Он также знал, что не сможет прожить в идеальном холоде, без любви.
Он всегда понимал, что он – мужчина, что в нем есть душа. И его душа – это не член, не желудок, не тело.
Когда я занимался с тобой любовью, или
О насилии друг над другом
Когда я занимался с тобой любовью (у меня был такой жизненный период, мне нужно было подарить свою любовь, я хотел любви, хотя и боялся, но был полон жажды открыть и реализовать ее полностью), у меня всегда было ощущение, что я у тебя первый, что до этого не было никого (хотя я знал, что мужчины у тебя были). Это впечатление было приятно поначалу, но вскоре самым ужасным для меня стало осознание, что и я исчезну из тебя так же бесследно, как и они. И снова в тебе не останется никого, кроме тебя самой.
Так и случилось. Ты не впитываешь в себя мужчину. Звучит странно, но по-другому объяснить свои ощущения от близости с тобой я не могу.
Ты умеешь заниматься сексом, ты романтична и нежна со своим партнером, ты умеешь настраиваться на мужчину, как настраиваешься на процесс, когда пишешь работы, позволяя ему думать, что он властвует над тобой. Представляешь, каково мужчине понять, будучи в тебе, что это не так? Что его в тебе нет. Что он не обладает тобой, а лишь арендует твое тело.
Я даже никогда не задумывался, что так бывает, что такое возможно в принципе в период чистой и яркой вспышки между двумя людьми (я был уверен, что в эти мгновения мы впитываем своих любовников, как губки – воду). Я никогда об этом не читал и даже не слышал, мне стоило бы тебя поблагодарить за такие уникальные знания.
Ты могла бы быть первоклассной блудницей (потому что тобой невозможно сексуально владеть, в тебе нельзя оставить себя) и после этого оставаться чище слезы для того мужчины, которого ты выбрала бы для себя в будущем. Ты не воспринимаешь мужчину своим телом – это уникальнейшее свойство, с которым я никогда не сталкивался до встречи с тобой. Я предполагаю, что мужчины могут задаваться вопросом: «Почему с ней такой вкусный и нежный секс с привкусом того, что ничего не было? Почему себя нельзя оставить в ней?» Ты теперь понимаешь, почему я хотел тебя, даже когда тебе уже было больно и ты говорила, что больше не можешь?
Потому что для тебя секс – это ничто, это как утренняя пробежка во время ливня. Он есть, но его нет.
Тебе он нужен как разрядка после напряженного дня, а не как энергетический обмен, наполнение и отдача, чувство, что тобой обладают, а ты себя отдаешь добровольно. Мне показалось, что для тебя это – как поесть: просто утолить свой голод, а не погрузиться целиком в процесс, смакуя тело и энергетику другого. Не как создать новый мир.
Если бы ты не была так закрыта, окутана таинственным туманом загадок, догадок и говорила мне прямо о своих ощущениях, я бы принял, что дело во мне, что я такой отвратительный любовник.
Я всегда отвратительный любовник, когда я не нужен.
Для нас двоих, если смотреть правде в глаза, секс был насилием. Физическим насилием для тебя, эмоциональным – для меня.
Но, признаться честно, мне нравилось доставлять тебе боль физическую во время близости. Так я знал, что ты можешь чувствовать хоть что-то, хоть боль.
Я не получал от тебя того, что мне было нужно, и от неспособности что-то изменить и уйти от тебя – я тебя насиловал, утешая себя тем, что и тебе это нравится.
Мне не нужна коллекция разбитых сердец, жалкая потеха для эго, но эго от этого сытее не становится, если оно нуждается в том, чтобы его насыщали чужими страданиями. Ты считала меня дураком, конченым романтиком, который не думает ни о чем, кроме секса, чьими поступками движет похоть, животный инстинкт, но никак не трезвый рассудок.
Ты умнее меня, ты обожжена сильнее, хотя строила из себя наивную дуру. Я акул чувствую, а не вижу, хотя ты всегда говорила, что это не так. Ты обожглась не меньше меня этим опытом, мне много времени понадобилось, чтобы это понять.
Ты часто снилась мне, а ощущение недосказанности пожирало мою энергию и тягу к жизни.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Тебе никто не объяснит, почему к тебе тянет с такой силой, которой противиться практически нереально, и пойти против нее – значит пойти против ветра, сбивающего с ног, – и падать, падать, падать, чтобы в конечном итоге встать и приручить этот ветер; почему к тебе привязываешься моментально и так крепко, что если отрывать себя от тебя, то только с кровью. Тебе никто не объяснит, почему рядом с тобой испытываешь неземное блаженство, когда держишь тебя за руку, придумывая себе, что ты чувствуешь то же самое, что я чувствую по отношению к тебе. Тебе не расскажут, почему в то же время рядом с тобой хочется сдохнуть оттого, что ощущаешь себя самым одиноким и никому не нужным человеком в этом мире.
Мне хотелось сказать тебе: «Не живи с нелюбимыми», но подумал – а чем я лучше тебя, чтобы давать тебе советы? Догадываюсь, почему так поступаешь, но ведь нас окружают живые люди, и самое честное, что можно сделать, наслаждаясь своими любовниками, – не говорить им «люблю тебя», не любя.
Есть масса других способов поблагодарить их за то, что они, цвета нашей жизни, стали частью нашего пути. Это самый жестокий способ благодарности из всех, которые я знаю, маленькая, самовлюбленная женщина.
Нет преступления в честности.
Страшно перестать верить собственному сердцу, доверяя другому.
Он строил себя
Человек, мой кайф, мое чудесное сегодня (не завтра, не вчера) имеет право на личное время, проведенное без меня, мне не должно быть от этого больно.
Потому что он имеет свои потребности и желания, свои границы и собственный мир, который он строил десятки лет до встречи со мной.
Он строил себя в то время, когда я строил себя или строил из себя что-то.
Он по кирпичику себя создавал, его мир – его труд, его боль, его опыт и переосмысление, переоценка ценностей, его мир – его крепость.
Он, мое мгновение кайфа, моя доза влюбленности, которая не должна меня убить, погубить, отравить мою душу, имеет собственные границы: эти границы нужны ему для того, чтобы не убить, не погубить, не отравить свою душу мной; для того, чтобы не терять себя и знать, где я, а где он. Когда границы стерты, легко заблудиться в другом и стать другим, потеряв себя, забыв о себе и о каждом кирпиче, положенном в свою крепость.
Он, моя услада, запах мандрагоры, не доводящий до беспамятства и безрассудства, хочет такого же кайфа, какого хочу я.
Мы оба хотим кайфа, и этот кайф берем из разных источников, помимо того общего источника, созданного из нас, что наполняет (насыщает) нашу плоть и душу. Иметь разные источники наполнения себя миром (увлечения, смыслы, цели) – норма.
Не норма – прирастать к человеку и жить им одним (мне же не нужен раб? мне же не нужен сиамский близнец?).
Мне нужен человек, личность, мне важна близость, этого я не смогу испытать в одиночку. Мне хорошо рядом с ним, хотя и без него мир стоит и будет стоять: небо не упадет, земля на две части не расколется, воздух не исчезнет, а нутро не возгорится реальным пламенем.
Не норма – считать другого собственностью, рабом лишь потому, что не хочется упустить свой кайф.
Мой главный кайф должен быть всегда со мной, внутри меня. И чем больше кайфа я вложу в самого себя, тем человечнее я буду себя вести рядом с человеком, которым наслаждаюсь.
И чем больше он наполнит самого себя, тем независимее и свободнее он будет себя чувствовать рядом со мной.
Момент
Мне в последнее время все больше кажется, что жизнь состоит из моментов: если ты идешь в кинотеатр, то ты проживаешь момент за просмотром фильма, ты полностью растворяешься в этом фильме, если он тебе интересен, выключаешь все мысли, все задачи, которые нужно решить, и оставляешь их у входа в зал или, еще лучше, дома.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Если это сладостная встреча с человеком, то ты растворяешься в нем. Когда я говорю, что можно целоваться по несколько часов, чаще всего мне не верят, думая, что это преувеличение. Влюбленность прекрасна. Не только в человека: в фильм, в книгу, в то дело, которое ты делаешь со страстью. Просто порой трудно вовлечь себя целиком и полностью, забыться в этом моменте.
