Бизнес означал для него жизнь. Страсть, не сравнимую более ни с чем. Наркотик. Азарт. Бешеный выброс адреналина в бурлящую кровь. Огненную вспышку, разрывающую живот, горячей волной бьющую в пах и виски. Ни одна женщина, даже самая искусная, не могла дать ему такой остроты ощущений, прилива энергии, сравнимого лишь с возвращением в молодость, в первый оргазм, полученный не от смутных юношеских сновидений, а во время настоящего секса, который воспринимался тогда, как волшебный сон… Когда тебе всего …дцать… и эта древняя, как мир, гимнастика не стала еще скучнейшим и банальнейшим средством от неизбежно надвигающейся старости, перед каковой бессилен даже господин Доллар…
Хотя и это все не то, совсем не то…
«А с америкашками можно было бы отправиться выпить…»
Секретарша, чертовски обаятельная девчушечка в кипельно-белой блузе, застегнутой почти до маленьких ушек, распахнув глаза-маслины, в которых легко читалось забавное восхищение, улыбнулась, продемонстрировав великолепие блестящих влажных зубок:
– Господин Ли-ти-чев-ски, – варварски непроизносимая фамилия для нежных девичьих губ, – желает, чтобы ему забронировали билет на самолет?
«Рыжие волосы, мягкая податливая кожа, глаза, как… А, впрочем, черт возьми, какая разница!»
– Да, пожалуйста, на вечер, первым классом, до Нью-Йорка.
В небольшом придорожном, игриво отделанном под березовую рощицу бистро «У Галины» на Щелковском шоссе с раннего утра до позднего вечера толпился народ, парковались важные огромные фуры, белобокие «Газели», прыткие легковушки, кряжистые грузовики. Из них выходили суровые дальнобойщики, влекомые сомнительно чистыми подмосковными водоемами разомлевшие «чайники», пронырливые «челноки». По всей округе разносились запахи жаренного мяса, хрустящей картошки, свежесваренного кофе. Прохладительные не пахли, но завсегдатаи знали, что «У Галины», как в Греции, имеется полный набор: от заморской «Кока-Колы» до русского кваса. Посетители усаживались за березовые столы, неторопливо переговаривались, лениво ругая жару, правительство и стремительно растущие цены на бензин.
Штаб бистро состоял из хмурого, вечно с «бодуна», повара дяди Вовы; его сына, двадцатилетнего смазливого блондинчика Вадима с неизменным плеером на шее и сотовым в кармане замызганного рабочего халата; любопытный стодвадцатикиллограмовой кассирши-бухгалтерши Тамары, добродушной, как большинство толстушек, и старенькой посудомойки-уборщицы бабы Кати. Все они жили неподалеку и помнили еще те времена, когда невзрачная одинокая горластая Галина не имела краснокирпичного коттеджа, напоминающего форт Байяр, и вишневой «десятки», а была обычной поварихой в придорожной забегаловке, полной мышей и тараканов.
Исключением была лишь официантка Анна, нанятая совсем недавно. Невысокого роста, с коротко остриженными темными волосами, ерошившимися непокорно и своевольно, с подвижным, чуть скуластеньким личиком, золотисто-смугловатым от липнущего летнего солнышка, слегка угловатая, как многие вчерашние школьницы, в модно-бесформенных легких голубеньких джинсах и широкой зеленой футболке с капюшоном, скрывающей упругую, достаточно развитую грудь, в закрытых ботинках на высокой платформе, – она больше походила на мальчика-тинейждера, нежели на восемнадцатилетнюю девушку, о каковых говорят обычно: «Красит юность…»
– Ну и мода пошла, – ворчал, глядя на нее, дядя Вова, – напялят черт-те че и ходят… Где парень, где девка – не разберешь. Анька, ну зачем тебе на коленках карманы?
– Чаевые складывать! – весело отшучивалась девушка.
– Че-во? Да ты еще сама приплатить должна…
– А? – спросил, не отрываясь от плеера, Вадим, лихо нарубавший салаты в такт звучавшему в наушниках хиту.
– Бэ! – гаркнул отец. – Да сними ты свои затычки! Вот тоже еще придурок! Ничего не хотят: ни учится, ни работать… Только чтоб деньги водились. И – по кабакам… Вот ты, Анька, скажи: ты школу закончила, че ты здесь забыла? Шла бы в институт какой, или техникум. Всю жизнь будешь с тарелками прыгать?
– Чего пристал к девчонке, – ответила за нее, высунувшаяся из-за кассы Тамара. – Замуж выйдет, ребенка родит. Нужен ей твой техникум!
– Ну, нет, – обиженно выпятив яркую пухлую губку, заявила Анна. – Не собираюсь я замуж, и дети мне вовсе ни к чему…
– Я ж говорю, – завелся дядя Вова, – им бы лишь по дискотекам…
– Не шуми, батя, – обнажив правое ухо, поиграл в воздухе ножом Вадим, запихивая в рот ломтик свеженарезанного огурца, – Негра убили, а он встал и пошел… Вот это я понимаю…
– Че-во! Какого негра?!
– Официантка! Работать будете сегодня?!
– Анют! – зевнула из-за кассы разомлевшая Тамара. – Второго ждут за четвертым…
– Бегу! – Анна подхватила поднос, неловко развернулась, зацепив локотком разделочный стол…
Бац! – Тарелка с румяным бифштексом, сдобренным радужным салатом, блеснув белыми боками, соскользнула вниз и, мелодично звякнув о бетонный пол, разлетелась на дюжину осколков.
– Балда безрукая! – дядя Вова завис над девушкой грозный, как Зевс громовержец. – Три тарелки за неделю! Скажу Галине – пусть увольняет к едрене фене!
– Простите… – поспешно присев, Анна покидала разрозненное содержимое в новую посудину. – Я больше не буду честное слово… – Она вскинула на сурового шефа огромные, разлетающиеся к тонким вискам глаза цвета пережженного миндаля, часто заморгав длиннющими, смешивающимися с густой темной челкой, ресницами, закусила дрогнувшие губки.
– Понабрали хрен знает кого… – пробурчал дядя Вова уже более миролюбиво.
– Растяпа, – прокомментировал Вадим, – «Корабли в моей гавани, не взлетим, так поплаваем…» – нож в правой руке дирижировал в такт очередному хиту.
– Идиот! – переключил праведный гнев на сына разъяренный повар.
– Ниче, – выплыв из-за опостылевшей кассы, сочувственная Тамара заполнила собой другую половину кухни. – Скоро полегче будет. Помощника нам дадут… – И многозначительно улыбнулась.
– Кого это? – обрадовалась перемене темы Анна.
Поведя маслянистыми плечами, не желая упускать возможности посудачить, кассирша открыла рот, но ее опередил дядя Вова.
– Вот тоже радость! От таких помощников подальше держаться надо…
– Да от кого?
– Парень новый должен прийти, не слыхала? – понизила голос Тамара.
– Нет, а что?
– «Я на воле не был сто лет…» – тенорком напел, щелкнув плеером, Вадим, отправляя в рот кусок помидора.
– Он сидел? – глаза-миндалины официантки сделались круглыми, как арбуз. – Зачем же его берут?
– А он хозяйкин племянник. Так что гляди, Нюрка! Пригласит на свидание – и фью! – оскалив зубы для придания лицу максимально зверского выражения, Вадим рубанул воздух возле шеи остро оточенным лезвием ножа, зловеще блеснувшего красновато-розовым отсветом помидорного сока.
– Пасть закрой! – побагровев, словно перезрелый томат, рявкнул на сына повар. – Надевай свои затычки! Анюта, – на его широком лице расплылась елейная улыбка. – Так и быть: я не скажу Галине, что та тарелки разбила, а ты – ни слова о том, что мы тут болтали, договорились?
– Я и так не собиралась стучать, – обиделась Анюта.
– Анька у нас – молоток, свой парень! – Вадим похлопал девушку по спине.
– Отвали. Спрячь грабли.
– Официантка!!! Я получу сегодня свой обед?!
– Да иду! Вот где нервные…
– И не говори! – всплеснула руками Тамара. – Будто мы автоматы!
– Я помню, он был хорошим мальчиком… Таким мягким, застенчивым… – тихо пробормотала баба Катя, убирая с пола салат. – Он нуждался в любви… Если бы она любила его, все было бы иначе…
– Кто она? – так же, чуть слышно, переспросила вошедшая Анна.
Но старенькая уборщица была глуховата и, как многие очень пожилые люди, разговаривала с невидимыми остальным людям призраками давно минувших лет, и, потому, не поняв вопроса, ничего не ответила…
Окончательное осознание успеха, обрушившегося на не молодую, с легким стальным отблеском седины голову, пришло к Риттеру Георгию Аркадьевичу, главврачу областной психиатрической лечебницы, когда позвонила Нина.
Поначалу он не понял, почему вдруг бывшая жена решила снизойти до неудачника – экс-супруга. Решил, по простое душевной, что, может, ей стало одиноко, нахлынули воспоминания… Как никак, восемнадцать лет брака, пускай не самого удачного, из жизни не выбросишь. Видимо, запамятовал, по старости, что Нина Максимовна к сантиментам склонна не более телеграфного столба… Лишь когда она, будто вскользь, упомянула о предлагаемом контракте с крупнейшей немецкой фармацевтической компанией «Байер», все стало ясно, как формула аспирина. Георгий Аркадьевич сперва обиделся, даже немного рассердился: ответил старчески раздраженно, мол, ее это не касается. Трубку повесил. И уж после себя отругал: какие могут быть счеты? То, что у Нины на первом месте карьера, жажда почестей и славы, на втором – тихий шелест купюр в элегантном бумажнике, а третьего не дано, ему стало известно в самом начале их брака. А это уже… Женился он почти в тридцать, а сейчас Георгию Аркадьевичу под шестьдесят… Какие тут обиды? Тем более, что нынешнему успеху он, волей неволей, Инне обязан более, чем кому-либо.
