Я прищурилась, глядя на него, и поправила портфель на коленях, чувствуя, как вспотели ладони от жесткой бумаги.
— Может, вы не готовы их услышать, — холодно возразила я, приподняв бровь. — Некоторые люди лучше воспринимают критику, когда она исходит не от незнакомца.
На этот раз Яра не отчитала меня, вероятно, потому что дымный смешок Данте вновь заполнил салон и лишил ее возможности сделать это.
Но также, может быть, потому что Данте до сих пор был непростым клиентом.
Он отвергал наши предложения, игнорировал разумные идеи и казался почти по-детски легко отвлекался от серьезности своего затруднительного положения.
Словно обвинение в убийстве было достаточно забавным всякий раз, когда он поддавался его присутствию в своей жизни.
Если бы ему нравилось мое общество, это могло бы означать, что в будущем он был бы более… уступчивым. Тогда я решила, что даже если бы это не пришло в голову Яре, я сама бы предложила ей это после предъявления обвинения.
Я не сомневалась, что заинтриговала его своими взаимоотношениями с его лучшей подругой, которая также приходилась мне сестрой, но я была юристом, поэтому использовала все, что было в моем арсенале ради преимущества.
— Ты не очень похожа на свою сестру.
Это было заявление, а не вопросом, и это заставило меня стиснуть зубы, чтобы не поддаться порыву укусить его.
Он не должен был этого говорить.
Конечно, я сообщила о своей связи с клиентом до того, как сделала заявку на включение в его команду юристов, поэтому Яра не была удивлена этим комментарием.
Но не это заставило раздражение вспыхнуть зудящим, болезненным пламенем у меня на затылке.
Несмотря на то, что я глубоко любила ее, я боялась любого сравнения с моей младшей сестрой.
Козима Ломбарди международная супермодель, замужем за великолепным британским аристократом, в душе была столь же прекрасна, как и внешне.
В битве сравнения с Кози проиграет любой.
Тем не менее, я ненавидела проигрывать.
И я проигрывала эту войну с тех пор, как она родилась.
Любимица моего отца, возможно, молча и моей матери и, конечно же, других моих братьев и сестер.
Козима была золотым ребенком, а я белой вороной.
Я был первенцем, но наименее любимой и самой неудачливой.
При этой мысли мои амбиции захлестнули меня, как адреналин, напомнив, что было поставлено на карту, когда я взялась за это дело.
Если мы выиграем этот процесс вопреки всему, это может возвысить мою карьеру до того величия, которого юрист мог бы достичь только в Большом Яблоке (примечание: «Большое яблоко» (англ. «The Big Apple») — самое известное прозвище Нью-Йорка).
Я хотела этого.
Не из-за денег или даже власти, хотя и то, и другое возбуждало меня больше, чем когда-либо возбуждало большинство мужчин.
Нет.
Я хотел это ради статуса.
Мой психотерапевт сказал мне, что у того, что у меня было, есть название яростное стремление к совершенству, которое отмечало всю мою жизнь.
Kodawari — японское слово, обозначающее неустанное стремление к совершенству.
Я не столько хотела быть совершенной — я знала достаточно, чтобы понимать, что это невозможно — как я хотела казаться совершенной.
Однажды я уже была близка к этому.
Всего лишь год назад у меня была работа в одной из пяти ведущих юридических фирм города и роскошный особняк с моим женихом, красивым и успешным мужчиной.
Мы собирались пожениться, усыновить ребенка.
Усыновить, потому что жизнь посчитала нужным нанести мне еще один трагический удар и рано лишить меня фертильности.
Тем не менее, это была бы идеальная жизнь.
Мой Дэниел Синклер и я.
После той жизни, в которой я родилась и мучительно пережила в Неаполе, я заслужила это.
Почему-то теперь особняк из коричневого камня был значительно менее красивым, когда я была единственной, кто жил в этом беспорядочном большом месте. Каким-то образом работа стала менее удовлетворительной без моего компаньона, который поддерживал меня в моем продвижении по карьерной лестнице в профессии юриста.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И все из-за одного человека.
Проще говоря, проклятие всей моей жизни.
Другая моя сестра, Жизель.
Ярость пронизывала внутренности, пылая знакомым путем, который всегда проходил через мой организм, уничтожая все остальное, пока я не превращалась в выжженную землю, неспособную питать какие-либо другие эмоции.
— Елена? — голос Данте вернул меня назад. — Мой комментарий был просто наблюдением, а не оскорблением. Прошу прощения, если я оскорбил вас.
Я отбросила все мысли небрежным взмахом руки и улыбнулась, зная, что, несмотря на все усилия, на моем лице она была натянутой и слабой.
— Пожалуйста, зовите меня мисс Ломбарди. Козима моя сестра, но она также и моя лучшая подруга. В моих глазах любое сравнение с ней комплимент, — беззаботно объяснила я. — Но сейчас это не относится к делу, мистер Сальваторе. Сейчас важен тот факт, что вам предъявлены обвинения по трем статьям закона РИКО, и сегодня мы боремся за то, чтобы освободить вас под залог. Они станут утверждать, что вы рискуете сбежать и что с вашими подпольными связями вы можете легко найти способ покинуть страну. Это наш единственный шанс уберечь вас от тюрьмы до тех пор, пока вас не будут судить и не признают виновным. Вам действительно следовало бы прислушаться к нашему совету и одеться чуть более святым и чуть менее грешным.
Безупречная улыбка расплылась по его лицу, прищурив глаза и предупредив меня о том, что за его румяными губами скрывались квадратные белые зубы.
Меня раздражало, что я нахожу его таким привлекательным.
Нет, было нечто большее.
Это было похоже на богохульство после клятвы, которую я дала, чтобы избегать красивых мужчин из-за того, что мой жених оставил меня. Кощунственно, что я когда-нибудь найду мафиози, когда-то мучивших меня в юности, пусть даже немного желанным.
— Как мужчине ростом сто девяносто пять сантиметров и весом сто килограмм, похожего на итальянца, был ли у меня когда-нибудь шанс предстать в каком-либо свете в меньшей степени, чем сейчас? По моему опыту, опаснее полагаться на невежество человека, чем играть на его желаниях. Мир, мисс Ломбарди, хочет, чтобы я был их злодеем. И я дам им того, в кого они действительно смогут вонзить зубы. — он завершил свою аккуратную речь подмигиванием.
На этот раз, к моему большому удивлению, Яра тихонько усмехнулась.
— Конечно, я должна была знать, что вы захотите сыграть на этом.
Он торжественно склонил голову, но в его чернильно-темных глазах было озорство.
— Вы полагаете, что публика любит плохих парней больше, чем хороших, — возразила я. Моя работа заключалась в том, чтобы смотреть на всё с двух сторон, но еще и потому, что я всегда была склонна играть адвоката дьявола. — Вы ожидаете, что публика поприветствует убийцу?
Его глаза сузились, челюсть сжалась, когда он снова изучал меня в течение одного долгого бесконечного момента.
— Я ожидаю, что публика влюбится в антигероя. Это будет не в первый раз, и уж точно не в последний. — он наклонился вперед, его тело было таким большим, что казалось, он занимал весь лимузин. Я ощущала его аромат, что-то яркое и резкое, переходящее в сладкое тепло, как лимоны, согретые итальянским солнцем. — Можешь ли сказать мне, Елена, что тебя никогда не привлекал плохой парень?
Я приподняла бровь, глядя на него.
За двадцать семь лет жизни у меня было всего двое любовников.
Кристофер и Дэниель Синклер.
Первый был больше, чем «плохим парнем». Он был хуже, чем грязь, соскобленная с подошвы моей обуви.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
А Даниэль?
Он был совершенен или настолько близок к этому, насколько это возможно на земле.
Плохие парни с их запачканными сигаретами зубами, отсутствием правильной дикции и обилием ругательств, грубыми руками и животными порывами?
Мой единственный интерес к ним состоял в том, чтобы посадить их за решетку, где им и место.
