Мими отплыла от двери. Она услышала все, что ей было нужно.
Азраил. Он назвал ее подлинным именем. Именем, врезавшимся в ее сознание и в саму ее кровь. Кто она, как не имя? Если живешь тысячи лет, принимая одну кличку за другой, имена становятся подобны обертке праздничного подарка. Декоративной оболочкой. Взять, например, имя ее нынешнего цикла — Мими. Это имя светской львицы, взбалмошной женщины, сорящей деньгами и интересующейся исключительно вечеринками и салонами красоты. Оно скрывало ее подлинную сущность.
Для себя она была Азраил. Ангел смерти. Она несла тьму в свет. Это был ее дар и ее проклятие.
Она была Голубой кровью. И, как сказал Чарльз, одной из сильнейших. Чарльз с Лоуренсом говорили о конце времен. О падении. Во время войны с Люцифером именно Азраил и ее брат, Аббадон, изменили ход событий, переломив течение последней битвы. Они отреклись от своего князя и примкнули к Михаилу, преклонив колени перед золотым мечом. Они остались верны свету, хоть и были сотворены из тьмы.
Это дезертирство стало решающим. Если бы не они с Джеком — таково было в этом цикле имя Аббадона, — как знать, кто тогда победил бы? Кто знает, если бы они не покинули Люцифера, может, он был бы сейчас царем царей и восседал на небесном престоле? И что они получили взамен, кроме бесконечной жизни на земле? Этот вечный круг исправления и отпущения грехов. Кого и чего ради они исправлялись? Может, Бог вообще больше не помнит об их существовании? Обретут ли они когда-нибудь вновь потерянный рай?
«Да и стоит ли он того?» — подумала Мими, занимая свое место, и лишь теперь заметила, что члены Совета чем-то взволнованы.
Девушка взглянула туда, куда смотрела Доротея Рокфеллер, и чуть не рухнула от потрясения. В самом защищенном, самом безопасном убежище Голубой крови, на почетном месте рядом с Лоуренсом восседал не кто иной, как разжалованный бывший венатор, предатель, переметнувшийся на сторону Серебряной крови, Кингсли Мартин.
Он поймал взгляд Мими и, сложив пальцы пистолетиком, изобразил, будто целится в нее. И — да, это точно был Кингсли! — улыбнулся, спуская курок.
Глава 3
В отличие от демонстрационных залов большинства модельеров, которые обставлялись очень сдержанно, почти по-больничному — ослепительную белизну в них разбавляли разве что цветочные композиции, — помещение, в котором расположилась коллекция Рольфа Моргана, напоминало уютный старомодный клуб для джентльменов: на полках выстроились книги в кожаных переплетах, а на мягких коврах, вокруг камина, в котором горел огонь, стояли кожаные кресла. Рольф Морган прославился, продавая широким массам одежду в стиле выпускников престижных школ; из всех его творений наибольшее распространение получила обычная рубашка с отложным воротничком и вышитой эмблемой модельера, двумя скрещенными воротцами для крикета.
Нервничающая Блисс сидела в одном из кожаных кресел, удерживая на коленях портфолио. Ей пришлось уйти из школы чуть раньше, чтобы успеть на назначенную встречу для кастинга, и однако же, добравшись до места, она обнаружила, что модельер опаздывает на полчаса. Как всегда!
Девушка взглянула на других моделей. Все они были миловидны по-американски, как девушки на рекламе «Крокета от Рольфа Моргана»: загорелые лица, золотистые волосы, вздернутые носики. Блисс понятия не имела, с чего вдруг модельер заинтересовался ею. Она с ее длинными, по пояс, рыжеватыми волосами, бледной кожей и большими зелеными глазами скорее походила на героиню картины прерафаэлитов, чем на девушку, которая только что вышла с корта после увлекательной партии в теннис. Но, опять же, Шайлер тоже пригласили на кастинг, только на другой день, так что, возможно, они сейчас ищут другие типажи.
— Девочки, может, вам что-нибудь принести? Воды? Диетической колы? — с улыбкой спросила секретарша.
— Спасибо, мне ничего, — отклонила предложение Блисс.
Другие девушки тоже покачали головой. Но все равно приятно было, что им что-то предлагают. За свою карьеру модели Блисс успела привыкнуть к тому, что персонал их игнорирует или смотрит на них свысока. Никто и никогда не проявлял особого дружелюбия. На кастингах Блисс всегда вспоминала, как ее дедушка осматривал коров на своем ранчо. Он проверял, в каком у них состоянии зубы, рога и бока. Вот и с моделями обращались как с коровами или как с кусками мяса: взвешивали их, измеряли и прикидывали достоинства.
Блисс хотелось, чтобы модельер поторопился. Ей не терпелось побыстрее покончить с этим. Она чуть было не ушла, и лишь чувство долга по отношению к своему агентству (ну и еще, честно признаться, некоторый страх перед букером — лысым надменным геем, помыкавшим ею, словно рабыней, и никак не наоборот) заставило Блисс остаться сидеть.
Она все еще нервничала из-за того, что произошло в школе перед этим, когда она попыталась поделиться секретом с Шайлер.
— Со мной что-то не в порядке, — сообщила подруге Блисс во время обеда в столовой.
— Это в каком смысле? Ты болеешь? — поинтересовалась Шайлер, разрывая пакетик с картофельными чипсами со вкусом халапеньо.
Блисс задумалась — а не больна ли она в самом деле? В последнее время она определенно чувствовала себя плохо. Но это было дурное самочувствие другого рода: у нее болела душа.
— Трудно объяснить, — отозвалась Блисс, но все-таки решила попытаться. — Мне вроде как мерещатся всякие вещи. Скверные.
А точнее сказать — ужасные. Блисс рассказала Шайлер о том, как это все началось.
Как-то раз она отправилась на пробежку по берегу Гудзона и в какой-то момент, когда моргнула, вместо спокойной коричневатой глади реки она увидела поток крови — красный, вязкий, идущий водоворотами.
Потом однажды ночью через ее спальню с грохотом пронеслись всадники: четверо, в масках, на рослых черных конях; выглядели они отвратительно, а воняли еще отвратительнее. Словно ходячие мертвецы. Но видение, посетившее ее в другую ночь, было еще хуже: младенцы, пронзенные штыками, выпотрошенные тела, монахини, развешанные на крестах, обезглавленные жертвы... Это продолжалось.
Что же страшнее всего на свете?
Прямо посреди видения появился какой-то мужчина. В белом костюме. Красивый мужчина в ореоле сияющих золотых волос и с прекрасной улыбкой, от которой Блисс пробрало холодом до костей. Мужчина пересек комнату и уселся рядом с ней на кровать.
— Блисс, — произнес этот мужчина, положив руку ей на голову, словно благословляя ее. — Дочь моя.
Шайлер оторвалась от бутерброда с тунцом и подняла голову. Блисс было любопытно, как это Шайлер до сих пор удается с аппетитом есть обычную пищу; самой Блисс она давно уже казалась безвкусной. Может, это потому, что Шайлер — наполовину человек. Блисс из чистого любопытства запустила руку в пакетик с чипсами и взяла кругляшок. Он был солоноватый и приправленный специями — довольно приятно на вкус. Блисс взяла еще.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
