— Вы от кого? — спросил Дмитрий.
— От себя самого, — охотно ответил полубородый и сразу пояснил, — сам себе и дом, и крыша. Ты, Дим, не волнуйся. Сколько бы тебе Нуф ни предложил, я все одно больше дам. И не убью напоследок. Со мной вообще лучше.
— Нуф? — не понял Дмитрий.
— А… — махнул рукой полубородый, — ты даже не знаешь, кто за тобой бегает. Я тебя, Дим, от смерти спас. Ясно?
Дмитрий молча помотал головой. Потом мрачно уставился на полубородого:
— А вы кто, вообще-то? И… Главное: я-то кто такой? Зачем меня спасать? Я еще понимаю, зачем эти, из «Мерлина», хотели меня убить. А спасать-то зачем?
— После, рыцарь, после. — Полубородый усмехнулся, запел под нос: — Жил на свете рыцарь бедный…
Снег прекратился, пустая дорога исчезала под колесами «Колхиды». Полубородый внимательно следил за пробегавшими мимо деревьями. Казалось, он их считает.
— Держись, рыцарь. И ты держись, мухортик.
Дмитрий не стал задавать вопросов, просто схватился покрепче за скобу, торчавшую под ветровым стеклом. Полубородый резко дернул баранку, «Колхида» на всей скорости понеслась к обочине. Дмитрий зажмурился…
Но ничего не произошло. Движок выл, «Колхида» неслась по ровной дороге. Дмитрий открыл глаза — и ахнул. За спиной ахнул Толик — он тоже открыл глаза. Дорога, мощеная розовыми каменными плитами, тянулась через цветущую зеленую степь. Какие-то птицы носятся в небе, рощицы вдали, летнее солце жарит… Дмитрий сразу ощутил, что в кабине стало немилосердно жарко.
— Окошко открой, лето на дворе, — бросил полубородый, не отрываясь от дороги.
— Была зима! — проныл Толик.
— А здесь лето. Окно открой, говорю. Задохнетесь.
Дмитрия это все почему-то не удивило. Он только спросил:
— Здесь — где?
— Так… — полубородый прищурился, — курган Тромпа проезжаем… Ага, вон он, за рощей, слева. Значит, дома. В княжестве.
Тут Дмитий вспомнил нелепые записи, которые он видел на страничке спецзаказов в сети «Мерлин-пресс».
— Княжество Руника?
— Угу. Открой окно. А то с моей стороны ручку заело.
Дмитрий открыл окно. Свежий ветерок чуть разогнал мускусную вонь. Толик сидел, тупо изучая проносящиеся снаружи степные пейзажи. Он, вроде, смирился с невероятностью ситуации. Дмитрий тоже смирился, подозрительно легко. Он чувствовал, что знает эти места. Вон впереди поворот вокруг высокого холма, а за холмом…
— Сейчас повернем, — сказал полубородый, — и город будет видно.
— Нам туда?
— Туда, туда. В Йормунград.
За холмом дорога снова пошла прямо, до самого горизонта. Приглядевшись, Дмитрий понял, что плавная линия горизонта в одном месте прерывается, упираясь во что-то неровное, щербатое. Он почему-то точно знал, что это — стены. Гигантские стены Йормунграда, столицы княжества Руника.
* * *
Телефон истерично верещал, но Боцман не обращал на него внимания: он нежно поглаживал сломанную ногу. Капитан пошевелился, сел. Тряхнул головой, поправил кепку. Увидел скомканный пистолет, удивленно цыкнул языком. Потом, наконец, понял, что телефон уже давно звонит, а Боцман и в ус не дует!
— Трубку дай!
Боцман никак не отреагировал. Капитан на него за это не сердился: скомканный пистолет позволял все простить. Но на вызов надо ответить. Шатаясь, Капитан подошел к Боцману, запустил руку ему в карман и вытянул телефон.
— Да…
— На лбу елда! — ответил низкий чуть булькающий голос. Хозяин!
— У нас тут… — начал Капитан, но хозяин его прервал:
— Все знаю. Машину можешь вести?
— Могу.
— Радуйся, что жив остался. А теперь достань мне этого хмыря компьютерного, хоть откуда. Жопой отвечаешь!
Капитан грустно оглядел передок «Сааба», сложившийся гармошкой.
— Машину бы нам сюда… Другую.
— На этой доедешь.
— Движок всмятку, колесо пробито…
— Сейчас у тебя башка будет пробита, козел! Откинь капот!
Капитан с трудом поднял покореженный капот… И впервые в жизни по-настоящему испугался. Под капотом пузыилась буро-зеленая зловонная жижа. Иногда к поверхности что-то всплывало, и тогда казалось, что жижа каким-то непонятным образом смотрит на Капитана — затравленно и злобно.
— Блевушку видишь? Сунь в нее по локоть руку с телефоном, держи секунд десять. Потом вытаскивай. Понял?
— По…
— Делай!
Пересиливая отвращение, с трудом борясь с бунтующим желудком, Капитан начал опускать руку, сжимавшую телефон, в теплую булькающую жижу. Жижа затекла под манжеты. Рука уже была в этой гадости по самое плечо, но дна не чувствовалось. У Капитана, впрочем, не было сил, чтобы удивляться. Хозяин сказал — надо делать. Отсчитав десять секунд, он торопливо выдернул руку, и тут, все-таки, удивился: рука была сухая, ни на рукаве, ни на телефоне не налипло ни капельки.
И тут машина начала расти. Капот вытянулся, приобретая цилиндрическую форму, черный лак потрескался и пошел чешуйчатой рябью. Колес, вроде, тоже стало больше.
— Приложи телефон к левому плечу, потом — к правому, — зарычал голос хозяина.
Капитан повиновался, втайне надеясь, что сам он от этой операции не изменится. Действительно, не изменился. Вздохнул.
— Зря надеешься, — хохотнул хозяин, — теперь ты мой.
— Я и без того твой, — буркнул Капитан.
— Телефон не выключай, положи рядом, на сидение. И поехали.
Капитан упихал всхлипывающего Боцмана внутрь салона, захлопнул дверцу. Сам сел за руль, положив включенный телефон на соседнее сидение, как велел хозяин.
— Вперед! — зарычал телефон.
И Капитан повернул ключ зажигания. Никакого звука не последовало. Просто машина рванулась вперед, не дожидаясь, пока Капитан отпустит сцепление. Капитан едва не слетел в кювет, но быстро выровнял странную машину. Внутри «Сааба» тоже все изменилось: сиденья блестели и казались липкими, приборы на приборной доске исчезли. На их месте выросли какие-то шерстистые извивающиеся хвостики, из зарослей которых торчал руль. Хоть руль остался рулем!
— По счету «Три» поворачивай направо. Раз…
Дорога шла прямо, свернуть можно было только в кювет.
— Но…
— В ушах говно! Три! — оглушительно зарычала трубка.
И Капитан крутанул руль. Он не стал зажмуриваться. Он видел надвигающийся кювет, видел зеленоватые вспышки, видел, как горизонт пошел крупными волнами, а потом застыл.
Волны остались… То есть, не волны, а плавные холмы, покрытые зеленой травой. Машина неслась по дороге, мощеной розовыми плитами. А кругом было лето. И степь. Теплый ветерок приятно дует в лицо…
Капитан содрал с головы жаркую кепку, кинул на сидение, к телефону. И сразу понял, что изменения еще не кончились. Машина теперь превратилась в открытую, без верха… И, кажется, перестала быть машиной. Вместо шуршания шин слышался ровный топот. Перегнувшись через низкий бортик, покрытый чешуей, Капитан увидел три широкие когтистые лапы. С правой стороны, догадался он, долно быть еще столько же. Передок машины вытянулся еще больше и вдруг выгнулся вверх. Капитан понял, что это — мощная шея, на которую насажена мелкая голова, похожая на жабью, только без глаз. А глаза…
Телефон изменился самым радикальным образом. Вытянутый, искривленный, вороненое лезвие блестит… Меч!
— Что пялишься! — зарычал меч голосом хозяина, — веди своего шваба, а то он тебя сожрет, если руль отпустишь! Пялиться — мое занятие.
Действительно. С широкой гарды меча на Капитана смотрели два глаза. Два ужасных, нестерпимо живых круглых глаза.
ГЛАВА 3
Стены Йормунграда занимали уже большую часть горизонта. Степь сменилась полями, вдоль дороги начались лесозащитные полосы — деревья напоминали поставленные на попа сосульки. Ветвей не было, зато сверху донизу топорщились огромные, растущие прямо из стволов, треугольные листья.
Дмитрий не удивился, но испугался — именно тому, что не удивился. Все это казалось знакомым. СЛИШКОМ знакомым. И ядовитые птицеморы вдоль дороги (именно так называются деревья-сосульки), и сама розовая дорога, и поля, и громадные стены столицы. И низкие двухэтажные домики предместий. И даже неуклюжие восьминогие создания, пощипывающие редкую травку между досчатыми заборами.
— Слейпы, — прошептал Дмитрий.
— Верно, — кивнул полубородый, — память не обманешь. Имя-то свое не забыл?
Дмитрий ухмыльнулся:
— Дима Горев меня зовут, для друзей — Фленджер, — он вдруг почувствовал, что соврал.
Теперь, в свою очередь, ухмыльнулся полубородый:
— Забыл. Ладно, вспомнишь. Не отвертишься.
Толик уже стянул теплую куртку и остался в грязном синем рабочем халате:
— А меня как зовут?
— Не знаю, — пожал плечами полубородый, — вообще не пойму, братушка, откуда ты взялся.
