На гипсового раскрашенного лося Пенкина и правда находился покупатель. Пенкин, закончив очередного сохатого, относил вещь в художественный салон, относящийся к Союзу художников. Дирекция салона и выставком, принимавший работы, знали, что лося Пенкина непременно купят, и выставком, с омерзением встречая следующего лося, принимал чудище, потому что для салона, еле сводившего концы с концами, лось означал верные деньги. Но однажды, подойдя к входной знакомой двери, убедился Пенкин, что дверь салона закрыта, заглянув в витрину, увидел непривычную пустоту, сваленные на пол пустые полки для скульптуры, лестницу, заляпанную краской, с одинокой фигурой маляра, стоявшего на верхней ступеньке лестницы, так что Пенкину видны ясно были только скучные испачканные краской рабочие штаны и башмаки маляра. На осторожный стук Пенкина дверь открыл спортивного склада молодой человек и, вежливо сообщив, что помещение принадлежит фирме "Ольга", оставил удивленного Пенкина на улице, перед закрытой дверью. Пенкин, добравшись на метро до станции, от которой в пяти минутах ходьбы размещался в особняке с колоннами Союз художников, застал сидевшую на втором этаже пожилую женщину в ярком платье - заместителя секретаря союза. Отложив книгу, зам. секретаря подтвердила сведения о сданном в аренду салоне, добавив, что и Союз еле дышит из-за отсутствия денег.
Два дня, не готовый к такому повороту дела, оставшись почти без денег, Пенкин перебивался с хлеба на воду, пока не раздался телефонный звонок и голос в трубке, убедившись, что говорит с господином Пенкиным, тотчас назвал адрес и время, то есть куда и когда должен был явиться Пенкин для писания портрета. Трубку повесили, а Пенкин заметался по комнате, соображая, как ему быть, что теперь делать - профессией его была скульптура, живописью же он не занимался, разве балуясь время от времени, да и то давно.
Утром, в назначенный час, с новеньким этюдником через плечо, отразившись в синих темных стеклах заморской машины, Пенкин открыл дверь подъезда и, поднявшись на второй этаж, нажал золоченую огромную кнопку звонка. То, что увидел, войдя в дверь, Пенкин, не доступно было пониманию: ничего сколько-нибудь схожего не встречал Пенкин ни в жизни земной, ни в сновидениях, даже в сказке - все увиденное, лишенное логики и здравого смысла, было такого свойства, что и рассказывать следует на самых верхних нотах, оглядываясь, однако, во двор - не подъехала ли к подъезду санитарная машина, из которой уже поднимаются по лестнице два здоровенных санитара...
Отчасти из-за страха, главным же образом оттого, что никто автору не поверит и люди скажут: "Вздор все!" - и захлопнут книгу, рассказывать дальше автор согласен только о непосредственной работе Пенкина, опуская живые подробности, происходящие вокруг живописца.
Хозяин квартиры сидел у зажженного камина, в шелковом халате и шлепанцах на босу ногу, над кудрявой головой его, на каминной доске стоял крашеный лось, и Пенкин, увидев привычную глазу вещь, раскрыл этюдник с красками, встал напротив сидящего и, взяв в руки кисть, остановился, опустил треногу этюдника, сел и уже из такого положения - несколько снизу начал работу. Справившись с рисунком - обозначив сначала болванку, то есть общий абрис головы, Пенкин нарисовал части лица, проделав все довольно быстро - тут нет ничего странного - известно, что скульпторы рисуют конструктивно, имея в своей работе с глиной дело с большими массами. Пенкин взялся за краски, припоминая давнишние свои опыты в живописи. Сунув в готовый рисунок охру красную и белила и посмотрев на лучезарного в расписном шелковом халате заказчика, тут же сказав себе: "Нет, так не пойдет - выгонят в шею", - заменил охру на красный кадмий и, выкинув из головы все, что знал о живописи, принялся ровно прилежно раскрашивать рисунок, так точно, как делают любители, взявшие кисть всего-то месяц назад. Рисунок, сделанный Пенкиным, был удачен: хозяин несомненно был похож и даже привлекателен - увеличенные глаза смотрели сверху снисходительно, нос укорочен, и теперь, употребив краску, скульптор действовал осторожно, не сбивая рисунка, а только обведя рисунок аккуратно и ярко.
Закончив дело, Пенкин отошел от этюдника и стоял позади заказчика, живо поднявшегося с места, подошедшего и рассматривавшего портрет, близко наклонясь к полотну, только что не пробуя портрет на зуб, но скоро оборотясь к застывшему в тревожном ожидании Пенкину, объявил весело: "Ну что ж, дело вы свое знаете",- и вернувшись к камину, взял с каминной полки колокольчик - тотчас из глубины помещения явился молодой человек с двумя золочеными рамами - рамы, соответствуя оговоренному размеру холста, оказались совершенно разного изготовления: первая, выполненная старым мастером со вкусом, изящная, легкая, резко отличалась от второй, крытой кладбищенским золотом, безвкусной, вычурной, и Пенкин, поглядев на портрет, решил умно, что как раз вторая рама точно соответствует его собственному изделию, и, указав хозяину на раму, увидел, что не ошибся - портрет, оказавшись в безобразной раме, соответствовал ей так точно, что Пенкин, пораженный такой точностью, почувствовал себя скверно.
Сопровождаемый молодым человеком, обойдя аллигатора под пальмой, росшей в кадке, Пенкин вышел на улицу, где, зайдя в ближайший подъезд, разомкнул потные пальцы и, пересчитав зеленые деньги, поразился выручке, такой огромной, что, ошарашенный, в валютном магазине неожиданно для себя, действуя как бы в тумане, купил кокосовый орех, дома, с трудом расколов его, орудуя ножом и утюгом, не нашел внутри, кроме безвкусной жидкости и белой мякоти, также не имевшей вкуса, ничего больше.
Ухали за высоким каменным забором огромные псы, луна выходила из-за туч, силуэт огромного дома с башенками, выраставшими из крыш дома в самых неожиданных местах, нисколько не делал дом похожим на замок, больше на каменный броневик или дзот, угрюмо молчал, но скоро луч сильного фонаря упирался в лицо Пенкина, фигура охранника исчезала в черной тени дома, ворота открывались нехотя, тяжело, пропуская автомобиль внутрь, во двор, Пенкин входил в дом, заказчик легким взмахом руки усаживал Пенкина напротив себя, Пенкин уверенно брал кисть, оттого уверенно, что был модным, не дававшим сбоя в работе портретистом кисть касалась холста, начиналась работа.
С каждой новой работой в голове Пенкина крепла мысль: портрет хозяина точно походил на крашеного лося, и не какой-то один-единственный портрет, а все портреты помнил цепкой профессиональной памятью Пенкин прекрасно, и все до одного портреты как две капли воды схожи были с лосем.
"Ну и что ж,- думал Пенкин, разворачивая веером кожуру банана, живописец я никакой! Да и скульптор тоже не весть что, но,- Пенкин, дожевав банан и вытерев салфеткой руки, повторял: - Но почему все-таки они похожи? Человек и лось? Точнее, портрет и гипсовый лось? Может, из-за базарного, каждый раз одинакового цвета? Но лица похожи на оригинал, лица-то разные! - И, будто услышав шепот чужой, снизу, у локтя, поправился: - Черты лиц разные! Внешние черты". Тут Пенкин, остановленный неожиданной мыслью, бросился к папке, достал из папки листы чистой бумаги, сел за стол и методично восстанавливал в памяти выполненные им портреты, один за одним начал переносить знакомые лица на бумагу и трудился, пока на столе не выросла стопка листов с аккуратно исполненными рисунками. Пенкин откинулся на спинку стула, разминал затекшую спину, но мучительное любопытство заставило его встать, подойти к стеллажу и достать лист прозрачной кальки. Усевшись снова за стол, Пенкин взял из стопки лежащий сверху рисунок, положил на него кальку и аккуратно обвел карандашом только голову, не обратив внимания на нос, глаза и прочие черты лица, получив таким образом "болванку" - то есть большую форму. Писал своих заказчиков Пенкин только в двух положениях - в полный фас и в три четверти, оттого нашел в стопе следующий фас, наложив на рисунок кальку, снятую только что с первого фаса, с удовлетворением отметил полное совпадение "болванок". Покончив с фасами, совпадавшими удивительно, Пенкин, достав чистую кальку, взялся за рисунки в три четверти, которые тоже совпали исключительно все. В довершении всего, дотошный Пенкин, хотя светало уже, взялся за глину и, следуя фасу и рисунку в три четверти, вылепил болванку. Покрутив болванку, проверив и профиль и затылок глазом профессионала, Пенкин, оставив вопрос о сходстве с лосем открытым, лег спать, просыпаясь в поту, оттого что уже нагонял его аллигатор и единственным спасением было проснуться. Отдышавшись от быстрого бега и сказав: "Сволочь земноводная",- Пенкин засыпал и вновь бежал и вновь просыпался.
Проснувшись окончательно в два часа пополудни, взглянув на разбросанные по столу рисунки и кальки, подумал здраво: "Зачем мне все это? Не нужная, бесполезная вещь!" И, приняв по телефону очередной вызов заказчика, собрал было в кучу бумаги со стола, чтоб бросить их по дороге в урну, но подумав секунду, положил рисунки на стол: "Любопытен я, однако, не в меру",- и, взяв холст, с этюдником через плечо вышел из дома.
