что никого нет, с ловкостью панды из московского зоопарка, спустившейся с высокого бамбука, шлепнулся на пол и грязно себя отругал. Впрочем, свидетелей моего фиаско, к счастью, кроме меня, не было.
Иза говорила, что дежурные инженеры, обычно их не более трех человек в смене, делают обход каждые два часа, и велика вероятность вообще никого не встретить. Ходят они по одному, а потому особой опасности не представляют: кто в здравом уме захочет вступить в схватку с нарушителем? Скорее вызовут охрану.
Короче, мне пока везло не по-детски.
Трусцой пробежав по коридору, наткнулся на дверь машинного зала. Дальше хода не было – электронный замок. На этот случай в моем арсенале имелся кодграббер – хороший мастер должен владеть любым инструментом. Балдежная фича всех домушников за какие-то пять минут ломала практически любой замок, но и стоила бешеных крипторубликов. Процессор девайса попыхтел-потужился, подобрал ключ, и после легкого щелчка статус замка сменился на green.
Впереди с маниакальной педантичностью вырастали из пола черные телекоммуникационные стойки с логотипом «Заслона». Куча плат, модулей памяти и других мощных технологических примочек жили здесь своей неповторимой жизнью. А управляющий всем этим техногенным миром узел, или master-стойка, бог здешних slave-машин, привлекающе-предупреждающего красного цвета находилась, как и положено королеве, в самом сердце машинного зала.
С этой минуты мое везение кончилось.
Пришло время из обычного вора стать хак-дайвером. Я вынул из рюкзака планшет, подключил его к интерфейсу master-стойки и нацепил на голову датчики, построив мост связи между моим мозгом и master-стойкой. На экране планшета запустилась дип-программа, и после десятисекундного видеоряда я получил возможность нырнуть в глубину киберпространства.
К сожалению, мой IQ не слишком высок и мне никогда не стать таким хорошим кодером, как, например, Иезекииль. Но эмоциональный интеллект, EI, совсем другое дело, он позволяет видеть код иначе. В момент связи мозг работает как самостоятельная вычислительная машина: считает, декомбинирует, преобразовывает на уровне бессознательного.
Кто-то называет это читерством, пожалуй, так оно и есть.
Не знаю, как другим хак-дайверам, но мне, после того как я утону достаточно глубоко, киберпространство неизбежно представляется в виде тьмы за спиной и бесконечно тянущегося во все стороны горящего барьера впереди, как бы намекая, куда мне топать и что преодолевать. А может, это результат взаимодействия моего мозга и четко сформулированной цели!? Кто знает… Вопрос сейчас в другом: какого черта этот барьер пестрит всеми цветами радуги?
– Дерьмо! Вот же гадство, а! И на кой хрен им такая защита? – выругался я, понимая, что меня ждет: чем насыщеннее цветовая палитра, тем сильнее бушует внутри EI-шторм. Знакомая и весьма паскудная штуковина: эмоциональный шторм атакует психику, вызывая, мягко говоря, неприятные чувства. Обычный человек с низким эмоциональным интеллектом начнет быстро сходить с ума. И так, пока не наступит киберпсихоз. Зар-р-раза! Придется терпеть.
Путь в киберпространстве всегда начинается с первого шага, который ты делаешь усилием воли, а не ногой. Нога материализуется потом, впрочем, как и привычное, до мелочей знакомое тело, которым жизнь наградила в реальности. Этот параметр во время взлома не удается изменить никому, ты – это всегда ты, таков закон.
Вообще-то, барьер – это сильно сказано. Он ощущается как вибрация, паутина или просто легкое магнитное поле, как если бы ты, к примеру, был гаечным ключом. В него не трудно зайти, из него сложно выйти.
Но ведь у меня нет иного пути, верно?
Что ж, добро пожаловать в ад!
Вначале… нахлынула злость. Она вызвала воспоминания, которые в обычном состоянии ничего не значат: пацаны этажом ниже слушают громкую музыку, прохожий случайно задел плечом, сосед ругается с женой. Но сейчас в своем воображении я жестоко расправляюсь с надоедливыми меломанами, объясняю жене соседа, какой мудак ее муж и сколько у него любовниц, а прохожего матерю последними словами и желаю ему смерти. Триггером для выплеска гнева может стать абсолютно все: от плохой подачи воды в душе до случайного прохожего на улице. А апогеем становится желание отправить на виселицу целую расу – это ведь справедливо, не так ли?
Я двигаюсь вперед, стараясь не обращать внимания на навязчивые мысли. EI-шторм сводит меня с ума, становясь все точнее и расчетливее: мне начинает казаться, что я персонаж какой-то долбаной написанной не мною истории. И прямо сейчас ее читает человечишка – тот самый, расу которого и его самого я возжелал изничтожить, и ухмыляется, потому что мне хреново, а он сидит на жопе ровно.
Разве так должно быть?
– А!? Я тебя спрашиваю! Так должно быть? Ау-у-у, человек, отвеча-а-а-й! – крик тает в пустоте киберпространства. Да и кому кричать? Здесь же нет никого. А потом спохватываюсь: – Ой, что это я в самом деле!
Гнев уходит, половина барьера позади.
Впереди – хуже. Грубая тактика не сработала, теперь EI-шторм станет хитрее.
Мне тепло, будто изнутри меня согревает огонек крохотной свечки – не обжигает, а дает надежду на лучшее, на перемены. В памяти всплывает приют и слова педагога: «Твоя жизнь неповторима. Как ты хочешь ее прожить?» Я пожимаю плечами и обещаю непременно разобраться с этим вопросом. Собственно, так оно и происходит: я обретаю смысл жизни в историях, которые жажду показать миру.
– Стоп! – останавливаю я сам себя. – Эти мысли не трогай! Не сметь, чтоб тебя!
Говоря техническим языком, шторм просто меняет свое излучение, вызывая в моем мозгу химическую реакцию, которая в свою очередь порождает навязчивые мысли. Иными словами, борется со взломщиком с помощью самого взломщика. Я сам себе становлюсь врагом.
Но, если знаешь механизм, с ним можно бороться.
Мысли-воспоминания выстраиваются четкой шеренгой и, сменяя одна другую, цепляют главное: меня выпустили из приюта; я уже знаком с Иезекииль; она классная; мы много болтаем, и она всегда поддерживает мои мечты; все чаще снится сон про мать и брата; в какой-то момент жизни я понимаю, что мне нет в ней места; нейросети похоронили мое призвание, ведь они напишут в сто раз лучше и тысячу раз быстрее; первая «черная» работенка, неплохой кэш; спустя пять лет – я преступник; мои кражи с лихвой тянут на пожизненное. Последняя мысль звенит церковным колоколом, бьет набатом: грешник должен быть наказан, ибо нельзя красть у родителей, у тех, кто не бросил на улице, кто дал кров, пищу и смысл жизни.
Да, черт возьми, тысячу раз да! Но я делаю это, потому что не могу иначе. Простите меня.
Внутренний голос подсказывает: «Поверни, покайся – тебя простят. Ты не настоящий хак-дайвер. Ты всего лишь анахронизм, жаждущий творить в век, когда это никому не
