— Вы согласны на мое предложение? — спросил слепой.
— Что мне следует делать?
Тиррель вытащил из кармана кошелек, полный денег, и положил его в руку Сюзанны.
— Ожидать, — сказал он. — Слушайте: я приобретаю вас не для себя, хилого слепца, но для могущественного, страшного общества. Я хорошо изучил вас. Я знаю, какую пользу вы можете принести. Ни одного слова о том, что было между нами. Верность и безусловное повиновение — таковы ваши обязанности.
Потом, подумав немного, он прибавил:
— На эту ночь вы где-нибудь найдете себе приют. Завтра в полдень вы придете в дом, адрес которого найдете здесь (он подал визитную карточку). А когда вы вступите в него, малейшее ваше приказание будет с точностью исполнено, как хозяйки, потому что этот дом действительно будет ваш. А теперь — доброй ночи, Сюзанна!
Глава четвертая
МЕЧТАТЕЛЬ
В то же воскресенье и даже в тот самый вечер, когда происходили только что описанные события, — один молодой человек направлялся в Темпельскую церковь вместе с двумя девушками.
Юноша был лет двадцати четырех от роду, по происхождению шотландец, по званию доктор, по имени Стефан Мак-Наб. Отец Стефана был судьей в Думфрийском округе; его звали Энджус Мак-Ферлэн.
Рядом с ним шли две прелестные кузины. Старшую звали Кларой, младшую — Анной.
Лицо первой было серьезное, взгляд — меланхолический.
Анна же — смесь робости и веселья — имела детское выражение лица; в будущем ей виднелись только радость и счастье; никакая печальная мысль еще не туманила ее прелестного личика; большие, веселые, нежные ее глаза до сих пор знали только те слезы, которые появляются без всякой горечи и которые скоро исчезают со щек, не оставляя никакого следа на душе.
Обе сестры воспитывались на восторженных идеях шотландского благочестия. Молитва стала главным их занятием, а обряды религии наполняли их жизнь.
Тетка у которой они жили — мать Стефан Мак-Наба — была женщина религиозная. Все свободное время она проводила с благочестивыми, но скучными мистриссами и пастором Джоном Бутлером, который любил обеих девушек любовью отца.
Стефан, кончив курс медицины, начал практиковать в Лондоне, в ожидании, пока королевская академия запишет его в число своих ученых членов. Он представлял, что прекрасно знает жизнь и людей, довольно сносно играл в вист и одевался, как франт.
Он очень любил кузин, хотя и не мог дать себе ясного отчета в чувствах: они были еще весьма неопределенны.
В тот день мать Стефана болела, поэтому не могла сопровождать в церковь племянниц, поручив это сделать сыну.
Молодые сестры, войдя в церковь, сделали коленопреклонение, сотворили короткую молитву, поднялись и направились к тем местам, где сидели женщины.
Анна села и поздоровалась с подругами своей прелестной улыбкой.
Клара не сделала этого: еще не сев, она задумчиво посмотрела на колонну, у которой остановился Стефан. Вдруг она вздрогнула и сделалась бледна, как полотно. По-видимому, все члены ее сковала какая-то неведомая сила. Блестящий взор ее по-прежнему был прикован к колоннам.
— Необъяснимо! — сказал про себя Стефан. — На кого это она так смотрит.
Поспешно обойдя колонну, он наткнулся на человека, прислонившегося к ней. При виде его Стефан вздрогнул и побледнел. Он тотчас бросил взгляд на Клару, но она уже сидела, отвернув лицо. В сердце молодого человека заронилось глубокое, тягостное опасение. В нем вдруг заговорила любовь, в которой до сих пор он не мог себе признаться. Теперь Клара сделалась целью его жизни, единственным существом, могущим сделать его счастливым. В лице его был жар и сердце било такую тревогу, что он готов был расплакаться.
Что за причина, от которой любовь эта, ранее почти не заметная, вдруг вспыхнула с ужасною силою?
Причина, как нам кажется, простая.
Обыкновенно цель, до которой человеку легко достать рукой, не имеет большой цены в его глазах; но вот является опасность потерять ее и эта цель принимает всю цену сокровища.
Стефан понял теперь эту простую истину.
Она сказалась в его словах, произнесенных с глубокой горечью:
— Она смотрела не на меня!
Напрасно он силился подавить неприятное чувство, овладевшее им. Он устремил взгляд, полный ненависти, на человека, которого считал теперь своим врагом. Взглядом он как бы вызывал его на смертельный бой.
Незнакомец стоял с закрытыми глазами и с улыбкой на лице. Ему было около тридцати лет: он был высокого роста, строен и во всей его фигуре проявлялось аристократическое изящество. Одет он был по моде, но просто и с тонким вкусом. Лицом своим он представлял замечательный тип мужской красоты. Его украшал высокий лоб без морщин, но перерезанный сверху легким следом от раны. Шрам почти не был заметен, когда лицо его имело спокойное выражение. Прекрасные, черные волосы немножко вились. Рот, полуоткрытый улыбкою и обрамленный вверху черными усами, обнаруживал ряд белых ровных зубов, которым могла бы позавидовать любая красавица. Черные брови, резко выделяясь на фоне лица, ему выражение твердости и гордости.
Прислонившись небрежно к колонне, незнакомец, видимо, о чем-то мечтал. Лицо его отражало налет быстрых приятных ощущений.
Стефан долго смотрел на него с досадой. Молодой доктор знал, что он не дурен собой, но ему не могло и придти в голову сравнивать свою красоту с красотой незнакомца.
Ревность до того овладела Стефаном, что заставила его смотреть на незнакомца, как на одного из тех людей, которые обладают магнетическою силою взгляда, и которые в романах побеждают самых добродетельных женщин. Стефан счел этого человека настоящим Дон-Жуаном.
Не зная, к чему бы придраться, Стефан обратил внимание на закрытые глаза незнакомца. Он представил их себе красными, больными. Утешенный своею мыслью, он повеселел и сказал:
— У него, по всей вероятности, косые глаза.
Этой мыслью он утешился и, так как проповедь скоро кончалась, он оставил мечтателя, чтобы лучше понаблюдать за Кларой.
Вдруг все богомольцы поднялись с мест. Стефан весь превратился в зрение. Вставая со скамьи, Клара опять бросила полный огня взгляд на роковую для Стефана колонну. Стефан многое бы дал за подобный взгляд, Но, удивительное дело, незнакомец все еще был погружен в свои мысли.
— Он даже не взглянет на нее, — прошептал негодующий Стефан. — Любит она, а не он!
Между тем священник запел псалом; хор молодых и чистых голосов вскоре заглушил дрожащий голос старца.
При этом мечтатель грациозно поднял голову; лицо его выражало какой-то безотчетный восторг.
