В столице зима только-только заявила о себе первым снегом, здесь же, в Роззе, стоял настоящий мороз. Снег лежал толстым слоем, воздух был невероятно свеж, будто Роззе не город, а одинокий замок среди гор и лесов. Дышалось легко и свободно, и только невероятно нудный Паша портил настроение, зыркая глазами в поисках «на ком бы сорвать зло». Отсутствие прислуги усложняло задачу. Вокруг него образовалось пустое пространство, как будто люди чувствовали флюиды зла. Рушель, невинное создание, полная бесконечной уверенности творить в доме Паши любые проказы, на этот раз удостоилась замечания. Хотя шум и беспорядок от Рушели превышали обычные для дюжины детей её возраста, эльфа посочувствовала ей. Мир рухнул — Паша пожурил своего ангела.
— Пойдем, сходим в гости, — обратилась эльфа к девочке.
— Нас звали в гости?
— Мы без приглашения.
— Тогда пошли кататься на санках. Ты любишь кататься с горы?
— Никогда не пробовала …
— Тебе понравится!!! Паша, пошли с нами, — простила «буку» девчонка.
— Идите без меня. Я хочу подумать в одиночестве.
Павел Ильич.
Оставшись один, Паша открыл бутылку сухого красного вина и выпил её всю. Его организм плохо принимал алкоголь, перерабатывал его, отказываясь пьянеть по-настоящему, но раздражение от неудачи прошло. «У всех свои дела, заботы. Чужой я стал для них», — несправедливо подумал Паша и по-глупому переместился в Пантано. Мерзкий дух столицы отрезвил его, но не прибавил рассудительности. Первой его ошибкой было перемещение в гостиницу, где он жил в свой последний визит. Обломки здания разобрали, но возле уцелевшей конюшни паслись шпики. Слежку они повели незаметно, ненавязчиво, но Паша заметил наблюдение, вот только не придал значение опасности. Он ошибся во второй раз подряд.
* * *
Через час Паша лежал в холодной келье со сломанной шеей, без сознания, в «стабильном состоянии».
— Он не умрет до тех пор, пока не будет приказа, — скромно доложила Первому безликая, серая личность непонятного пола и возраста.
— Будет жив?
— Это состояние нельзя назвать жизнью. Не умрет. Орден умел учиться на своих ошибках.
Глава 2. Плен
Павел Ильич.
Высохшая за семь лет мумия была жива. Объяснялось сие чудо просто: буквально через месяц после пленения в ордене прошли «перевыборы». Новоявленный Первый отправил в «отставку» слишком многих. Пленников, подобных Паше, было несколько. Имена всех, кроме него, стали известны Первому достаточно быстро. Сидельцы не представляли ни особого интереса, ни опасности — это были жертвы подковерных аппаратных игр. Удачливые мерзавцы ели неудачливых — обычная жизнь серпентария.
Их умертвили в страшных мученьях, накормив их болью и страхом Артефакт Смерти, а Пашу оставили в покое до идентификации. К тому же он был бесполезен, потеряв чувствительность, пытать его было бесполезно. Спустя ещё месяц про него забыли. Паша периодически выходил из забытья. Магический запас у него полностью отсутствовал, собственно этому и служило его ложе, по периметру которого работал специальный амулет. Паша не ощущал ни рук, ни ног, он не чувствовал биения сердца, его слабое дыхание было невероятно поверхностно. Он не мог диагностировать свой организм, не то, что начать лечение. Мысли тяжело ворочались в чужой голове. Паша снова и снова проваливался в забытье — это было избавлением от ужаса существования.
Монах-санитар не замечал его пробуждений, он появлялся в келье на полчаса, чтобы покормить Пашу через зонд и убрать пару капель «отходов». Магический ошейник не давал Паше умереть, поддерживая его растительный образ жизни.
Монах.
Спустя семь лет размеренный ход жизни нарушился. Монаху приоткрылась возможность сменить свою должность на более сытую. Начальство его не отпускало, пока он не перевесит свои обязанности на других. То, что приносило доход или увеличивало влияние, коллеги забрали быстро. Скромный, бесполезный узник, без племени и имени, никому не пригодился. Санитар был вынужден его умертвить, так сложились обстоятельства. Можно было придушить пленника, можно — заколоть шилом в сердце, но санитар выбрал яд. Он добавил в пищу двойную смертельную дозу, посмотрел на задохлика, улыбнулся — «экий он перестраховщик», накормил жертву через зонд и ушел, не желая смотреть на агонию. Монах любил животных и детей, помогал старикам, считался добрым и сентиментальным человеком. Такое мнение было им заслужено, он помогал своему старинному приятелю. Тот сломал шейку бедра, кость не срасталась, а денег на лечение не было. Монах каждую неделю навещал больного, купал его, делал уборку в комнате, готовил ему праздничный обед, развлекал калеку беседой. Санитар недолго уговаривал себя убить узника. Сам он использовал слово «усыпить». Монах привык обосновывать свои решения, представляя их в выгодном свете. Служба ордену, имеющего такую репутацию, бросала черную тень на любого человека. «Чем моя работа санитара отличается от такой же работы в другом месте?» — лицемерно вопрошал монах. Семь лет назад сумасшедший маг начал убивать всех подряд. Санитаров, кучеров, поваров, садовников, сторожей он убивал даже чаще, чем магов — их было больше, а сумасшедший бил без разбора. Вот тогда монах проникся значением места своей службы, дополнительные блага даром не даются, за все надо платить, иногда своей жизнью. Потом всё утихло, и монах снова стал обманывать себя. «Собственно, для узника такая жизнь — сплошное мучение, и усыпить его благое дело», — уговаривал себя монах.
Павел Ильич.
Паша пришел в сознание от того, что его ноги и руки дергались как у марионетки. Тело то выгибалось вверх, то падало вниз на постель, разбрасывая тряпки и разрушая периметр антимагического амулета.
«Интересно девки пляшут?! Ноги выше головы!» — развеселился Паша, наблюдая за своим-чужим телом.
Монах никогда не приковывал узника к постели, и теперь выяснилось — зря! Тело само, без участия Паши, скатилось на пол. Почти одновременно: в мозг хлынул яд, и буря магической силы обрушилась на Пашу. Яд выжигал голову изнутри, казалось, черепная коробка взорвется. Магия давала ощущение всемогущества, Паша чувствовал себя всеведущим, всесильным. Он упивался возвращением к жизни, умирая. Мгновения растянулись в бесконечные минуты и часы, казалось, что время остановилось.
Монах.
Монах выждал достаточно времени, чтобы пленник мог умереть дважды и трижды. Открыв дверь, он увидел узника на полу. Жив тот, или нет понять было трудно, тело мужчины давно потеряло очевидные признаки жизни, превратившись в обтянутый кожей скелет. Раньше монах замечал редкую пульсацию тонкой синей жилки на голом черепе. Тело лежало лицом вниз, монах не мог рассмотреть привычный признак, он приподнял «мертвеца» и положил на спину. Взгляд пленника, осмысленный, яростный, загипнотизировал монаха, полностью подчинил его волю, превратил в придаток физически беспомощного мага. Бывший монах, бывший санитар, бывший человек переоделся в лохмотья узника — тот когда-то был высоким, крепким мужчиной. Марионетка поправила периметр антимагического амулета, что удивительно, тот сразу же заработал. Прошел час, прежде чем тело монаха достаточно ссохлось, чтобы напоминать мумию.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
