поступало, ждите конца войны...
Безумная дочь Татьяна зарычала, заворочалась на печи.
- Ну-ну, Таня, детка, угомонись, - сказал Валентин Эрастович; девушка пару раз всхлипнула и затихла.
- Ну так вот: говорят, ждите конца войны. Я говорю, я не могу ждать, у меня средства на исходе, да еще вчера пропил с инвалидами семь рублей. Хорошо если война кончится через месяц, а ну как через год, - что же мне, с голоду помирать? Они, как попугаи, талдычат одно и то же: ждите конца войны. Ну, думаю, хоть воровать иди! Нет, честно, пришла мне в голову такая больная мысль пойти к черту, к дьяволу воровать... На мое счастье, один приятель устроил меня командиром банно-прачечного отряда, а то бы я точно сбился с истинного пути.
- У меня в жизни, - сказал Целиковский, - был примерно такой случай... Когда я строил всесезонный велосипед, понадобилась мне легированная сталь, из которой делаются болты для крепления рельсов к шпалам...
