– Ну ладно, Гиб, мне-то ты можешь рассказать. Ты Великий Белый Охотник На Перебежчиков – так или нет?
Гиббонс выпрямился и взглянул на Элама через крышу «фольксвагена».
– Не знаю, что за чушь ты тут плетешь. Однако же складно. Можешь книжку написать.
Элам усмехнулся, сверкнув крупными белыми зубами.
– Да, Гиб, пожалуй, я так и сделаю.
– Слушай, Элам, можно тебя спросить?
– Валяй.
– Ведь ты играл за Мичиган, так?
– За штат Мичиган. Центровым и полузащитником. В первый мой год мы играли с Индианой за кубок Большой десятки. – Лейтенант явно гордился своим прошлым.
– И в профессиональных командах ты выступал, да?
– Да, но недолго. У меня был контракт с «Баллетс», однако сыграл я с ними всего пару матчей.
– А что так?
– Мне бы и хотелось там закрепиться, приятель, но у меня слабые коленные чашечки.
– Коленные чашечки?! – Гиббонс смерил Элама взглядом – крыша «жука» доходила ему едва до пояса. У Уиллиса Рида слабые коленные чашечки. Не становитесь на его пути.
Гиббонс еще раз осмотрел задние сиденья «фольксвагена». Пятен крови не было – речные воды отмыли виниловое покрытие. Он закрыл дверцу и схватился за ноющий живот, думая, что убийца, должно быть, чертов дерьмовый коротышка.
Глава 3
Джон Д'Урсо смотрел, как его босс. Кармине Антонелли, разливает кофе в две чашечки, и спрашивал себя, как же сегодня это подать, надеясь, что все-таки можно будет убедить старика. Ведь идея замечательная, будь она неладна, – настоящая золотая жила. Она возникла в самую первую ночь – летом, когда Нагаи взял его с собой в бордель якудза, на Шестьдесят шестой улице, в тот самый, который Хамабути держал специально для японских бизнесменов. С той самой ночи он не переставал думать о возможностях, о перспективах, об этих невероятных девушках.
Девушку, с которой он был этой ночью, никак не получалось забыть. Говоря по правде, той ночью он был не слишком-то на высоте, но она все это быстро переменила. Будто у нее был специальный подъемник. Он никогда и представить себе не мог, чтобы эти робкие, тихие, маленькие существа могли быть такими сексуальными, такими податливыми, прекрасными до невероятия. И насколько он мог теперь судить, они все были такие – ходячие чудеса, все, все до единой. Сомнений нет: он должен набрать японочек и завести свой собственный бордель. Все, что нужно для этого, – чтобы Антонелли дал добро. Больше ничего не требовалось. Антонелли – упрямый старый ублюдок, но ведь бывают же и у него минуты просветления. Если бы у старого козла осталось хоть немного силы, чтобы трахнуть японскую проституточку, он бы упираться не стал. Правда, Антонелли уже сказал «нет», но, если ловко повести игру, можно переубедить старикана. Веди игру ловко, и на этот раз он согласится. Конечно – а почему бы и нет?
– Красивый костюм, Джон, – сказал Антонелли, не поднимая головы. – Бросается в глаза. – Он поставил чашку и блюдце перед Д'Урсо.
Д'Урсо знал, что на самом деле имел в виду старик. Он не любил светиться, никогда не любил. Нужно держаться в тени, говорил он, всегда в тени. Вечно эта чертова тень. Сшитый по мерке, из чистого итальянского шелка костюм за три куска – и это называется «бросаться в глаза». Боже Всевышний.
Антонелли аккуратно протер тоненьким ломтиком лимонной кожуры края своей чашки. Его костлявые, сморщенные руки напоминали Д'Урсо руки злой королевы из «Белоснежки и семи гномов», когда она превращается в ведьму и протягивает Белоснежке отравленное яблочко.
Д'Урсо ждал, пока старый саро di capi заговорит первым. Считалось крайне непочтительным торопить босса, пусть даже старый маразматик битую неделю будет размешивать крошечную ложечку сахару в своем чертовом кофе. Д'Урсо оглянулся на Винсента, сидящего за стойкой и спокойно прихлебывающего из своей чашечки. Винсент тоже посмотрел на него без всякого выражения – ни дать ни взять горилла. Винсент, конечно, не согласится с тем, что старик уже выжил из ума и не в состоянии больше управлять семейством. И зачем ему соглашаться? Старик хочет сделать его своим заместителем. Винсента, телохранителя, своего долбаного шофера – прости, Господи! Винсента, который держит самую дерьмовую в Бруклине банду. И пожалуйста – старик хочет сделать его своим заместителем. Невероятно!
Антонелли потянулся к тарелке, что стояла перед ним, взял ореховое печенье и разломил его пополам. Откусил кусочек и принялся медленно, тщательно пережевывать, потом сделал маленький глоток из чашечки с золотым ободком. Д'Урсо показалось, будто он попал в какую-то чертову богадельню. Он поглядел в окно, на автомобили, медленно ползущие по Малберри-стрит, затем перевел взгляд на перевернутые буквы, что красовались посреди витрины, – растрескавшаяся, золотой краской написанная вывеска гласила: КАМПАНЬЯ, ЗАКРЫТОЕ СПОРТИВНОЕ ОБЩЕСТВО. Д'Урсо терпеть не мог приходить сюда, кланяться старику, лизать ему задницу, хвастаться крупным барышом, отстегивать его долю, хотя чертов хрыч на самом деле и пальцем не пошевелил, чтобы ее заработать. Боже Всевышний, да ведь Антонелли и в Джерси-то ездил в последний раз, когда Никсон был президентом! Так какого черта мотаться сюда и вручать Антонелли эти хреновы пятьдесят процентов, когда ему самому остаются паршивые десять после покрытия всех расходов? Хороший вопрос. Д'Урсо молчал и глотал кофе, который казался ему хуже отравы. Он ненавидел кофе и пил его только здесь, из почтения.
– Итак, – начал Антонелли, стряхивая крошки печенья со смехотворно широких лацканов темного пиджака, – что у нас там выходит с нашими японскими друзьями? – Он в первый раз поднял глаза, и Д'Урсо поразился их ясной голубизне. Жесткий, подозрительный взгляд старика всегда заставал его врасплох. Он как-то не вязался со всем его обликом.
– Все хорошо, мистер Антонелли. Очень хорошо. – Д'Урсо услышал свой подобострастный тон, и ему стало противно. Ощущая мерзкий вкус в горле, он потянулся за дипломатом, стоящим на полу у его ног, и подал его старику. Четыреста шестьдесят восемь тысяч долларов, только что доставленные из Атлантик-Сити за его счет. За что?
Антонелли принял кожаный дипломат и передал его Винсенту – тот положил его на стойку, открыл и стал пересчитывать банкноты.
– На прошлой неделе я виделся с Хамабути, – сообщил Антонелли. – Он доволен, что доходы начинают расти. Ему никогда не нравилось, что мы расплачиваемся за товар только после получения прибыли.
Товар, надо же. Они рабы, Господи ты Боже мой. Почему не назвать их просто рабами?
– У Хамабути еще остались сомнения. Он до сих пор не верит, что американцы могут использовать принудительный труд. – Антонелли не мигая смотрел Д'Урсо прямо в глаза.
– Ну... наши клиенты понятия не имеют, что эти люди – рабы. – Старик и сам все это прекрасно знает. Он заставляет снова и снова объяснять смысл всей операции, чтобы убедиться, что ты понимаешь, с какого конца за это браться. Просто дурью мается, старый хрыч. – Мы предоставляем рабов разным нанимателям, в основном отправляем их на фабрики, но иногда и как домашнюю прислугу – служанки, повара, нянечки...
– Кто?
– Нянечки: они живут в доме у нанимателя и присматривают за его детьми. Знаете, они пользуются сейчас большим спросом. Моя жена ими занимается...
Антонелли закрыл глаза и кивком велел Д'Урсо продолжать, отчего у Д'Урсо напряглись мышцы живота. Обращается с ним, как с сопливым мальчишкой.
– Так или иначе, мы открыли два подставных агентства по трудоустройству, плюс еще то, которым заправляет моя жена. Как я уже говорил, клиенты и не подозревают, что на них работают рабы. У них даже не возникает такого вопроса; они получают то, что им надо, и по дешевке. Думаю, кто-то из них и догадывается, что здесь не все чисто, но в подробности никто не вдается, потому что себе дороже. Они говорят одно: техника у нас на грани фантастики. Утром привозим рабов на автобусе, на автобусе же и забираем в конце рабочего дня – а больше хозяева ничего и знать не желают.
Старик улыбнулся и одобрительно кивнул.
– Именно это, Джон, я и рассказал Хамабути.
Д'Урсо скрипнул зубами. Двинуть бы ему пару раз по его мерзкой физиономии, этому старому ублюдку с его покровительственными замашками. Но тут он уловил, как Винсент уставился на него поверх темных очков. А у Винсента с собой всегда два пистолета.
Антонелли взял другую половинку печенья с орешками, положил ее в рот и с минуту посасывал.
– Знаешь, Джон, я спросил Хамабути, почему эти японские ребята вообще соглашаются на такую безумную сделку. Парни, девчонки восемнадцати-девятнадцати лет продают себя на три года тяжелейшей работы – и все ради путешествия в Америку. Может быть, я бы понял это, уезжай они из какой-нибудь нишей и грязной дыры, но ведь Япония – богатая страна. У вас, японцев, все есть, сказал я Хамабути. Так зачем же они это делают? – спросил я его.
