– Все.
– Ну, с богом, с Нептуном!
Задраен люк, грузовая стрела медленно поднимает гидростат, отводит его от борта и сразу же окунает в воду. Прилипаю к иллюминатору. Уплывает вверх корпус корабля, заросший волоконцами бурых водорослей. Они свисают, как свалявшаяся шерсть на верблюде. С шипением, напоминающим вырвавшееся из бутылки шампанское, уносятся пенящиеся гроздья воздушных пузырьков, и потом – полная тишина. Быстро сгущается мрак, вода из голубой становится темно-синей, почти фиолетовой. Сбоку змеится черный жгут кабеля и снизу вверх проносится наискосок какая-то белая метель, как будто идет густой снег. Потом вдруг остановка. Метель теперь идет горизонтально – здесь сильное течение.
– Двадцать пять метров, – сообщают сверху, – осмотритесь.
Зажигаю внутреннее освещение, проверяю и докладываю:
– Все в порядке, течи нет,
– Ясно! – звучит у меня под ухом голос Киселева. – Пошли дальше!
Опять замелькала метель. Спрашиваю, что это такое? Оказывается, планктон – различные мелкие существа, населяющие толщу воды. Становится почти совсем темно. Каждые двадцать пять метров остановка, быстрая проверка и неизменное:
– Пошли дальше!
Потом предупреждают: – Внимание! Подходите к грунту!
Гидростат зависает. Это наверху в рубке за мной следят по эхолоту – самописец все время фиксирует положение аппарата по отношению ко дну, и момент «приземления» им виден лучше, чем мне.
Включаю прожектора и направляю их вниз. Там что-то светлое, скорее догадываюсь, чем вижу, что это дно моря.
– Начинаем медленно приближать, следите!
Старательно вглядываюсь в светлое пятно, и когда грунт начинает набегать, как земля под ноги парашютисту, кричу:
– Стоп!
Впервые в жизни вижу дно не где-нибудь у берега, а в открытом море, на большой глубине. Оно удивительной формы – длинные – длинные песчаные борозды, похожие на барханы, уходят в стороны и теряются во мраке. На них даже что-то растет.
Кручу прожектор. В его лучах появляются серо-зеленые актинии. Они медленно покачиваются на толстых ножках – вылитые грибы-боровики. Несчетное количество морских ежей, они кажутся темными комочками. Между ежами замерла звезда с толстыми растопыренными лучами, неопрятная и несуразная, как старая выброшенная перчатка. Я знаю, что она яркая, красная, но здесь ее цвет неопределенный, какой-то желтовато-бурый. Это неудивительно – уже верхние пятнадцать – двадцать метров воды полностью поглощают красно-оранжевую часть спектра.
Как маленькие хрустальные дирижаблики, радужно сверкая гранями, проплывают мимо иллюминатора прозрачные гребневики.
Между «барханами» густо насыпаны осколки ракушек, а по ним, влекомые течением, медленно катятся похожие на перекати-поле клубки водорослей.
Наблюдать очень удобно: иллюминаторы находятся на уровне глаз, их пять, только крутись от одного к другому на вертящемся стуле. А вот снимать сложно – свет прожекторов слабоват…
Смотрю в другую сторону и вижу большой обросший камень, этакий подводный пень. К нему прилепились две голотурии, иначе называемые морскими огурцами. По-моему, они скорее похожи на хохлатые дыни.
Проплыла одинокая пикша с черным пятнышком на боку. Ткнулась мордой в стекло и ушла вниз.
Прижимаясь к грунту, приползла камбала и улеглась на песок в луче прожектора, передвинул свет, она снова улеглась в центре светового пятна, помахала своими тряпичными боками, засыпалась песком и только нос торчит. Еще покрутил прожектор – повторилось то же самое.
Куда-то направился бычок, рябой и взъерошенный, но путь ему пересекла треска. Бычок притаился и замер. С другой стороны появилась другая треска, встретилась с подружкой, столкнулись носами, как поцеловались и, задрав кверху хвосты, начали усердно копаться в песке. Бычок успокоился, переплыл на камень, улегся на бок, свесил голову и лежит, отдыхает…
Тишина, Только где-то далеко-далеко четко постукивают серебряные молоточки – это работает эхолот.
– Как вам кажется, сколько вы сидите? – спрашивают сверху.
– Минут двадцать.
В динамике хохот.
– Полтора часа! Сейчас будем поднимать, а то на камбуз опоздаете, у нас сегодня полярная окрошка.
Подъем быстрый, без остановок. Стремительно светлеет. Опять метель, только уже сверху вниз. Промелькнул красный зонтик большой медузы, именуемой Цианея арктика, свет становится просто ослепительным, видны туманные очертания корабля, уже можно разглядеть руль и винт. У поверхности воды играют солнечные блики, от них вниз врезаются косые клинки лучей. Сквозь этот полупрозрачный потолок угадываются голубизна неба и облака. Гидростат выходит на поверхность, в иллюминаторы врывается яркий «земной» солнечный свет, и я уже у борта. Гулко гремит ключ, отворачивающий болты, и в круглом отверстии люка появляются улыбающиеся лица.
– Ну, как, здорово?
В ответ только развожу руками: вопрос излишний.
А на смену мне идет уже следующий наблюдатель. День за днем в различных точках моря погружается гидростат, и когда в конце рейса можно будет обобщить все виденное, наука обогатится новыми данными, и материалы экспедиции можно будет в самом прямом смысле назвать глубокими.
За ужином мне, как перворазнику, была выдана двойная порция полярной окрошки. Она отличалась от нормальной лишь тем, что огурцы в ней были соленые, лук репчатый, укроп сушеный. Квас, картошка и мясо – обыкновенные.
Ритм жизни на «Тунце» был весьма напряженным. Подводные наблюдения входили лишь составным элементом в общий комплекс работ. Ведь один гидростат не может дать полную картину условий жизни обитателей морских глубин. Каждый участник экспедиции, отстояв, или вернее сказать, отсидев свою вахту на дне моря, брался за другие дела, каждый по его специальности. Гидролог во время остановок отправлялся на корму, включал маленькую лебедку, цеплял на тросик батометры, и они один за другим исчезали в глубине, чтобы принести оттуда пробы воды, взятые с разных горизонтов.
Специалисты по гидроакустическим приборам днями и ночами колдовали в рубке над эхолотом и гидролокатором, сравнивая их показания с тем, что видно из гидростата. Ихтиологи, вооружившись ножами, дожидались конца траления, и как только матросы вытряхивали из сети добычу, с решительным видом принимались ее потрошить. Им позарез нужно было узнать, что у каждой рыбы в желудке, какое кушанье ей более всего по вкусу. Все это суммировалось и записывалось в журнал. Светлана Дробышева, как я уже упоминал, брала пробы планктона. Лебедка вытаскивала наверх белый конус сетки, оканчивающийся стеклянным стаканчиком, Светлана бережно переливала его содержимое в баночку, отправлялась в тесную корабельную лабораторию и там подолгу сидела над микроскопом. Мне было очень любопытно узнать, что разглядывает она в этой слегка мутной водичке. Я попросил у нее разрешения тоже взглянуть в микроскоп.
И тут капля воды сразу превратилась в целый мир, населенный странными существами. Одни были необычайно подвижны, и глаз не успевал следить за их беготней, другие же не трогались с места, или очень вяло шевелились.
– Это кого же вы наловили, шустриков и мямликов?
Светлана удивилась такому ненаучному подходу к своим «подопечным» и стала меня просвещать:
– Видите маленьких рачков с ножками, похожими на весла? Это калянус. Другие – с черными точечками – капшак. Ангелочек с двумя крылышками – микроскопический моллюск. А вот эта покрытая волосками палочка называется афродита…
– Афродита, и вдруг мохнатая, забавно!
– Несерьезный вы человек, – засмеялась Светлана, – все время какие-то сравнения ищете. Причем тут богини и герои детских книжек и передач? Это просто-напросто планктон, и все тут. Основную часть его в Баренцевом море составляют рачки. Море наше сравнительно мелководно и богато населено организмами. В различное время года планктон перемещается, а так как он является для рыбы основным продуктом питания, то она всегда образует скопления там, где есть корм. Следовательно, изучение закономерности миграции кормовой базы поможет довольно точно знать, где и когда искать рыбу. Конечно, при этом надо учитывать и результаты авиаразведки, пробных тралений, наблюдения гидрологов и метеорологов…
Конец ознакомительного фрагмента.
