Фокер часто улавливал запахи куропаток, ежа, хорька или лисицы и шел по следу, хотя быстро терял его. Идти по следу дичи было трудно. Запах бывал у одних зверей сильнее, у других слабее. Сила его зависела и от того места, где проходил зверь. Но самым непостоянным был запах зайца. Даже Султанка, случалось, часами вертелась на одном и том же месте и, рассердившись, начинала лаять с досады. Фокер, бегая за ней, очень уставал. Тогда он садился и удивленно смотрел, как она кружит. Но это бывало редко, когда они упускали зайца, за которым гнались. Обычно Султанка не искала след. она знала, что в этом не будет особого толку, а направлялась прямо к тропинке или ложбинке, и почти всегда оказывалось, что там-то и прячется заяц.
Полагаясь на мать, Фокер ждал, когда она его вспугнет. Но иногда Султанка поднимала его так быстро и так стремительно уносилась следом за ним, что Фокер не мог ее догнать и лаял впустую, лишь бы показать, что принимает участие в гоне. Куцар за это сердился на него.
Однажды хозяин привязал его и не спускал с цепи до самого конца охоты. А в следующий раз отправился на охоту без Султанки.
Фокер бегал туда-сюда, ища заячьи следы. Хозяин указывал ему места, где должен был лежать заяц и часто угадывал. Фокер научился слушаться его. Но иногда Куцар ошибался. Он не знал многого, что уже постиг Фокер.
Пес уже научился поднимать на кукурузном поле зайчонка и выгонять его на открытое место, где того убивал хозяин. Когда кукурузу убрали и поле обнажилось, они стали охотиться в лесу.
Здесь все было иначе. Заяц убегал далеко, и если выбирался на каменистую тропинку, то ловко заметал следы.
Фокер отбивал лапы о камни, в них впивались колючки, глаза от напряжения начинали хуже видеть. Но извечная страсть охотничьей собаки заставляла его забывать о боли. Только дома он принимался скулить, и Куцар мазал ему лапы маслом или опускал их в мисочку с керосином.
Но отдыхать для Фокера было настоящим мученьем. Каждую ночь ему что-то снилось. Его затуманенному сознанию мерещились запахи. Смутно чудился заяц, и по усталому исхудалому телу пса пробегала дрожь. Ко всему окружающему миру он был равнодушен. Только пища радовала его.
Через два-три дня, отдохнув, он снова становился веселым, словно выздоравливая после тяжелой болезни.
Теперь он догадывался, когда Куцар поведет его на охоту. Стоило ему увидеть, что хозяин чистит сапоги или осматривает ружье, как он начинал нетерпеливо лаять.
Ни гуси, ни котенок его больше не интересовали. Ему исполнилось восемь месяцев, но у него уже был вид взрослой собаки. После охоты он возвращался с налитыми кровью глазами, с распухшей от лая глоткой. Вены вздувались, и морда казалась старой и усталой. Он похудел и стал задумчивым.
Даже улица больше не манила его. По-другому он стал относиться и к Куцару. Фокер полюбил его и не боялся, как раньше. Он слушался и выполнял его приказания не только потому, что тот мог его наказать, но и потому, что в их отношениях появилось что-то товарищеское. Охота связывала их, как тайна, в которую никто, кроме них, в семье не был посвящен.
Запах хозяина заставлял Фокера дружелюбно вилять хвостом. Пес различал этот запах среди всех остальных. Потеряв Куцара из виду, он находил его по следу и с жалобным визгом бросался к нему. Однажды, когда Фокер так увлекся гоном, что не хотел возвращаться, хотя уже стемнело, Куцар пошел домой один.
С белого, при слабом лунном свете, шоссе Куцар слышал, как лай Фокера затихает в темных уснувших лесах. Время от времени останавливаясь, он трубил в охотничий рог, но Фокер не обращал на это внимания. Лай его, как вздох, то замирал где-то в долине, то раздавался на озаренной луной вершине одного из холмов.
Только когда Куцар выстрелил, Фокер понял, что хозяин уходит. Он подолгу выл на полянах, по которым Куцар проходил днем, пока не отыскал его след. А когда догнал на шоссе, то от радости прыгнул ему на грудь. С этого осеннего вечера он еще сильнее привязался к Куцару.
Постепенно Фокер познал многое в чудесном лесном мире. Он изучил тропинки, по которым зайцы пробегали ночью, ложбинки, где они прятались. Но ему не приходилось пока видеть зверей из больших лесов, что были далеко от города. Туда Куцар до сих пор его не водил. Он не представлял себе, что кроме зайцев и белок, в чащах по склонам ущелья водятся косули, барсуки, дикие кошки, серые лисицы.
4
Прошел первый осенний дождь, и опять установилась хорошая погода. Снова наступили теплые ясные дни. Белесое небо спустилось ниже. Городок замер. Окрестные холмы словно бы приблизились к нему. Желтели леса, на пустынных дорогах пахло пылью и навозом. Река стала прозрачной, и все вокруг точно затаилось. По утрам ложился иней. В полдень солнце припекало, но земля не согревалась, и в тени по-прежнему было прохладно.
Двор Куцара стал еще грязнее: опавшие листья шелковицы, выросшая за лето вонючая свинья, гусиный помет и бесчисленные блохи.
Теперь Куцар ходил на охоту только по воскресеньям и в праздники. Он отправлялся в рощицы неподалеку от города или на виноградники, где зайца легко было отыскать и загнать. Но когда мех у лисиц стал пушистым, они с Козлевым отправились на охоту в ущелье.
Впервые Фокер очутился в огромном мрачном лесу по обеим сторонам ущелья, на дне которого шумела река. Липы с большими, кривыми дуплами желтели среди можжевельника и бука. Огненно-красные осины горели на фоне всего великолепия пестрых красок. Тишиной и покоем веяло от тонувших в тени сырых долин. Громадные камни под скалами поросли мхом. Рухнувшие от старости деревья лежали среди палой листвы. Каждый звук, каждый шаг далеко разносились в глубоком лесном молчании, где журчание родничка было пронзительным, как плач младенца. То тут, то там дорогу преграждали усеянные ягодами заросли кизила, ежевика обвивалась вокруг шиповника и других кустов. Синеватые скалы нависали над обрывами, как руины, кое-где из расщелин поднимался изогнутый ствол горной сосны.
Фокер растерялся, но Султанка, которая не раз бывала здесь, как обычно, зорко присматривалась ко всему вокруг.
Козлев и Куцар ступали тихо, лишь изредка обменивались двумя-тремя словами, да и то шепотом.
Они прошли поляну, и Козлев повел Фокера с Султанкой по тропинке. По ней они спустились вниз к подножью скал, где лес был более редкий и высокий. Там он отвязал Фокера, потом Султанку.
Фокер начал испуганно озираться, но Козлев сделал ободряющий знак и заставил его пойти вслед за Султанкой.
Скалы нависали над тропинкой, она становилась все уже и вскоре совсем затерялась среди каменных глыб.
Султанка устремилась к лесосеке, залитой утренним солнцем. Иней здесь уже растаял, и земля была мокрой.
Они с Фокером, махая хвостом, шумно возились в кустах. Султанка посвистывала носом. Она все чаще останавливалась и поднимала голову. Фокер уловил сильный кислый запах.
Впереди что-то зашелестело. Султанка бросилась на шорох. Лай ее мгновенно разнесся по всему ущелью и заглушил однообразный рев реки, которая пенилась внизу, вдоль белой ленты шоссе. В спокойной и чистой тишине утра голос ее зазвенел ясным звоном серебряного колокольчика.
Фокер хрипло вторил Султанке. Долины наполнились страстным радостным лаем, слившимся в громкий переливчатый гул.
Никогда Фокер не видел Султанку такой разгоряченной. Она лаяла злобно, словно говорила: «Буду гнать тебя, пока не загоню до смерти». Его охватило такое же остервенение. Неприятный запах приводил его в ярость. Не просто возбуждал, как запах зайца, но наполнял такой ненавистью, что шерсть дыбом встала у него на спине.
Пробежавшись раза три-четыре вдоль скал, они пересекли лесосеку, где крутилась лисица, и очутились у обрыва. Здесь Султанка на мгновенье остановилась и стремглав бросилась вверх по склону. Фокер остался один. Продолжая лаять, он добежал до покрытой лишайником скалы и только тогда понял, что шел по следу в обратную сторону.
В эту минуту грохот выстрела словно рассек долину. За первым грянул второй выстрел, и ущелье огласилось ружейным треском.
Фокер побежал туда, где раздавались выстрелы. Послышался голос Козлева, кричавшего:
— Султанка, ко мне! Ко мне!
Приседая на бегу, Фокер налетел на Козлева.
У самых его ног лежала убитая лисица…
5
В конце зимы Султанка умерла, и Козлев купил рыжего лохматого пса, которого Фокер невзлюбил. Он был злой, постоянно задирался, и Куцар перестал ходить на охоту с Кошевым. Впрочем, теперь Фокер мог обходиться без чьей-либо помощи. Он знал все места в лесах ущелья, где водились лисы и лесные зайцы с курчавой шерстью на спине. К полутора годам его голос приобрел особый баритональный тембр, которого не было ни у одной собаки в городе, а своей выносливостью, чутьем и упорством он удивлял всех.
