В среде «исконно-посконных» преобладают те, кто пишет вполне здравые и приемлемые для русского человека вещи, не претендует на «всемирное значение», но: не оригинален – чаще банален; вторичен и как-то нарочито лоялен власти. И самое главное: он – патриот и искренне считает себя наследником славянофильской традиции XIX века. И вот тут начинается, что называется, интрига. Исторический спор западников и славянофилов в имперской России и современная грызня двух обозначенных групп интеллигенции так же схожи между собой, как фигуры Печорина и Грушницкого из знаменитого романа. Западники и славянофилы, под каким углом бы их ни рассматривать, были представителями господствующего класса, финансово независимые люди, свято верившие в свою ответственность за судьбу родины. И самое главное – это были прекрасно образованные господа, знавшие историю как Российского государства, так и Западной Европы. И, прошу прощения за банальность, никакой речи быть не могло об их вульгарной материальной заинтересованности при формулировках своей позиции. В случае современных участников вышеизложенного противостояния, это, конечно, спор старожилов глухой деревни и понаехавших. Представить себе фигуру яркого представителя «патриотов» – главного редактора журнала «Наш современник» С. К. на месте братьев Аксаковых или Н. Я. Данилевского невозможно при наличии даже очень бурной фантазии. Одним словом, конфликт двух важнейших групп российской интеллигенции лежит больше в этнической плоскости, чем религиозно-философской. Это невероятно интересная тема, и о ней – в следующий раз.
Если же обратиться к положительным примерам современной российской журналистики, так или иначе имеющей отношение уже к интеллектуальным «опытам», то это две группы пишущих на актуальные темы. Первые, как ни удивительно бы это прозвучало, – священнослужители Русской православной церкви. У них, особенно у приходских батюшек, есть значительное преимущество перед прочими «собратьями по перу». Они каждый день очень тесно общаются с представителями всех слоев российского общества, что дает им такое знание реального положения дел в стране, которым не обладают даже социологи «в штатском». А журналистика без работы «в поле», выражаясь опять-таки социологическим языком, бессмысленна и даже, я бы сказала, двусмысленна. Вторая группа – это тоже своего рода «интернациональная» бригада журналистов, выходцев из разных частей бывшей Империи и даже других стран, имеющих очень хорошее образование, полученное еще в СССР, большой опыт участия в «реальной» политике, экономике и даже военных действиях (после распада государства); прекрасно разбирающихся в религиозных и этнических «тонкостях» современной жизни не только России, но и ее стратегических партнеров и соперников. А самое главное – это те, кто своей исторической родиной считают Русское государство, в самом широком смысле этого слова. Они – самостоятельные фигуры, со сложившейся картиной мира, твердо отстаивающие свою позицию, без оглядки на сиюминутную смену власти, четко осознающие тот непреложный факт, что любая власть в России меняется, а государство остается.
Именно эти две группы журналистов – а по существу: политиков, философов, экономистов, ученых, религиозных деятелей – и составляют, по моему мнению, базу для формирования интеллектуальной элиты в современном российском обществе. Они же могут и продолжить ту старинную дискуссию, именуемую в науке спором западников и славянофилов, но уже в новых исторических условиях.
11.07.
От корма кони не рыщут,
от добра – добра не ищут
Наблюдая за политической жизнью России последние пару-тройку лет, не переставала удивляться, почему в такой стране, где еще 30 лет назад социалистические идеи были очень сильны и понятия «справедливости», «равных возможностей» существовали в обществе не только в качестве декларативных, но и осуществлялись (со всеми оговорками) на практике – в условиях реальной многопартийности отсутствует сильная социал-демократическая партия. КПРФ, при всем уважении к ее искренним сторонникам, все-таки очень странная партия. Как можно сочетать в себе идею всеобщего равенства и в то же самое время – религиозную систему ценностей, в основе которой по определению заложена исключительная иерархичность (а многие современные коммунисты вполне прилежные прихожане Русской православной церкви); следовать основным «заветам Ленина» и говорить об исключительной роли русского народа в государстве; защищать права простого трудового человека и держать в своих рядах представителей банковского капитала и владельцев крупных предприятий, в современных условиях очень жестко эксплуатирующих обычных «работяг»; ряд этих противоречий можно продолжать. Хотя вполне очевидно, что в России начала XXI века только партия, последовательно исповедующая идеи социал-демократии, может составить реальную конкуренцию так называемой «партии власти». Особенно учитывая тот факт, что эта последняя не имеет никакой идеологической основы, эклектична в своей социальной базе, включает в себя по преимуществу тех людей, чьи серьезные проблемы с действующим законодательством начнутся в тот самый момент, когда они эту партию покинут. А главное, что единственная реальная цель партии, стоящей во главе государства, не управление страной в конкретных исторических условиях, а концентрация в своих руках всего имущества страны. А под этим понимаются: людские ресурсы, включая грудных детей; вся материально-техническая база и банковский капитал; все, что имеет отношение к культурному наследию Русского государства (архивы, библиотеки, музеи, театры, кинематограф). После завершения этого процесса должно последовать юридическое оформление наследственных прав на все это имущество, что возможно в разных вариантах, включая: реставрацию монархии, начало реституции, объединение с другими странами и формирование новых искусственных государственных образований, и т. д.
В этих условиях формирование в России крупной политической партии, безусловно, на базе современной КПРФ и партии «Справедливая Россия», с включением любых других общественных и профсоюзных движений, исповедующих идеи социал-демократии, – единственный способ остановить, как выразились бы большевики старой закалки, эту «ползучую контрреволюцию». И последние пару лет, во время бурных событий 2011—2012 гг., стало складываться впечатление, что эта идея стала овладевать самым широким спектром политически-активных масс: начиная от махровых националистов, заканчивая конгрессом еврейских общин. Любые попытки реставрации в России монархического строя – абсолютно демагогические и спекулятивные – уничтожат государство навсегда, сделав после этого все ее оставшееся в живых население рабами.
Любой человек, так или иначе знакомый хотя бы с тысячелетней историей Русского государства (даже не заглядывая во «времена Бусовы и Белояровы»), хорошо осознает тот факт, что базовым элементом нашей страны является община, в разные времена принимавшая самые разные формы, но сохранявшая неизменными свои главные черты. Это могла быть городская община, представленная «ремесленными и цеховыми», купеческими гильдиями и мещанскими собраниями, объединенными до начала XX века еще и в церковные приходы, где церковный староста осуществлял связь между духовными лицами и собственно общиной. Областные архивы сохранили многочисленные документы, которые при внимательном изучении дают отличный исторический «срез» на эту тему. Известный по знаменитому роману Шолохова казачий круг, хотя здесь была своя специфика, связанная с военными и полицейскими функциями сословия. Но главной на протяжении всей истории страны была, безусловно, община сельская. При смене династий, царей, патриархов, а потом и генеральных секретарей, она практически не менялась. Коллективное принятие многих решений, ответственность главы семьи – а одно крестьянское хозяйство могло включать до 25—30 человек, особенно у старообрядцев – за поведение всех домочадцев, отправка в рекруты, наем учителей для местной школы, и многое-многое другое осуществлялось в рамках «общины». Когда помещики выехали из охваченных народными волнениями западных территорий во время известных событий, крестьяне еще задолго до всяких колхозов стали объединяться в коммуны, так как вести сельское хозяйство совместно хуторянам, особенно после того, как с фронтов первой мировой войны не вернулось много мужчин, было значительно легче. В городах в это время начинают формироваться артели, потребкооперация. Мне посчастливилось в Челябинском госархиве в фонде «Нотариальная контора» найти документы где-то начала 20-х годов, в которых горожане самых разных сословий и профессий, сразу после разгрома Колчака, в условиях совершеннейшей разрухи, объединившись в какую-то очередную артель «Пчела» для совместного производства и сбыта с/х продуктов, выписывают доверенность на ведение своих дел чудом уцелевшему в городе юристу и заверяют ее у нотариуса. Те же колхозы тоже не спустились на нашу землю «с планеты Марс», были закономерным продолжением «общинного» ведения хозяйства – при всей советской специфике, связанной с раскулачиванием. При крушении Советской власти, при всех оговорках, именно кооперативы становятся первыми ласточками нового времени, причем в них объединялись не только швейники и кондитеры, но и ученые-атомщики и первые программисты.
