Навстречу боязливой походкой, подметая брюхом паркет, вышел огромный жирный кот. Он был настолько толст и неуклюж, что мне стало его жаль.
– Ах вот с кем болтает старая грымза! – пугаясь собственного голоса, рассмеялся я.
Кот не обратил на мою реплику ровно никакого внимания, чуть покосился на приоткрытую дверь и теперь отчего-то с важным видом прошёл в кухню. Я уже собрался выйти вон, когда мой взгляд случайно упал на кресло, выглядывающее из большой комнаты. В кресле, спиной ко мне сидел человек. Его голова, облачённая в густой, ярко-коричневый парик была опущена и чуть наклонена в сторону. Рядом, на большом трюмо валялись какие-то тряпки и довольно объемные склянки с надписями «Цинк» и «Формалин». Я подумал, что человек, скорее всего и есть парализованный муж, который теперь спит.
– Добрый вечер! – нарочито громко произнес я, – у вас дверь не заперта…
Человек не отозвался. Я еще раз сказал тоже самое, для верности заливисто прокашлялся и осмелился пройти в комнату.
Сидящим в кресле оказался мертвец, а точнее, засушенный труп старика. Его рубашка была почти до пояса расстегнута, а на потемневшей, точно промасленной коже виднелись крупные небрежные стежки, сделанные, по моим догадкам, нерадивыми патологоанатомами одного из ялтинских моргов. Глаза были открыты, но в глазницах располагались, выточенные из бледно-зеленого оникса небольшие шарики, те самые, которые в изобилии продаются на многочисленных курортных лотках. В шариках зловеще отражался электрический свет, падающий от стоящего рядом торшера, отчего взгляд старика походил на взгляд фараонов изображенных на египетских гробницах.
– Бывает же…. Отдых удался! – съязвил я.
Старик, казалось, смотрел на меня отрешённым и в тоже время вопрошающим взглядом. Будто выражал легкое недовольство моему вторжению. А я как вкопанный стоял рядом, словно под гипнозом его каменных очей, боясь не то что пошевелиться, а даже моргнуть. И конечно не мудрено, что не услышал, как в прихожей хлопнула дверь…
– Ну что, хорош, Васенька-то? – разорвавшейся петардой раздался, ставший почти родным, голос старухи.
Я вздрогнул, но пытаясь сохранить самообладание, медленно поднял голову и утвердительно кивнул. Странное состояние овладело мной. Вместо того чтобы испугаться и поскорее уйти, мне пришло в голову принять правила игры вездесущей старухи.
– Это еще что! – по-свойски продолжала она, вытаскивая ключ из замочной скважины, – полгода назад был куда свежее, да и рука еще не оторвалась. Сама виновата! С кресла на диван, с дивана в ванну… Может, передержала ненароком… Хотя, вроде, все по правилам делала… Хочешь ведь, как лучше… Да Вы садитесь… Сейчас чай пить будем…
Пока старуха копошилась в кухне, я мельком взглянул на руки Васеньки. И, впрямь, к моему удивлению, правая ладонь отсутствовала. Мало того, рукав рубашки проминался по всей длине. Вскоре, мы сидели втроем за круглым, сделанным из светло-коричневого шпона столом, с негласным намерением пить чай. Запах формалина и цинка, доносившийся с трюмо сеял упадническое настроение и страх, а приторная улыбка хозяйки подчеркивала несуразность ситуации.
– Вы, наверное, думаете, что я сумасшедшая? – читая мои мысли, застенчиво произнесла она, – Васенька опроверг бы ваши недостойные предположения…
Старуха разлила, не успевший как следует завариться чай по перламутровым чашкам, осторожно присела на край стула и аккуратно положив голову в раскрытые ладони, хитро улыбнулась:
– Я Вас сразу заприметила. И Ваше любопытство узрела. Да и дверь оставила открытой специально. Вы первый, кого Васенька пожелал увидеть. Есть в Вас что-то, этакое, обреченное…
Она открыла сахарницу, взяла стальными щипчиками кубик и бросила в мою чашку с большой высоты. Горячая капля иглой кольнула мне край щеки и внешнюю сторону ладони, но я превозмог боль и натянуто улыбнулся. Старуха оценила моё мужество, китайским болванчиком покачала головой и удовлетворенно продолжила:
– Любовь, знаете ли, иногда заводит в такие неслыханные дебри, что выбраться из них не всегда сподручно. Васенька не даст соврать! Моя жизнь, Вы уж позвольте мне быть откровенной, разделена как бы на две части. Первая – с Васенькой, вторая… (она чуть замялась) тоже с Васенькой. Я в прошлом балерина…
После последних слов старуха приосанилась и поправила без того прилизанную прядь седых волос.
– Это нынче я, – она стыдливо опустила глаза, – двумя словами – бабка с придурью! Но было время… Талия – сорок семь сантиметров! Шея длинная, лебединая… Хотя, признаюсь, примы из меня не вышло. Но Васенька плевать на это хотел с большой колокольни. Для него я была…
Она мечтательно закатила глаза к верху.
– Эх, что и говорить, всем я для него была! Он ради меня биохимию, науку, то бишь, забросил. А ведь сам покойный Мардашёв1 его хвалил… Ну а там, что? Устроился в театр наш рабочим сцены. И только для того, чтобы со мною быть повсюду. Вот ведь какой! Объездили мы с Васенькой почти весь Союз… В ГДР побывали, в Болгарии на Золотых Песках! А как ревновал меня! Дико ревновал!
Она сделала глоток чая и истерично рассмеялась:
– А Вы знаете, и не без основания! Меня мужчины всегда любили! Да и я их. Красивая женщина, по определению не может быть одна. Но тут, скажу я Вам, есть и положительные моменты… Эта ревность, как бы лучше выразиться, поджигала его, что ли… Будила чувства, страсть… Он после очередного моего вероломства, еще большей одержимостью ко мне проникался. Хотя и переживал безмерно, иногда до сердечных болей. Пить пробовал… Думаю, первые его два инфаркта из-за этого и случились! А я? Спросите Вы… Да что, я? Хе-хе.. Посмеивалась над ним! Молодая, глупая, дерзкая! Забавляло меня это, по правде сказать. Вы чай-то, пейте… Что ж, Вы? И ты – Васенька, пей! Сейчас я Вам руку покажу…
Пока старуха, не переставая смеяться, искала руку, я осторожно посмотрел на Васеньку. Тот так же угрюмо смотрел в никуда, выказывая полнейшее равнодушие, как к чаю, так и к чаепийцам.
– Во всем виновата люстра! – уже серьезным голосом заговорила она, держа обеими ладонями оторванную конечность, – за полгода до кончины, у него первый инсульт грянул. Не ходил месяца два. Говорил очень плохо. Потом, как ни странно, всё наладилось. А я, грешным делом, смерти его ждала… Посмотрите, какая утонченная кисть!
Она с нескрываемой гордостью поднесла мне руку под самый нос.
– И линии на ладони, какие четкие. Напротив линии судьбы, видите звездочку? Это я! Любовь его единственная…
Она осторожно положила Васенькину руку на трюмо рядом с тряпками и склянками, нежно погладила ее, затем чуть сжала и едва не прослезившись продолжила:
– В то утро лампочка перегорела. М-да… Во всех трагедиях, скажу я Вам, виноваты всегда какие-нибудь маленькие штучки: лампочки, верёвочки, бантики… Встал на табуретку, запрокинул головушку… Видимо, давление поднялось… Коротко говоря, рухнул и… всё на этом закончилось. А точнее говоря, у него закончилось, а у меня, напротив – началось. Думала похоронить его, как и полагается… Не смогла. Жаль расставаться было, до слез жаль. Не могла я, понимаете!? Да и пенсия его не лишней будет… Нашла какие-то книги его по химии, конспекты… Он, знаете ли, когда-то такой увлеченный всем этим был. Почитала что-то, что-то сама придумала. Решила сохранить. Вы уж простите за сравнение, как тушёнку! Да, да! И не смейтесь! Человек ни чем не лучше, в этом смысле. Для себя сохранить. Родственников у нас близких никогда не было, все больше дальние, чужие… да и друзей не осталось… Так что он, как бы жив, официально, а для меня уж на все сто… Ну так вот… И сохранила… С мозгом, правда, сложности были… Трепанация, знаете ли, не простая процедура… Электролобзики, дрели… Будь они не ладны! В общем, справилась как-то… У меня после его кончины такая нежность к нему открылась. Словно рана! Как к ребенку, что ли. Захотелось отдать ему всю себя, всё, что при жизни не успела. Да, Васенька? – старуха игриво щелкнула двумя пальцами мертвецу по носу, – он хоть и не в себе, но все понимает… Рука, жалко, отвалилась. Что ж я такая безалаберная!?
Ни с того ни с сего старуха зачем-то легонько пошлепала себя по щекам. Нервно хлопнула в ладоши, оглянулась по сторонам и понизив голос, как-то отстраненно произнесла:
– Вам, наверное, пора уже! Вы заходите, если время позволит. Мы с Васенькой Вам теперь завсегда рады… Жаль рука у него отвалилась… Хорошая была рука, нежная, любящая…
Я послушно вышел из-за стола. Неожиданно для себя самого поклонился сначала Васеньке, затем старухе и торопливо направился к выходу.
– Спасибо за чай! – только и смог выдавить я…
По приходу домой, полбутылки «Столичной» выпил залпом. Вторую половину допивал весь вечер. Всю ночь снился Васенька, кот и море…
