Когда Гитлер нанес удар на Западе, проданные и преданные мюнхенцами различных мастей и национальностей западно-европейские страны не оказали ему почти никакого сопротивления. Голландия, где промюнхенские силы занимали ведущее положение в армии и правительстве, вышла из войны через несколько дней, Бельгия, возглавляемая промюнхенским королем Леопольдом, прозванным позже «король-квислинг», сдалась через неделю. Франция, разложившаяся под управлением мюнхенцев, преданная правящей верхушкой, которая боялась своего собственного народа значительно больше, чем немцев, была сокрушена в течение пяти недель. Англия, войска которой поспешно убрались через канал (знаменитый Дюнкерк!), заплатила за мюнхенскую политику своей правящей верхушки потерей 65 тысяч солдат и офицеров, разрушением части Лондона, Ковентри, Ливерпуля и ряда других городов.[9]
Немцы, видимо, не желая того, смели с политической арены своих союзников — мюнхенцев. Но они не забыли их. Готовясь к нападению на Советский Союз, гитлеровцы попытались установить контакт с английскими мюнхенцами. Заместитель Гитлера — Рудольф Гесс, прыгая с самолета в Шотландии И мая 1941 года, имел в кармане адреса видных друзей Чемберлена, с которыми он рассчитывал встретиться и договориться. Черчилль, учитывая это желание нежданного гостя, послал к нему сначала ближайшего помощника Чемберлена и его постоянного спутника по поездкам в Германию — Айвона Киркпатрика, а затем известного мюнхенца, бывшего министра иностранных дел — Джона Саймона, через которого Гесс передал английскому правительству предложение о невмешательстве в германо-советскую войну.[10]
Английское правительство, в котором сидело тогда много политических друзей и соратников Чемберлена, рассчитывало и надеялось на эту войну. Черчилль ждал ее начала с напряженным беспокойством. За несколько дней до германского нападения на Советский Союз Черчилль приготовил речь, произнесенную им 22 июня 1941 года, в которой обещал помощь Советскому Союзу. Он усердно репетировал ее перед зеркалом, давал читать своим приближенным. Накануне немецкого вторжения на советские земли он отказался выехать за город, несмотря на уикэнд (конец недели), и не спал всю ночь на воскресенье, ожидая сообщения о гитлеровском нападении на СССР. Когда сообщение пришло, он, как рассказывали его приближенные, вознес благодарение богу и пошел отдыхать.
Несколько позже Черчилль произнес речь, в которой заявил, что Британская империя становится на сторону русских и готова оказать им любую помощь. Помимо этого обещания, речь Черчилля содержала нападки на коммунизм и коммунистов, без которых, как теперь известно, победа над фашизмом была бы невозможна. Однако конкретная помощь задерживалась. Черчилль не спешил помогать русским, ибо он сам не верил в длительность советского сопротивления. Один из бывших австралийских министров, встреченных мной в Африке, рассказал, что именно Черчилль заявил австралийскому премьер-министру Кэртену, оказавшемуся в начале войны в Лондоне: будет чудом, если Россия удержится шесть недель. Это убеждение Черчилля, почерпнутое из немецких источников (один из видных офицеров британского штаба признался мне на фронте, что английский военный атташе в Москве посылал прямо противоположные доклады), было передано его интимным другом Бренданом Брэкеном, тогдашним министром информации, т. е. пропаганды, британской печати, которая начала кричать об этих роковых шести неделях. Вскоре им пришлось растянуть до восьми недель, потом до десяти, до двенадцати, затем перейти на месячное и годовое исчисление…
Английские мюнхенцы благословляли германское нападение на Советский Союз: поход против единственного социалистического государства целиком соответствовал классовым интересам британской правящей верхушки. Неизбежное ослабление фашистской Германии отвечало также ее интересам. Они мечтали о том, чтобы Советский Союз и Германия обескровили себя, предоставив Британии вершить судьбами Европы единовластно. Наиболее ярко эти вожделения выразил сын премьер-министра Рандольф Черчилль, который как-то бросил замечание, что идеальным исходом войны на Востоке был бы такой, когда последний немец убил бы последнего русского и растянулся мертвым рядом. Возможно, что недалекий сынок выболтал то, о чем мечтал хитрый папаша.
Учитывая эти стремления британской правящей верхушки, консервативно-лейбористское правительство Черчилля избегало конкретных и действенных шагов, которые могли бы облегчить бремя Советской Армии.
Потребовался энергичный напор со стороны Советского Союза, чтобы заставить правительство Черчилля вспомнить о своих обещаниях и союзных обязательствах. На конференции руководителей трех великих союзных держав в Тегеране в 1943 г. было, наконец, решено открыть второй фронт в Западной Европе.
Сначала казалось, что реакционные «политические генералы», о которых говорил майор Стоун, молча проглотили декларацию союзников, выражающую готовность нанести совместный удар по гитлеровской Германии не только с востока и юга, но и с запада. Со страниц газет мюнхенских близнецов — братьев лордов Кемзли и Кемроза раздалось недовольное бурчание, но оно прозвучало глухо и невнятно. Голос одобрения тегеранских решений был настолько мощен, что лишь политические самоубийцы осмеливались открыто выступать против них.
Однако за кулисами политической арены разгорелась ожесточенная борьба. Она вырвалась наружу совершенно неожиданно и в весьма оригинальной форме.
Возвращаясь в Англию после встреч с турецким президентом Иненю, Черчилль заболел воспалением легких и слег в маленьком североафриканском городе Маракеш. Премьеру незадолго до этого исполнилось шестьдесят девять лет, это было не первое легочное заболевание в жизни Черчилля, поэтому расчетливые политиканы стали лихорадочно готовиться к возможности появления вакантного места у штурвала управления страной.
Мюнхенцы решили, что настал удобный момент вылезти из подполья на политическую авансцену. Они стали продвигать к руководству страной старого делового друга и политического соратника Чемберлена — сэра Джона Андерсона в противовес кандидату «умеренных», или «здравомыслящих», консерваторов Антони Идену. Оба кандидата в преемники Черчилля были его близкими друзьями и одного — Андерсона, канцлера казначейства — по традиции именовали «правой рукой премьер-министра», а другого — Идена, министра иностранных дел, — «левой рукой».
«Проба сил» не состоялась: Черчилль вернулся в Лондон живым и здоровым. Правое крыло консервативной партии атаковало Идена за его якобы «слишком мягкое» отношение к русским (в связи с переходом Советской Армией старых границ Польши). Черчилль, как утверждали, готов был тогда пожертвовать Иденом в угоду консервативным зубрам. Лишь опасность осложнить отношения с союзниками удержала Идена на посту министра. К тому же военно-политическая обстановка в Европе далеко не благоприятствовала расцвету активности английских мюнхенцев. По мере продвижения сокрушительного урагана войны с востока на запад, к границам Германии, угасал воинственный пыл реакционных «политических генералов», редело их войско.
На европейской арене появился новый, решающий фактор. Разгромив летом 1943 года между Орлом и Курском основные силы гитлеровской Германии и очистив в течение осени и зимы всю Украину, Советская Армия вышла к границам Польши, Румынии, подошла к карпатским перевалам. С гигантским прибоем советского наступления сливалась борьба внутренних сил сопротивления в оккупированных немцами странах. Многочисленные и многолюдные партизанские отряды превращались в патриотические партизанские армии. В Чехословакии, Польше, Болгарии, во Франции, Бельгии, Норвегии, Югославии, Албании, Греции и Северной Италии эти партизанские армии действовали плечом к плечу с левыми демократическими организациями. Коммунисты, показавшие образец патриотизма и самоотверженности, возглавляли вооруженную борьбу против немцев. «Европейская крепость» Гитлера оказывалась под непосредственным ударом не только извне, но также изнутри. «Гитлеризированную» Европу ожидал последний штурм, подготовленный победами Советской Армии; уже близился полный распад Европы на части, за которым должно было последовать окончательное крушение фашистской Германии.
Люди и цели
IО середине января 1944 года в окрестностях Лондона опустился быстроходный, тяжеловооруженный самолет, эскортируемый несколькими истребителями. Из самолета вышел широкоплечий, среднего роста человек в американской военной форме. Знакомясь, он широко улыбался, собирая глубокие морщины у глаз, и говорил: «Эйзенхауэр», хотя отлично понимал, что встречавшие давно знали и ждали его. Только что назначенного главнокомандующего союзными экспедиционными силами в Западной Европе сопровождал высокий худой авиатор в меховой куртке и рукавицах: Артур Теддер, главный маршал авиации Англии, теперь заместитель главкома.
