На полпути домой навстречу вывернул Николай Левченко.
— Далеко, Вера Васильевна? — вежливо сказал он.
Ей хотелось ответить резко и категорично.
Но это был Николай. Ему она не могла так ответить… Она вспомнила, как подошел он впервые и протянул конфету «Ну-ка, отними». Вера взяла. Они встретились во второй раз. И снова — такую же самую конфетку. Когда это случилось в третий, на языке вертелась насмешка, но она молча протянула руку. И Левченко ничего не говорил. И она ему тоже. А потом была Москва и случайная встреча в Сокольниках на катке…
— Далеко, Вера Васильевна? — сказал он.
— Домой, — сказала она.
— Пойдем вместе, — не то спрашивая, не то утверждая, сказал Николай.
Вера тихонько наклонила голову. Она согласна идти с ним вместе…
Они шли по белой дороге с рубчатыми следами гусеничных траков.
— Ты любишь море? — спросил Левченко.
— Я мало видела его. Была в отпуске, на Черном. И вот это, — она протянула руку в сторону Анадырского залива.
— Недалеко от Одессы был рыбачий поселок, — сказал он. — Там я родился…
— Почему «был»? — спросила она.
— Сожгли немцы. А вырос я в Одессе… в детдоме.
Промерзшее солнце оторвалось от синих сопок и поползло вверх.
— День увеличивается, — сказала Вера.
— Да, — сказал он.
— Скоро будет много работы.
— Была бы погода…
Из-за низкого здания гостиницы вырвалась куча ребятишек. Они громко кричали «ура» и стреляли из деревянных автоматов. Один из них налетел на Николая. Левченко поймал его за воротник, подержал на вытянутой руке, улыбнулся и подтолкнул в спину.
— Вот и пришли, — сказала Вера.
— Да, — сказал он.
Они смотрели на зубчатые сопки и желтый диск холодного солнца.
— Мне пора, — сказал Коля.
Помолчал и спросил:
— Знаешь, подумал сейчас. Видишь, пацаны стреляют из автоматов… Играли бы они в войну, если не слыхали о ней, не смотрели кинофильмов, не читали книг? Как ты думаешь?
— Я думаю… Не знаю. Наверное, нет.
6
— Ну вот, ребята, — сказал Марков. — Погода отличная, теорией в такую погоду грех заниматься. Будем шлифовать технику пилотирования. Сначала пойдут командиры. Потом новичков попробую.
Машины ходили по кругу.
Бревенчатый дом на санях был завален снаружи ящиками и мешками, укрытыми брезентом.
«Много груза», — подумал Виноградов.
— Юрий Иванович!
Рыжиков, крепыш с черной бородой, бросился навстречу.
— Юрий Иванович, машину б нам, — сказал он.
— У Александра Петровича спрашивай, — сказал Виноградов. — Он геологов обеспечивает.
— У него все машины в разгоне. А нам надо в Тенкургинскую партию срочный груз…
— Подожди, сейчас сядет Марков, поговори с ним.
Он вошел в домик. Печка, двухсотлитровая бочка из-под соляра раскраснелась, гудела. Пахло жаром. Виноградов подошел к столу, за которым сидели девушка-диспетчер и Александр Петрович Шумилов.
— Что, шеф твой мальчиков выгуливает? — спросил он.
— Технику отрабатываем, — сказал Юрий.
— Нужное дело, — сказал Шумилов. — Только моя эскадрилья зашивается. Помогайте, ребята.
— Сейчас сядет Марков. Он с Ниной в воздухе, — сказал Виноградов.
Скорее на воздух, уж очень жарко, задержался.
Сетка с зелеными крокодилами из целлулоида лежала на коленях у женщины. Женщина куталась в серую шаль.
— Новая отрасль хозяйства на Чукотке? — спросил он.
Женщина улыбнулась.
Солнечный свет заливал лиман, и отражаясь от снега и льда, обесцветил небо. Виноградов надел темные очки.
Зарулил Марков. Через стекло правого борта Виноградов увидел Нину. Когда командир эскадрильи тяжело спрыгнул в снег, к нему подбежал Рыжиков. Нина осталась в машине, только пересела на свое место. К самолету подходил Шумилов.
— Выручай, Михалыч, — сказал он. — Бородачи одолели. Всегда у них груз самый важный.
— Ладно. Две машины снимаем, — сказал Марков.
Шумилов кивнул, Рыжиков бросился к своему грузу:
Юрий и Марков вернулись вдвоем к самолету.
— Готов? — спросил техника Марков.
— Да, — сказал техник.
— Сейчас — новичков, — сказал Марков. — Полетишь с ними, Юра?
…Земля провалилась, потом медленно стала крениться вправо.
Нервничал парень. Очень сразу доверился ему командир эскадрильи. И надо же так оплошать…
Юра молчал. Он любил хорошую черту в Маркове: доверять сразу. Но всякое бывает. И если парень не схватил намертво, подожди, пусть освоится и потом ухватит.
— Еще попробуем, — сердито сказал Марков.
— Наверно, не надо, — сказал Юрий.
Он видел, что парню надо успокоиться, все равно сейчас ничего не выйдет.
— А его учили, или нет? Я тебя спрашиваю: учили или нет? — сказал Марков.
— Учили, — сказал парень.
— Вот и бери штурвал, — сказал командир эскадрильи.
— Мокрая курица, — сказал Марков, — мокрая курица, а не летчик.
Они шли по утоптанному снегу аэродрома. Удрученный парень остался у самолета.
— Андрей Михайлович, нельзя же так, — сказал Виноградов.
— Как нельзя? Я всегда учу так. И меня так учили, — проговорил Марков. — Да помнишь, как тебя вывозил? Сразу штурвал в зубы, и ты полетел.
— Но люди-то разные, — сказал Виноградов.
— Люди разные, а летчики должны быть только хорошие. Летать — это талант, понял? Знаешь, что говорил Чкалов: «Настоящим летчиком можно только родиться».
— Знаю я эту теорию, — сказал Юрий. — Верно, таким, как Чкалов, нужно родиться. Но авиация сегодня — это не только рекорды. Это повседневная работа. Любой физически здоровый человек может научиться водить самолеты и летать хорошо, если будет соблюдать все правила, написанные кровью тех, кто ими пренебрег.
Правила похожи на религиозные обряды: они кажутся нелепыми, но они формируют людей. Разве я не прав?
— Положим, это не ты, а Экзюпери. Хотя, впрочем…
Марков замолчал. Поскрипывал снег под подошвами унтов.
— Последнее время ваш брат всегда оказывается правым, — произнес Марков глухим голосом. — Только с нами так не нянчились. За мной опыт тридцати лет и миллионов километров, я могу себе позволить летать так, как мне хочется…
— Да не об этом я, Андрей Михайлович…
За спинами летчиков нарастал рев стартующего самолета.
— Твоя Нина, — сказал Марков. — Смотри, как поднимает. Молодец, баба!
Проводив самолет взглядом, они повернулись и посмотрели друг другу в глаза. Марков улыбнулся.
— Видишь, даже женщину в авиации признаю.
7
Когда последний ящик выгрузили из самолета, бригадир подошел к ней.
— Спасибо, — сказал он. — Прилетай еще.
— Конечно, — ответила Нина. — Прилечу.
Она потрепала по черной головенке трехлетнего карапуза, дружески улыбнулась его молодой мамаше, присевшей на корточках у костра. Глянула на солнце. Оно побагровело и увеличилось в размерах, начертив на снегу длинные тени, которые отбрасывали и спокойные сопки, и чахлые кустики, и даже следы от нартовых полозьев. Стало холоднее.
— Пересаживайся на левое кресло, — сказала она. — Будешь взлетать сам.
И крикнула из кабины:
— От винта!
Пастухи не знали, что надо ответить: «Есть от винта!», но от машины отошли.
Самолет развернулся, запрыгал по застругам и стал набирать высоту.
— Тяжеловато отрываешься, парень. Ювелирности пока нет… А вообще, молодец.
Они возвращались. Назад уходила тундра, выбитая оленями, темные проплешины сопок.
Заскворчало в наушниках. Сквозь потрескивание помех и дробь морзянки пробился голос диспетчера:
«Необходимо взять больного на реке Тытельваам».
— Разворачивайся, — сказала она второму.
Сели у фактории.
— У нас нет никаких больных…
Когда взлетели, Нина попросила «землю» уточнить, где находится больной. Потом догадалась. Не ожидая ответа, повернула к геологам.
День заканчивался. Солнце падало к горизонту. Пришел ответ:
— Курс правильный, больной у геологов.
Сели. Очень трудно было подобрать площадку. Неровная тундра.
— Больной не у нас. Он в районе сейсмической станции.
Взлетели. Горючее на исходе.
Вот и сейсмологи.
— Да, больной у нас. Но его не довезли тридцать километров. Совсем плох, везти дальше не рискнули.
Солнце упало к горизонту. Взлетели. В Амадур пошла радиограмма: «Беру больного, обеспечьте встречу, дежурство на полосе».
— Устал, парень?
Второй пилот отрицательно качнул головой.
Из вездехода выскочил человек и, размахивая руками, стал показывать площадку на льду реки.
— Чудак, думает, буду садиться на лед.
Машина скользнула на белый снег.
— Быстрее, товарищи. В тундре ночевать неинтересно.
