— Солнце моё, ты туда кирпичей, что ли, наложила? — спросил Мо, когда выносил во двор её сундучок с книгами.
— Но ты же сам говоришь, что книги должны быть тяжёлыми, ведь в них заключён целый мир, — ответила она, отчего отец улыбнулся — в первый раз за всё утро.
Автобус, напоминавший в этом заброшенном сарае какого-то полосатого зверя, был для Мегги дороже всех домов, где им с отцом доводилось жить. Нигде ей не спалось так сладко, как в кровати, которую отец соорудил для неё в автобусе. Ещё в нём был стол, крохотная кухня и скамейка с откидной крышкой, где во множестве хранились разные путеводители, карты и потрёпанные блокноты.
Мегги любила этот автобус, но сегодня ей совсем не хотелось в него забираться. Когда Мо вернулся к дому, чтобы запереть дверь, Мегги вдруг показалось, что она сюда больше никогда не вернётся, что это путешествие будет не похожим на все остальные, что они будут ехать всё дальше и дальше, словно убегая от чего-то неизвестного. Или от того, о чём ей не хотел говорить отец.
— На юг! — скомандовал Мо, когда сел за руль.
И они тронулись, ни с кем не попрощавшись, ранним утром, которое всё ещё пахло дождём.
Но у ворот их уже поджидал ночной гость.
НА ЮГ
— За Дремучим Лесом — Белый Свет, а это уже ни тебя, ни меня не касается. Я там никогда не был и никогда не буду, и ты там никогда не будешь, если в тебе есть хоть капелька здравого смысла.
К. Грэм. Ветер в ивах
(перевод И. Токмаковой)Должно быть, он давно уже стоял возле каменной ограды. Сто и даже больше раз Мегги ходила по этой стене с закрытыми глазами, чтобы отчётливее представить себе тигра, который метался у подножия, наблюдая за ней своими жёлтыми, как янтарь, глазами.
Теперь там притаился Сажерук. Одного взгляда на него девочке хватило, чтобы сердце бешено заколотилось. Он вышел из тени так внезапно, что Мо чуть было его не задавил. На нём был только свитер, поэтому он обхватил себя руками, чтобы согреться. Его пальто, вероятно, было всё ещё мокрым, а волосы уже высохли, и теперь рыжие пряди падали на исполосованное шрамами лицо.
Мо еле слышно выругался, заглушил двигатель и вылез из автобуса. Сажерук растянул губы в странной улыбке и прислонился к стене.
— Куда же ты собрался, Волшебный Язык? — спросил он. — Мы разве не договаривались? Однажды ты меня уже обманул, помнишь?
— Ты знаешь, почему я тороплюсь, — ответил Мо. — То же самое было и в прошлый раз.
Он стоял возле двери автобуса и был очень напряжён, как будто ждал, когда Сажерук уйдёт с дороги.
Но гость вёл себя так, словно ничего не замечал.
— Могу я спросить, куда ты направляешься? В последний раз мне пришлось разыскивать тебя четыре года. Люди Каприкорна чуть было не нашли тебя раньше.
Когда он поднял глаза на Мегги, она враждебно на него посмотрела.
— Каприкорн на севере, — сказал Мо после недолгой паузы. — Значит, мы поедем на юг. Если он не разбил свой лагерь где-нибудь ещё.
Сажерук посмотрел на дорогу. В выбоинах поблёскивала дождевая вода.
— Нет! Он всё ещё на севере. По крайней мере, так говорят, а если ты всё-таки решил отправиться на юг и не отдавать ему то, что он ищет, тогда и я туда поеду. Видит Бог, не хочу быть тем, от кого люди Каприкорна узнают плохие новости. Если бы вы меня подбросили… Я уже готов ехать!
Две сумки, которые он извлёк из-за стены, выглядели так, словно уже дюжину раз объехали с ним вокруг света. Кроме них, у него оказался ещё рюкзак.
Мегги плотно сжала губы.
«Нет, Мо, — подумала она, — мы не возьмём его с собой!» Но достаточно было лишь взглянуть на отца, чтобы стало ясно: его ответ будет другим.
— Поехали! — сказал Сажерук. — А то, что я скажу людям Каприкорна, когда они меня схватят?
Он был похож на собаку, которую выгнали на улицу, и хотя Мегги пыталась разглядеть в нём что-нибудь отталкивающее, ей это не удавалось. Но всё равно она не хотела брать его с собой. Выражение её лица было тому доказательством, но ни один из мужчин не обратил на неё внимания.
— Пойми, я не смогу долго скрывать от них, что видел тебя, — продолжал Сажерук. — И кроме того… — он запнулся, — кроме того, ты виноват передо мной, не забыл?
Мо кивнул. Мегги видела, как его рука ещё крепче ухватилась за дверь автобуса.
— Согласен, я виноват, — сказал отец.
На лице ночного гостя отразилось облегчение. Он быстро вскинул рюкзак на плечо, подхватил сумки и направился к автобусу.
— Постойте! — крикнула вдруг Мегги, когда Мо пошёл ему навстречу, чтобы помочь донести сумки. — Если он едет с нами, тогда я хочу знать, от кого мы бежим. Кто такой этот Каприкорн?
Мо обернулся.
— Мегги, — начал он хорошо знакомым ей тоном, — не будь такой глупенькой. Ну, перестань.
Девочка открыла дверь и выпрыгнула из автобуса.
— Мегги, чёрт возьми! Залезай обратно. Нам пора ехать!
— Залезу, если ты мне расскажешь.
Мо подошёл к ней, но Мегги вывернулась у него из рук и побежала через ворота на улицу.
— Почему ты мне не отвечаешь? — кричала она.
Улица была такой пустынной, словно они остались одни на всём свете. Лёгкий ветерок коснулся её лица и зашелестел в листьях липы. Затянутое тучами небо, похоже, и не собиралось светлеть.
— Я хочу знать, что происходит! — продолжала кричать Мегги. — Хочу знать, почему мы встали в пять утра, почему мне не надо идти в школу. Хочу знать, вернёмся ли мы сюда и кто такой Каприкорн.
Когда она произнесла это имя, Мо быстро огляделся, как будто тот, кого, по-видимому, так боялись оба мужчины, мог внезапно появиться из-за сарая, как совсем недавно появился Сажерук. Но двор был пуст, а Мегги слишком разозлилась, чтобы бояться того, о ком ничего не знала, кроме имени.
— Ты ведь всегда мне всё рассказывал! Всегда! Но Мо молчал.
— У каждого есть свои тайны, — сказал он наконец. — А теперь садись в автобус. Нам пора.
Сажерук с сомнением посмотрел сначала на Мо, потом перевёл взгляд на Мегги.
— Разве ты ей ничего не рассказал? — спросил он тихо.
Мо покачал головой.
— Но ведь что-нибудь ты должен ей сказать. Опасно, если она не будет ничего знать. В конце концов, она уже не маленькая.
— Но ведь, если она узнает, это тоже опасно. Тем более что это ничего не меняет.
Мегги всё ещё стояла на улице.
— Я слышу, о чём вы там говорите! — крикнула она. — Что опасно? Я не войду в автобус, пока не узнаю!
Но отец молчал. Сажерук, немного поколебавшись, поставил сумки на землю.
— Ладно, — сказал он. — Тогда я расскажу ей о Каприкорне.
Он медленно подошёл к Мегги. Девочка невольно попятилась.
— Ты с ним уже встречалась, — сказал он. — Давно, ты была тогда совсем крохой. — Он показал рукой на уровне своих колен. — Как же объяснить тебе, кто он такой? Если ты увидишь, как кошка терзает птенца, ты наверняка заплачешь, правда? Или попытаешься спасти его. А Каприкорн может специально скормить птичку кошке, только чтобы посмотреть, как она рвёт жертву когтями, а вопли и трепыхание малютки для него сладки, как мёд.
Мегги снова отступила на шаг, но Сажерук подошёл ещё ближе.
— Не думаю, что тебе доставляет радость пугать людей до дрожи в коленях, — продолжал он. — А ему это нравится. Вероятно, ты не стала бы любыми средствами добиваться того, что захочешь. А Каприкорн именно так и поступает. И, к сожалению, у твоего отца есть то, что ему нужно.
Мегги глянула на отца, но он по-прежнему молчал.
— Каприкорн не реставрирует книги, как твой отец. Но одно ему удаётся превосходно — внушать страх. В этом ему нет равных. Это его ремесло. Хотя, думаю, сам он не ведает, каково это, когда страх сковывает тебя по рукам и ногам. Зато он прекрасно знает, как вызвать этот страх, как заставить его проникнуть в дома, в кровати, сердца и головы. Его люди разносят страх, словно чёрные вести, засовывают его под двери и в почтовые ящики, развешивают на воротах и стенах, пока страх не начинает распространяться сам, тихо и быстро, как чума. — Сажерук стоял теперь совсем рядом с Мегги. — У Каприкорна много людей, — продолжал он. — Некоторые поступили к нему на службу ещё детьми, так что, если он прикажет отрезать тебе ухо или нос, они, не раздумывая, сделают это. Люди Каприкорна одеваются во всё чёрное, словно грачи, только их хозяин носит белоснежную рубашку под чёрной курткой. И если ты когда-нибудь встретишь одного из этих молодцов, постарайся стать очень маленькой и незаметной. Понимаешь?
Мегги кивнула. У неё перехватило дыхание, а сердце бешено колотилось.
— Понятно, почему твой отец не рассказывал тебе о Каприкорне. Я бы тоже предпочёл рассказывать своим детям о более милых людях.
— Но ведь я знаю, что на свете живут не только милые люди!
Голос девочки дрожал от злости. А может быть, и от страха тоже.
