Редактору не удалось сказать, что случится тогда. Раздался выстрел пушки: издавна, ровно в 12 часов дня, Кэйптаун чествует «минутой молчания» память погибших в прошлой мировой войне. Вслед за выстрелом пушки прекращается все движение, затихает даже шарканье ног: пешеходы останавливаются, снимая головные уборы; сидящие встают, замолкая. В молчание погружается весь огромный город. В тишине, накаленной южным солнцем, несутся только тягучие звуки горна. Когда замирают и они, в Кэйптауне слышатся лишь медлительные удары колокола, отбивающего часы. С последним, двенадцатым, ударом город оживает снова…
Мы возобновили разговор. Но редактор, задумавшись в «минуту молчания», потерял конец фразы. Он ограничился общим, но решительным заверением, что высадка в Италии скоро даст о себе знать и на Восточном фронте, что конец войны недалек.
Но кэйптаунский редактор ошибался: высадка в Италии не ускорила хода войны.
III
Поздней осенью 1943 года, направляясь в Англию, я попал в Гибралтар. Наш транспорт, готовясь уходить, медленно разворачивался в гавани, поднимая со дна ил, бурлящая за кормой вода была густой и черной, как нефть. Пассажиры — солдаты и офицеры — толпились на палубах. На западе, в голых и рыжих горах Испании, прямо за Алжесирасом, садилось солнце. Алжесирас, Ла Линеа и гавань, запруженная судами, покрылись синей тенью. Гибралтарская скала, вздымающаяся над морем, со всеми своими фортами и редким лесом на гребне была освещена печальным желтым светом. Лишь окна домов верхнего яруса (дома Гибралтара, прилипшие к голой скале, казались стоящими один на другом) полыхали ярким ровным пламенем.
Кто-то положил руку на мое плечо. Капитан — впрочем, извините, на погонах — корона, значит уже майор — Стоун, побледневший и осунувшийся, смеясь, спрашивал:
— Куда это вы запропастились так надолго?
Некоторое время мы молчали, смотря на гавань, на темнеющие горы Аидалузии, на скалу, у подножья которой засветились огни. Море сипело, потом начало темнеть и скоро стало иссиня-черным. Впереди нас, на африканском берегу, тянувшемся угольной полоской между морем и зеленоватым небом, заблистала золотая россыпь, кажется, Сеута.
Наш транспорт набирал скорость. И когда гибралтарская скала с ее огнями и шумами отодвинулась в сторону, мы разговорились. Стоун возвращался из Италии. Он наблюдал вторжение в Сицилию, а потом видел начало, развитие и затухание наступления союзников и на самом Апеннинском полуострове. Его впечатления и выводы совсем не походили на радужные надежды, которыми он поразил меня в Каире, после алжирской конференции военных лидеров Англии и Америки.
Союзники атаковали Сицилию ровно через месяц после капитуляции острова Пантеллерия. В Сицилии они, по рассказу майора, встретили еще меньшее сопротивление. Высадка, совершенная в плохую погоду, оказалась настолько неожиданной для итальянцев, что им не оставалось ничего другого, как только поднять руки и сдаться. Итальянские солдаты не хотели сражаться. Они потеряли веру в победу еще задолго до крушения режима Муссолини и капитуляции Италии, осуществленной правительством Бадольо. В течение трех часов союзники захватили плацдарм вдоль всего побережья длиной более чем в 100 миль. Не встречая сопротивления противника, две союзные армии (7-я американская и 8-я британская) развернулись на острове и устремились вдоль берега: одна — прямо на запад, другая — прямо на восток.
Однако в первый же день вторжения высадившиеся войска понесли большие потери… от огня собственного флота, который принял своих за врагов. Особенно значительны были потери воздушных войск союзников.
Моряки, осуществлявшие у берегов Сицилии поддержку уже высадившихся войск с моря, встретили воздушную армаду, несущую авиадесантные отряды союзников, таким огнем, что в несколько часов сбили 23 самолета с парашютистами. Союзные корабли не подпускали свои же самолеты к захваченному плацдарму даже днем. Это было тем более удивительно, что итало-германская авиация вообще не появлялась над Сицилией, если не считать единственного налета ночных бомбардировщиков в первую ночь вторжения. Да и тогда противник ограничился лишь сбрасыванием осветительных ракет. В результате дошло до того, что командующий союзными войсками генерал Эйзенхауэр был вынужден отдать приказ вообще не стрелять по самолетам, пока они не обнаружат «враждебных намерений». Генерал предупреждал, что союзная авиация откажется следовать за наземными и морскими силами, если последние не изменят своему обыкновению — стрелять по любому самолету. Дело в том, что союзные войска не были обучены распознавать союзные самолеты, которые отличались большим разнообразием моделей.
Через тридцать девять дней союзники очистили Сицилию от немецких войск. Немцы ухитрились, однако, перетянуть через Мессинский пролив свои отборные части, благополучно ушедшие в свое время из Туниса. Больше того, они сумели перевезти даже их вооружение, включая артиллерию и танки.
На другой день после объявления капитуляции Италии, 9 сентября 1943 года, союзники вторглись на итальянский полуостров. Воздушно-десантные части захватили «каблук» итальянского «сапога» (Таранто-Бриндизи) без единого выстрела: в этом районе немцев не было совсем. 8-я британская армия легко перешагнула пролив и, не встречая сопротивления, углубилась в Калабрию. Несколькими днями позже 5-я американская армия высадилась в заливе Салерно. Вскоре обе армии соединились и, образовав единый фронт, отрезали самый юг Италии. Они медленно двинулись на север, сдерживаемые шестью немецкими дивизиями. Дневное продвижение измерялось сотнями ярдов. Оно было страшно утомительным и дорогостоящим.
В течение первых же недель итальянская кампания поглотила несколько миллионов тонн снаряжения; ее питанием занимался колоссальный флот. Достаточно сказать, что одно только оборудование аэродромов, горючее, снаряжение и боеприпасы для авиации потребовали 300-тысячного тоннажа судов. Более полумиллиона солдат и офицеров, в том числе 35 тысяч летчиков, авиационных механиков и командиров, составляли союзные силы на итальянском фронте.
К концу осени 1943 года союзники оказались перед так называемой «зимней линией» немецкой обороны. Она тянулась через весь полуостров, вдоль рек Гарильяно и Сангро, в 120 километрах южнее Рима. Немцы рассчитывали удержать эту линию мизерными силами: командующий немецкими войсками в Италии Кессельринг, располагавший 24 дивизиями, использовал против союзников только 10, а 14 дивизий сосредоточил в Северной Италии на случай, если они понадобятся для переброски на Восточный фронт или на Балканы.
Следует тут же заметить, что вопреки заявлениям англо-американских политических и военных лидеров, высадка союзников в Италии не заставила немцев оттянуть с Восточного фронта хотя бы одну дивизию. В этом отношении значительно больше пользы принесла югославская народно-освободительная армия, которая приковывала к себе до 20–24 вражеских дивизий.
На мой вопрос, что думает майор Стоун о втором фронте теперь, он криво усмехнулся и не без иронии переспросил:
— Вы имеете в виду третий фронт?
Трудно было понять, говорит ли он серьезно или шутит. В то время английские военные обозреватели именовали итальянский фронт вторым. Как рассказывали, даже официальным историографам предлагалось занести итальянскую кампанию в анналы истории под этим звучным именем.
— Нет, я имею в виду настоящий второй фронт, который облегчил бы бремя Советской Армии, — ответил я на вопрос Стоуна.
— А разве итальянский фронт не облегчает его?
Я постарался изложить британскому майору в достаточно вежливой форме все то, что ему и так должно было быть хорошо известно…
За то время, пока союзники теснили противника в Южной Италии, заставив немцев увеличить число своих дивизий на Апеннинах с шести до десяти, но отнюдь не за счет Восточного фронта, Советская Армия выиграла Курскую битву, в которую Гитлер вынужден был бросить огромные силы. Советские войска, развивая наступление, оттеснили германскую армию на правый берег Днепра по всей Украине. Немцы потеряли десятки отборных дивизий, тысячи танков и самолетов, В результате разгрома немцев под Сталинградом и Курском — Орлом у них окончательно и бесповоротно была вырвана инициатива, и Германия превратилась из атакующей в атакуемую.
— Это, конечно, правильно, — говорил Стоун. Но ему хотелось найти хоть какие-нибудь аргументы в защиту эффективности действий союзников. — Однако мы все же добились свержения Муссолини и выхода Италии из войны.
— Разумеется, это большой политический удар по державам оси, — согласился я. — Однако, к сожалению, дело не доведено до конца. Муссолини позволили бежать. Он создал в Северной Италии новое правительство, сформировал армию. Промышленный север находится теперь целиком в немецких руках, и немцы извлекают из него не меньше пользы, чем прежде из всей Италии. И они могут сидеть там столько, сколько захотят…
