у Ольги сложились особенные отношения. Он был Пашкин, он был семьей. Вроде старшего сына, который давно отрезанный ломоть, но все равно родной. А как не родной, если сердце выболело, когда зверь был на грани жизни и смерти? А Раш, следом за Пашкой, считал обеих самочек зоной своей особой ответственности. Даже на Свапа огрызался, когда тот перебарщивал с воспитанием Тыри. Эдакий старший брат, скупой на эмоции, но заботливый.
В тот вечер, как и в любой другой, у нгурульей тренировки были зрители – парни дожидались своих партнеров, чтобы похвалить, сопроводить в виварий и угостить горстью-другой пуйфинов. Подсушенные пуйфины – это была нгурулья валюта. Оля с подачи дедушки Ажура завела такой ритуал – похвалить в конце дня. Это он, мудрый дед, начал подкармливать щену за каждое принесенное бревно.
Снабжение хутора топливом незаметно, но надежно легло на плечи Павла. А дров нужно было много. Кузня же. Да и людям хоть малое облегчение в их трудах. Коста и Ован были заняты каждый по своему профилю. Пашка же, как самый неодаренный, был почти бесполезен: ему даже гряды копать не давали, на то маг земли имелся. Вот он и скакал, вооруженный топориком, по дальним косогорам в поисках сухостоя. Не один скакал, а во главе четверки нгурулов. С помощью Раша и словесных команд все получалось. Только Тыря слов понимать не хотела и таскала топливо исключительно во двор деда Ажура. За что неизменно получала от самого дедули или от Наяны горсточку подсушенных личинок. Тыря начала активно расти и ела как не в себя, но и сил тратила много – училась, играла, волонтерила.
Лавэ и его монарший друг каждый вечер приходили посмотреть хотя бы на окончание занятий. Внешне все выглядело вполне официально – начальственная проверка, а то ж. На самом деле и господа «генералы», и Ольга приходили для того, чтобы окунуться в атмосферу довольства и благодушия, которая витала вокруг усталых зверей. Эдакое омовение души на сон грядущий.
Вот на эту умиротворенность и был у Пашки расчет, когда он влез со своим докладом о самоволке. Дескать, вышли без разрешения, через полчаса вернулись. Готовы принять заслуженное наказание.
– И чего ты вылез? – лениво скуксился Эрик. – Молчал бы, никто бы и не заметил.
– Никак нет, – отчеканил Павел. – Кое-кто видел.
Лавэ поморщился. Так в самоволку на его памяти еще никто не ходил. С выходного задержаться суток на трое – было. Вдвоем по одному артефакту-пропуску выскользнуть – было, а чтоб на нгуруле туда и на нгуруле обратно, такого не было. По-хорошему нужно не только Павла и его подельников наказывать, но и Ольгу. За ненадлежащую бдительность и халатное отношение к хранению секретного артефакта.
– Кто видел, что видел и при каких обстоятельствах?
– Лидер второй тройки.
– Гадрел? – Лавэ прищурился. Вот и еще один кандидат на наказание.
– Так точно. Он видел, как Коста возился на плацу, а рядом с ним был нгурул Ована. Потом Гадрел притаился и увидел, как Коста вывел Туса за ворота. Через две минуты вернулся Ован с Тусом. Меня и нашей поклажи Гадрел не видел. Я с улицы внес ее в караулку.
– И что ты предлагаешь мне сделать? – Лавэ рассматривал подопечного с вивисекторским интересом. – Вы же вроде как для дела старались.
– Подвергнуть наказанию, – недрогнувшим голосом отрапортовал Пашка, вытянувшись в струнку. И тут же сбросил маску бравого пофигиста: – У вас выбора нет, командир. Я же понимаю.
О да! Что такое устав, Пашка понимал с детства.
– Ты что-то мне недоговариваешь, мальчик. Но, может, оно и к лучшему. И как предлагаешь тебя наказать?
– Не могу знать, господин лавэ, – преданно вытаращил глаза Пашка.
Величество от души забавлялся: понимает ли несовершеннолетний подопечный друга Раима, сколь много противоречий и проблем взбаламутил единственным своим проступком? Скорее всего, понимает. Не все, но многое.
– А скажи-ка мне, сын воина, – обманчиво ласково заговорил Эрик и сделал вид, что заинтересовался тем, как уводят нгурулов с плаца. Нарочитая пауза на Пашку не произвела ровно никакого впечатления, нервничать он и не думал. – Скажи-ка мне, как наказал бы тебя отец?
– Как отец или как офицер? – осторожно уточнил Паха.
– Овисер? – переспросил лавэ.
– Офицер, – четко проартикулировал Павел. – Воин, который имеет право командовать другими воинами. Как строевого солдата замучил бы нарядами на кухню или еще куда погаже. А как офицера, более низкого по рангу, посадил бы на гауптвахту. В карцер, по-вашему.
– А как отец? – не дал соскочить с темы Раим. Ему вдруг стало интересно, каково это – быть отцом вот такого вот парня. Пашка дрогнул лицом, но взял себя в руки.
– Вероятно, никак, господин лавэ. – «Генералы» выжидательно молчали, побуждая продолжать. – Скорее всего, наказание за отлучку без спроса и поощрение за помощь женщине по совокупности уравновесили бы друг друга. – Пашка сглотнул внезапную горечь. – Отец понял бы, что времени на запрос разрешения у меня не было. Промедлил бы – потерял бы шанс выведать то, что хотела знать тётя Оля.
– А если бы не уравновесили?
– Заставил бы делать что-либо неприятное в личное время.
– Например?
– Например, копать гряды противной соседке по даче[4] , вместо того чтобы загорать у ручья. Но это если бы я совсем салагой был.
Господа переглянулись. Про «салагу» и «копать дачу» они не поняли, но без слов договорились не расспрашивать – от парня сквозь все щиты веяло застарелой тоской.
– Если я накажу тебя карцером, что делать станешь?
– Сидеть, – пожал плечами Паха. И тут же уточнил: – Один или с парнями? – Обычная жизнерадостность уже вернулась к нему.
– Один.
– Спать и тренироваться.
– А с парнями?
– Никак нельзя! – Пашка не на шутку встревожился. – Еще и нгурулов на тёть Олю повесить? Надо, чтобы один из нас был на воле. – Потом подумал, еще подумал, поджал губы и решился: – Ована и Косту нельзя в карцер. Я за них отсижу! – И загорячился, стараясь быть убедительным: – У них на хуторе работы по горло. Наш земляной тёть Оле сейчас очень понадобится, мы же картошки принесли! Они с тёть Симой посадить мечтали! Коста и Ован – сработанная пара, у них вместе хорошо получается!
– А что твой Коста делал на
