Ворошилов когда-то пытался стать художником. И, в общем, стал достаточно приличным, достаточно популярным, хорошим даже театральным художником. Потом он попытался стать театральным режиссером. Но совершенно не мог работать с актерами. Режиссер, который не может работать с актерами, не может быть режиссером. Он даже чувствовал себя виноватым перед двумя актерами, с которыми столкнулся в самом начале своей театральной деятельности и решил, что из них артистов не получится. Что же касается его деятельности как театрального художника, то он совершенно не мог работать с костюмами. Ничего не понимал в костюмах, хотя сам всегда хорошо одевался и всегда очень за этим следил. Но в сценических костюмах совершенно ничего не понимал.
И только на телевидении, я думаю, у него впервые появилось ощущение, что он на своем месте. Здесь как будто соединились ощущение пространства, к которому он всегда стремился, и другая категория, которая ему была очень важна, это категория времени. Ему всегда было интересно работать со Временем. Причем это относилось ко Времени, которое как бы опережало то, которое за окном. Вот почему сначала в "Что? Где? Когда?" появилась рулетка. Это была своеобразная провокация. Мы как бы провоцировали ситуацию, которая сегодня еще невозможна, а завтра станет обычной.
Я помню, как мы ездили в Болгарию. Впервые мы отказались от призов в виде книг: было понятно, что книжки русские болгарам дарить бессмысленно. Возникла необходимость в других призах. А какие другие? Ну, национальные, опирающиеся на наши традиции. Я помню, что объехала тогда весь бывший Советский Союз и привозила расписные блюда из Узбекистана, павлопосадские платки, картины азербайджанских художников театральные бинокли из Ижевска, которые считались лучшими в мире. Вот такие призы мы привезли в Болгарию. Болгары, соответственно, предлагали нашим знатокам свои призы. А когда мы вернулись, наши газеты возмущались страшно. "Советская культура" писала, что знатоки погрузились в мир вещей, что, мол, скоро мы будем дарить шубы и автомобили. Сейчас это выглядит смешно. После той поездки в Болгарию впервые в качестве призов возникли деньги. Потому что снова к книжкам вернуться было невозможно.
Ворошилов в последнее время говорил: "Все равно в передаче "Что? Где? Когда?" я не сумел научить зрителей двум вещам: тому, что за интеллект надо платить, и тому, что эрудиция отличается от интеллекта. Что это две большие разницы". Он к эрудиции относился с презрением, а к интеллекту с огромным уважением и восхищением. Для него в эрудиции не было элемента игры. Это была работа, может быть, даже какое-то увлечение. Но не игра, когда ты должен найти решение именно в эту минуту. И здесь часто возникало такое противоречие. Перед игрой мы всегда обрабатывали вопросы, которые присылают телезрители. Наш многолетний уже опыт показал, что очень редко от телезрителя приходит вопрос, как мы говорим, четырех, пятиступенчатый. То есть игровой. Когда с этими узелками ты пытаешься выстроить весь путь мыслительный. И самый совершенный вопрос - это когда этих узелков, ступенек четыре, пять. Очень редко добираешься до таких высот. Но стремление к этому было. И вот когда твои знания на уровне школьного учебника - этого обычно хватает для завязывания первого узелка. А потом ты начинаешь передвигаться от одной ступени к другой, и, если тебе это удается, тогда и наступает озарение. То есть "сами знания должны быть примитивными", - так всегда говорил Ворошилов. Он и сам, в общем, не был эрудитом. И никогда и не стыдился этого.
Сам он, кстати, не был игроком. Он никогда не играл в казино. Говорил, что это скучно. Если от тебя ничего не зависит, то что это за игра. Игра - это когда ты что-то делаешь, ты вовлечен в процесс. И для него игра была, прежде всего, каким-то творческим процессом, когда надо было что-то придумать.
Но вот, например, когда надо было в игре "А ну-ка, парни" придумать, чтобы два мотоциклиста, ехавшие параллельно, в поединке стреляли друг в друга. И надо было понять, как же все-таки выявить, кто из них победитель. Ворошилов сидел, не выходя из дома, наверное, пять дней и ночей. Я уходила на работу, а он сидел в кресле, здесь на Кутузовском, и смотрел в окно. И ночью сидел и смотрел в окно. Сидел и молчал, пока не придумал. Изготавливались пули из картошки, этими пулями стреляли друг в друга из пистолетов соревновавшиеся на мотоциклах, потом еще стреляли в шарики надувные. И пока он это не придумал, он не мог вообще ничего делать. С ним невозможно было ни о чем разговаривать. Ни за столом, нигде. И второй момент. Как же давно он заглянул туда, от чего все телевизионщики сходят сейчас с ума. Я имею в виду программу "За стеклом". Передача "Что? Где? Когда?" начиналась и развивалась в несколько этапов. Был этап, когда было две команды: команда Ивановых и команда Кузнецовых. На этом этапе уже появилась минута обсуждения. Семья Ивановых - как бы обыкновенная семья, а семья Кузнецовых - это должна была быть чисто рабочая семья. И вот сначала Ивановым давали вопросы. Они в течение минуты обсуждали, и мы это записывали. Потом у рабочих Кузнецовых записывали. Потом это все соединяли в монтаже. А вопросы были одинаковые. Одна передача такая вышла в эфир, и мы от этого отказались. Потому что, во-первых, мы столкнулись с тем, что семьи, в которых люди просто общаются, а не пьют и дерутся, - найти совершенно невозможно. Ну нет у нас таких семей в большом количестве, чтобы можно было их показывать. Три человека - вот нормальная советская семья. А нам для игры надо было найти семью из восьми человек. Но вот тогда, в той игре Ворошилов и придумал: а что если поставить одновременно камеры в обе семьи и дать каждой семье по двадцать пять минут времени, дать им все библиотеки, дать им все телефоны, пусть они обращаются к соседям, к кому угодно. А мы будем все это только снимать, только как бы подглядывать. И вот на набережной Тараса Шевченко - там жила одна такая семья - мы и попытались таким образом снять. Попытка тогда не удалась. Сейчас все с таким интересом наблюдают, как те, за кем вы подсматриваете, моются в душе, например. А у нас тогда что камера показывала? Кто-то в книжке роется, кто-то к соседям пошел, на лифте спустился, по лестнице. Это было ужасно. Ворошилов спрятался на чердак и не появлялся, пока не уехала вся техника.
Потом они с Витей Зарецким (мы еще на заре "Что? Где? Когда?" стали работать с психологами, и Витя Зарецкий был таким психологом) - я просто помню эту сцену - сидели всю ночь. Не разговаривая друг с другом. Потом Витя уехал на работу. А Ворошилов мне сказал: давай вместо этих рабочих и не рабочих семей возьмем студентов. Мы снимали 25 декабря, на набережной Шевченко. И помню, 31 декабря 74 года я ходила по общежитию МГУ и заглядывала во все комнаты, где люди уже готовились к Новому году, и говорила жалобным голосом: "Не хотите ли поучаствовать в "Что? Где? Когда?"? И 10 января... Ворошилов, для которого провал всегда был только толчком к движению. Это как закон. Он не мог жить, пока он этот свой провал не реабилитировал. И вот 10 января 1975 года, в баре в Останкино, где мы снимали "Что? Где? Когда?", впервые появилась рулетка, впервые завертелся волчок. Ворошилов вспоминал, что на следующий день после провала он гулял и увидел этот волчок в магазине "Малыш". И в ту же минуту у него все счастливо сошлось. Люди, сидящие за столом, та минута обсуждения, которая уже была в игре Ивановых и Кузнецовых, рулетка, которая указывала на отвечающего. А письма зрителей стояли в отдельной стопочке. И поскольку Ворошилову нельзя было появляться в эфире (было запрещено руководством), то Саша Масляков, который в то время, кажется, вел все передачи на телевидении, какие только можно было, спустился к нам. Перед ним лежала стопка писем, которые были написаны мною, и фотографии всех моих знакомых и родственников были туда вставлены, чтобы приучить зрителя. И в течение часа он эти письма открывал, зачитывал, кружился волчок, а стрелка тогда указывала на отвечающего.
После очень трудного выхода в эфир этой передачи, которую резали, кромсали, как и все предыдущие, мы снова вернули минуту на обсуждение, а стрелка волчка стала указывать на письма зрителей, а не на игрока. Это сейчас кажется, что все так просто, и что вообще просто открыть что-то новое. В чем-то мы настрадались страшно, и длилось это четыре года. Я считаю, что настоящий успех нашей передачи начался с 1978 года.
Это было счастливое время в том плане, что сегодня, я думаю, "Что? Где? Когда?" не могло бы родиться. Потому что сегодня телевидение берет только готовый, у кого-то проверенный формат, зная, что успех этого формата уже был в пятидесяти странах мира, вот его сегодняшнее телевидение покупает и выдает в эфир. А этот творческий процесс, который был у нас как в театре, когда премьера отличается от второго спектакля, когда каждый спектакль - особенный. За что актеры так любят театр? За то, наверное, что они все время в непредсказуемой работе. Так и у нас, в нашей передаче - творческий процесс шел у нас все время, постоянно. Я надеюсь, и по сей день тоже идет. Для Ворошилова установка на непредсказуемую игру, мне кажется, была решающей. Потребность в игре у него была очень сильной. И он был режиссером этой игры, а режиссер - всегда игрок. Без этого режиссера быть не может. Без игровой страсти.
