– Эх, Женька! Нам ли быть в печали! Счастье вдруг, в тишине… – начал напевать он.
– Что, уже угостился с утра? – появилась в дверях Стелла. – Доброе утро, Женя.
– Дорогая, умоляю тебя, это от большой радости, – тараторил Граба. – Такое дело затеяли! Такой заводик построим!
– Свечной в Самаре? Подвиги отца Фёдора покоя не дают? Если бы не Женя, то я бы тебе и подумать не позволила ни о каких заводиках, – ушла она на кухню и загремела посудой.
– Она у меня строгая… Ты бы свою дорогую известил, что едешь, а то чтобы как с маленьким Лёшей не вышло.
И он вспомнил историю из своей бурной молодости. Был у него приятель Лёша, невысокого роста, за что его прозвали Тотошей. Он долго не работал, и, чтобы родители не ругались, сказал им, что устроился на завод. С утра уходил из дома, целый день слонялся по улицам, а вечером усталый возвращался якобы после смены. На третий день «работы» ему повстречался Граба с бутылкой водки, желанием выпить и полными карманами денег. Тотоша предложил поехать к знакомым проводницам, готовящим вагоны к поездке. Проводницы оказались компанейскими – после одной бутылки была вторая, третья… В общем, очнулись они в вагоне под стук колёс. Поезд уже давно шёл в Москву. Лёша впал в депрессию – что подумают родители? На одной из станций они дали им телеграмму.
– Представляешь? Человек ушёл на работу без копейки в кармане и не вернулся. А через два дня приходит телеграмма: «Мама, не волнуйся, я в Москве. Скоро буду. Лёша», но почему-то из Красноуфимска, – хохотал Граба. – Ладно, идём завтракать, а после я съезжу к дяде Руве, он поможет сделать визу.
События начали набирать оборот. После завтрака из запечённых помидоров с сыром Граба забрал у него паспорт и куда-то ушёл. Тотчас позвонила Аннет и взволнованным голосом сказала, что ей приснился сон, будто могилу её прабабушки сравнивает с землёй бульдозер, и что она собирается лететь в Россию.
– Послушай, это всего лишь сон, – пытался её успокоить Эжен.
– Да, но это мой сон, и пока я своими глазами не увижу, что на могиле всё в порядке, не успокоюсь, – твердила она.
«Совсем, что ли, чокнулась?» – подумал Эжен, и ему пришла в голову гениальная мысль:
– Сиди дома, я сам съезжу и всё проверю, – и, выслушав поток благодарностей, отключил телефон.
Волей случая вопрос с Аннет был решён.
Стелла, узнав, о чём шёл разговор, сказала, что сон хороший: сулит выгоду и счастливые перемены в жизни. Чтобы не терять времени даром, Эжен сел за ноутбук и принялся изучать информацию по фотокартинам. Только он погрузился в расчёты, как появился Граба с бланком в руках. Стелла было набросилась на него с вопросами о дяде Руве, но тот только махнул рукой и, попросив Эжена расписаться в бланке, снова исчез. Стелла начала жаловаться на мужа, каким он порой бывает грубым и невнимательным. С Грабы перешла на дядю Руву, затем на тётю Цилю и, казалось, словесному потоку не будет конца, так что у Эжена, запутавшегося в непривычных именах и в том, кто кому и кем приходится, пошла голова кругом и перед глазами появился лёгкий туман. Он потерялся во времени, и только кивал головой. От наваждения спас подоспевший Граба:
– Что, нагрела Стелла голову? Это она умеет… Пойдем, – увлёк он его в другую комнату. – Ну вот, виза готова, – издалека показал он какие-то бумаги, – правда, на тридцать дней, но думаю, что этого хватит.
«На тридцать дней?» – недоумевал Эжен:
– Ты что, собрался в Томске все картины скупить?
– Ох, Женька, ты как сказал про Томск, так у меня внутри зажгло, как после первой стопки!
И, точно соскучившийся по зрителям конферансье, с жаром принялся рассказывать истории из жизни в родном сибирском городке.
– Помню, как во времена «сухого закона» мы к цыганам за водкой ездили на деньги доверчивых студенток. За углом постояли, грязью ботинки измазали, а студенткам сказали, что цыгане нас обманули, – залился он смехом.
– Что, по шиксам своим соскучился? – послышался Стеллин голос.
– Стеллочка, не строжься, дорогая, я давно не такой! – И понизил тон: «Она у меня ещё и слышит хорошо. Слушай ещё: однажды пришли в ресторан, а там свадьба…
Истории со скоростью пулемёта сыпались одна за другой; он точно перенял эстафету у Стеллы, и у Эжена снова появился перед глазами туман. Рассказчик Граба был великолепный; он упивался самим собой, раздуваясь от важности и заразительно смеясь после каждой истории и, судя по его напору, продолжаться это могло до бесконечности.
– Кушать готово! – послышался голос Стеллы.
Граба, сладко потягиваясь, поднялся с дивана:
– Пойдём перекусим.
После плотного обеда Граба опять куда-то ушёл, а так и не до конца пришедший в себя от вчерашнего застолья Эжен задремал на диване. Когда очнулся, первым делом увидел Грабера, перебирающего какие-то бумаги:
– Ну вот: виза, билеты, гостиница, всё готово, – бормотал он. – Тебе вещей бы в дорогу прикупить, а то Сибирь не Израиль, где круглый год можно в шортах ходить.
Остаток дня они делали необходимые для поездки покупки, а ближе к вечеру вновь сидели за накрытым столом. За ужином Эжен пытался было обсуждать предстоящий бизнес, но Граба отмахнулся:
– На месте разберёмся.
Расчётливому Эжену такое отношение к делу было не по душе. Однако он спокойно воспринял слова Грабы. Тот всегда отличался способностью к импровизации и хорошо ориентировался в любой ситуации. В этом ему помогло увлечение музыкой, где требовалось нестандартное мышление. «Он неплохо бы мог подняться в девяностые годы, если бы не музыка», – думал Эжен.
С детства Граба мечтал стать барабанщиком – играл в школьных группах, ресторанах, ездил по свадьбам и на гастроли от местной филармонии. Однако больших успехов не достиг: атмосферы для творческого роста в провинциальном городке не было, и все начинания заканчивалась банальной пьянкой. Граба потихоньку начал спиваться, и только эмиграция в Израиль спасла его от падения на дно. Эжен в молодости тоже болел музыкой, но из исполнителя вовремя переквалифицировался в торговца аппаратурой, бывшей тогда в жутком дефиците, а попросту – в спекулянта. Тогда-то их пути разошлись, и они даже стали идейными врагами. «Барыга ты, Женька, а не музыкант», – укорял его Граба, на что тот только снисходительно улыбался.
После ужина Эжен позвонил Аннет и сообщил, что завтра вылетает в Москву. Стелла осталась убирать на кухне, а компаньоны новоиспечённого дела отправились спать: время отправки рейса было раннее.
4
Приятели проснулись, когда на улице только начало светать. Стелла, накормив их завтраком, вместе с ними поехала в аэропорт. Всю дорогу она пытала Грабу:
– Саша, я же не ошибаюсь, ты человек благоразумный?
– Дорогая, умоляю тебя. Всё будет хорошо.
– Без фиглей-миглей?
– Стелла, ну какие фигли-мигли? Мне уже шестой десяток пошёл.
Эжен с интересом наблюдал за ними. «Какие же женщины одинаковые, – думал он, вспоминая, как Аннет переживает перед его отъездами. Только в отличие от Стеллы Аннет держала волнение в себе, и лишь по тому, сколько раз залезала в бассейн, он понимал, какие страсти бушуют у неё в душе.
Перед выходом на посадку Граба получил ещё одно наставление:
– Помни, что ты гражданин Израиля и еврей.
– Конечно, дорогая! – скривился Граба в неестественной улыбке.
Уже на борту самолёта он разразился монологом:
– Интересное дело: как лететь в Россию, так я еврей, а как пришли в синагогу – так веду себя не как еврей…. Я запутался, кто я на самом деле. Тесть первой жены был татарином. Трезвый он ещё ничего, а как напивался, так хватался за топор и бегал за мной с криком: «Ненавижу евреев!». Я думал, что хоть здесь буду своим. Когда приехал, первым делом пошёл к бывшим томичам, кого раньше знал, и ничего не понял: они вроде русские, но в то же время не русские. Говорят с какими-то вывертами, так, что ничего не поймёшь. Думал, привыкну, но нет… – вздохнул он. – Настоящий иудей – кто с молоком матери традиции впитал. А выходцев из России за евреев здесь по большому счёту не считают. Так и живу каким-то инопланетянином.
Нарастающий шум двигателя прервал исповедь, и самолёт тронулся с места. А когда взлетел и набрал высоту, приятели впали в полётную дрёму. Полёт прошёл хорошо, за всё время не попалось ни одной воздушной ямы, и из полусонного состояния их вывела молоденькая стюардесса: осторожно потрепав за плечи и одарив улыбкой, она сообщила о готовящейся посадке. Лайнер пошёл на снижение, и вскоре шасси коснулись взлётной полосы.
– Здравствуй, Москва! – пробивал голос Грабы шум аплодисментов пассажиров. – Ну, ты как? – хлопал он Эжена по плечу.
– Нормально.
Что испытывал Граба, Эжен не знал, но лично у него, встреча со страной где он не был десять лет, никаких чувств не вызвала. Он был лишён привязанности к местам; его интересовали только деньги и комфорт.
