Незнакомец сидел неподвижно, но его грезы улетели и умом, возвратившимся к действительности, он начал хладнокровно обдумывать опасность своего положения.
Едва повернув голову по направлению шума, он заметил темную фигуру человека, которая приближалась к нему ползком.
«Этот негодяй как будто узнал мои мысли», — подумал незнакомец, — и хочет убить меня.
Но он не тронулся с места и ждал спокойно; прошло несколько мгновений и человек подозрительной наружности одним прыжком, подобно тигру, бросился вперед… Его нож, верно направленный ударился о спинку скамьи — незнакомец отпрянул с быстротой молнии.
Когда убийца пришел в себя, рука его была сжата, как в железных тисках.
— А-а! — застонал он от боли. — Я думал, что на свете лишь один человек имеет такую ручку!
Он взглянул пристально на незнакомца.
По-видимому, глаза того и другого были привычны к темноте; ибо они узнали друг друга.
— Боб Лантерн! — воскликнул мечтатель.
— Пощадите, ваша честь! — проговорил жалобным голосом убийца, бросаясь на колени. — Я не узнал вас.
Его честь выпустил руку Боба Лантерна, который жалобным голосом начал умолять:
— Добрый господин мой, добрый сэр Эдуард, у вас в этом костюме талия, как у молоденькой барышни. Я не узнал вас.
— Молчать! — сказал повелительно тот, кого назвали сэром Эдуардом. — Что делают твои товарищи?
— Мало хорошего, в Лондоне жить дорого.
— Явитесь завтра, вам заплатят; но смотри, мистер Боб, вперед не пускайся на такие дела!
Сэр Эдуард спокойно последовал дальше. Боб пошел за ним, заложив руки в карман и с видом собаки, наказанной хозяином.
Стефан, не находя незнакомца, решил, наконец, вернуться в церковь, где благочестивые богомольцы уже готовились расходиться. Он пришел в крайнее изумление при виде незнакомца, который спокойно возвращался в сопровождении неизвестного. Увидев, что опасности для мечтателя нет, Стефан опять почувствовал к нему ненависть и почти сожалел, что беспокоился о нем.
Между тем, название мечтателя к сэру Эдуарду теперь не шло. Он возвращался, гордо подняв голову и бросив перчатки, в которых прикоснулся к Бобу Лантерну.
Боб поднял брошенные перчатки и сунул их в свой карман. Пожива была очень бедна, но ведь есть люди, которые поднимут булавку, а Боб Лантерн принадлежал к разряду тех людей, которые предпочитают взять хоть что-нибудь из чужого кармана, чем вовсе ничего не брать.
Надевая новые перчатки, сэр Эдуард бросил взгляд на прелестную сборщицу, прервавшую его грезы, но не обратил никакого внимания на ее сестру, которая не спускала с него глаз.
Стефан наблюдал исключительно за Кларой и сильно волновался от ревности.
Сэр Эдуард приставил к глазу лорнет. «Она прелестна», — сказал он про себя. Он сделал знак Бобу, чтобы тот подошел.
Ты видишь эту хорошенькую девушку около кафедры? — спросил он его на ухо.
— Там их несколько, сэр.
— Самую хорошенькую.
— Это зависит от вкуса, сэр.
— Ту, которая закрывает молитвенник.
— А! Вижу, сэр.
— Ты пойдешь за ней и завтра придешь сказать мне, кто она и где живет.
Боб Лантерн утвердительно кивнул головой и Эдуард удалился. Он прошел мимо Стефана, но не обратил внимания на взгляд его, исполненный ненависти.
Как скоро он удалился, Стефан подошел к Бобу Лантерну.
— Как зовут этого человека? — спросил он.
— Какого человека? — спросил Боб вместо ответа.
— С которым ты разговаривал?
— Это не человек, — гордо сказал Боб, — а джентльмен.
— Как же его зовут?
— Не знаю.
Стефан, опустив руку в карман, вынул два шиллинга и всунул их в руку Боба Лантерна.
— Теперь другое дело, — сказал Боб, положив деньги в карман, — вам угодно знать его имя?
— Ну да, скорее!
— Не знаю.
Потом насмешливо и вместе с тем униженно поклонившись, прибавил:
— Пошли Бог вам здоровья, добрый господин! — и его как не бывало.
Глава шестая
МИСС МЕРИ
В тот же самый вечер в Тревор-Гоузе давался бал в доме лорда Джемса Тревора.
Лорд Тревор по происхождению был человек знатный и богатый. Несколько лет тому назад он занимал высокий пост в одном министерстве, но когда там усилилась партия вигов, вышел в отставку и стал жить частным лицом, принимая в своем доме исключительно влиятельнейших лиц партии тори.
Он был вдов и имел единственную дочь, мисс Мери Тревор, заботу о воспитании которой взяла на себя сестра лорда Тревора, леди Кемпбел.
Леди Кемпбел считалась красавицей в 1820 году. В 183* году, то есть в то время, когда происходили описываемые события, она уже утеряла значительную часть своих прелестей, но не утратила желания нравиться.
Это желание не обнаруживалось в ней в тех комичных и не совсем приличных формах, которые романисты, считающие себя тонкими наблюдателями, навязывают кокеткам аристократического круга.
Она не играла своим веером более того, сколько было нужно, чтобы освежать себя; она не бросала томных взглядов; не вальсировала с молодыми людьми.
Ее кокетство было утонченнее.
Как умная женщина, она отказалась от всех наружных претензий на красоту и молодость. В своем женском кругу леди Кемпбел сумела создать для себя исключительное положение; она господствовала в нем как царица и оракул; никто не заботился узнать, сколько ей лет; быть ее кавалерами считали за честь самые модные молодые люди. Она была всеми любима, но никем уважаема. Этого-то ей и хотелось достичь. Когда женщину перестают любить и начинают уважать — то верный признак, что она состарилась. Впрочем, около себя она имела магнит, притягательной силе которого была многим обязана.
Мисс Мери Тревор была восемнадцатилетняя девушка. Она обладала нежной, но бледной и слабой красотой, какова вообще красота у английской аристократии. В прозрачной, перламутровой белизне ее лица был мягкий розовый оттенок, но в нем никогда не играл свежий румянец.
Прозрачность ее кожи замечалась особенно около глаз, где она принимала светло-лазуревый цвет, также посреди лба и на висках, где сквозь тонкую оболочку кожи виднелись тоненькие, голубые жилки.
Светло-русые волосы, отличавшиеся удивительною мягкостью, падали чудными локонами по обеим сторонам лица.
Нежно-голубые глаза часто полузакрывались и принимали тогда томное выражение.
Улыбка напоминала улыбку ребенка, но когда лицо ее делалось серьезным, подвижные, едва уловимые морщинки, появлявшиеся около рта, придавали всему лицу презрительное выражение.
