крала — баба — бобы — крала — баба — бобы — крала — баба — бобы — и — го — рох!
Ещё этот малый любил сниматься на фото с теми, кого искренне считал мастерами кино. Он то и дело выстраивал их, голых, в ряд у стены, в дружную ровную шеренгу, а сам кидался к ногам и преданно смотрел в объектив с пола, растянувшись и подперев голову кулаком.
Однако эти сволочи с фотоаппаратами всегда почему-то снимали группу по пояс.
Цахилганов же, посещавший фирму раз в год, оставался вполне довольным всею дурною сутолокой,
несмотря на то, что кривая советская уборщица,
безостановочно двигающая мокрой шваброй по полу,
нарочно стукала ею по щиколоткам курящих артистов, а так же всех прочих,
свирепо ворча одно и то же.
И с особым удовольствием, до пронзительной костной боли, ударяла его, самого хозяина Цахилганова –
нагримуются — с — утра — как — ггговны — и — ходют — по — колидору — и — серут — и — серут…
20
Цахилганов обходил фирму наскоро и покидал её, не задерживаясь: унылый профессиональный разврат любопытен половым неудачникам. Ему же было решительно всё равно, кем они считали себя раньше,
все эти помешано улыбающиеся видео-женщины с глазами мучениц, в чью живую плоть, увековеченную новым, свободным, искусством, втыкалось такое количество мужских осеменительных органов
одновременно — и бездетородно…
Только — вот — досада — обнаружилось — вдруг — что — здоровый — организм — Цахилганова — почему-то — стал — вырабатывать — лишь — мёртвые — сперматозоиды — а — так — всё — шло — как — надо.
Мысли о некой каре он отбросил от себя сразу: никто их ни к чему не принуждал, этих женщин и мужчин, поскольку аморален не рынок, но — нужда! И свободный гордый выбор — умереть от безденежья — оставался у каждой и у каждого: у извивающихся и закатывающих глаза на плоских, весьма голубых и розовых, экранах,
— тела — извивались — поскольку — на — них — клевали — и — пока — на — них — клевали — они — голубели — розовели — и — извивались —
а далеко от столицы, в степной тихой Нуре, уже появились распадающиеся заживо бледные рыбы — крупноглазые медлительные рыбы апокалипсиса.
Он-то бежал из Москвы,
— Лот-2 —
потому что в Карагане…
21
В Карагане, был уверен Цахилганов, его ждала привычная жизнь,
— свобода — выбора — сохранялась — равно — за — каждым — ещё — не — умершим — от — нищеты — и — ещё — не — умершим — от — обжорства — и — он — преуспевающий — выбрал — вдруг — тоже! — возвращенье — в — тихое — прошлое — спрятавшееся — там
где предрассветная сизая роса мерцает вдоль пыльной тропы, прямо за домом; и где перламутровая заводь, пахнущая лягушками, поблескивает в тинистом котловане, на ближайшем пустыре, словно круглое зеркало,
невзначай оброненное
рассеянными небесами
невдалеке от мусорной свалки.
Ведь всё лучшее, как ни преуспевай в столичной расчётливой сутолоке, осталось там, в Карагане… Ранняя, немного знобящая, рыбалка под кустом краснотала, наивно заглядывающего в степную речку, но иногда хватающего за спиною леску на взмахе всеми ветвями сразу,
— про — бледных — полураспавшихся — заживо — рыб — Карагана — он — ещё — не — знал — ровным — счётом — ничего —
и в Карагане жила его старомодная, до милой нелепости провинциальная, надёжная семья — из числа тех мирных семей, где ждут своих странников
— героев — отступников — изменников — калек — предателей — всех — любых —
светло и доверчиво, совсем не понимая плохого.
И отеческая добротная квартира в сталинском доме — тоже ждала Цахилганова, в которой мягкие обширные кресла и потёртые валики дивана хранили прежние тёплые запахи — ванили, миндаля, яблочного пирога и грубоватого, крепкого кофе марагоджип,
вскипающего по утрам в тесных объятьях меди,
опоясанной старинной чеканкой
с летящими по кругу
крылатыми жаркими леопардами…
Люба и дочь Степанида — ждали его, отправляясь по воскресеньям, ни свет — ни заря, в одинаковых светлых косынках на базар, за густым молоком и колхозной сметаной. А возвратившись, они неспешно ели нарезанные помидоры с перцем и спали ещё, до самого обеда, в большой комнате, разостлав одеяла на полу — для прохлады и простора. И тогда одинаково высовывались из-под простынок их пятки, гладкие и смуглые,
— будто — чисто — вымытые — молодые — репки.
22
Как же хорошо, что старую родительскую мебель он так и не успел сменить на более современную — его дочь, читающая многие толстые книги, уже маялась обострённым чувством социальной справедливости, и потому любую роскошь воспринимала как украденную у народа,
грозясь убежать из дома или выйти замуж преждевременно, назло отцу…
Драгоценнее же всего, однако, было иное:
в степном далёком Карагане хранился запас времени,
— оно — время — всегда — и — вечно — хранится — для — каждого — лишь — в — тех — местах — где — осталось — детство — человека…
Да, именно там, в угрюмом шахтёрском городе его детства, с пирамидами мрачных террикоников на горизонте, судьба сберегала — и сберегла — для Цахилганова огромное количество безмятежного времени!
Оно мирно дремало
в полированной настенной башне
с полнолунным
медлительным
маятником…
Звень-звень.
23
Маятник не подвёл. Цахилганов приехал — и в очередной раз удостоверился: нерастраченное его время старые настенные часы роняли бережно, лишь по строгой механической необходимости, словно серебряные капли, каждые полчаса, источая его скупым, сквозь нежный всхлип, звоном. И в безбрежном прежнем этом ванильно-кофейном времени ему очень важно было раствориться совсем,
— чтобы — здоровый — его — мужской — организм — забыл — напрочь — о — том — что — он — вырабатывает — лишь — некие — мёртвые — клетки —
почему-то.
Но в вольной степной Нуре уже плавали медлительные бледные рыбы
с распавшимися на волокна хвостами…
И Любовь почти всё время лежала безрадостно с книгой в своей комнате,
— ну — не — бред — ли — читать — Данте — на — французском — (??!) — Достоевского — на — немецком — Фолкнера — на — русском — то — есть — уходить — уходить — из — настоящего — в — искажённую — переводом — и — без — того — искусственную — реальность —
а выросшая, гладко причёсанная дочь-патриотка собиралась в Москву по неотложным делам, туго застегнув на горле все пуговицы белоснежной блузы, и топала по паркету полувоенными тяжёлыми ботинками, как пехотинец. Её пшеничная коса при этом моталась за спиной вызывающе и хлёстко,
будто казачья плётка…
24
Дочь заваривала теперь в незнакомом грубом чайнике дешёвый, дрянной чай, похожий на дёготь, пила это пойло, морщась, словно отраву,
но была при этом внешне так похожа на него, именно — на него, нет, что ни говори, а — похожа,
и дерзила Цахилганову уже напропалую. Заносчиво презирая добытые им деньги, бело-коричневая дочь Цахилганова грозилась расстрелять его, отца, за развал Союза (ну не бред ли?!) прямо на кухне. Расстрелять попутно,
потому что всерьёз готовилась Степанида к убийству более ответственному.
Чудище обло стоглаво было её целью — и не только её. И первая голова Чудища, явившаяся миру с печатью на лбу, была целью какой-то тонконогой пигалицы, приходившей, впрочем, на шатких шпильках. Вторая — Пьяная — голова также выслеживалась для некой девушки-мстительницы с толстым вздёрнутым носом. И лишь третья голова Чудища — Рыжая, завладевшая всей энергетической системой страны, предназначалась для Степаниды. Теперь это была самая сильная и беспощадная голова,
— она — пустила — такие — метастазы — что — стала — являться — многим — вытекая — вначале — оранжевым — облаком — и — материализуясь — прямо — из — электрических — домашних — розеток — но — исчезала — на — время — когда — её — осеняли — крестным — знамением —
однако Степанида знала, что освободить страну от её удушающих поборов навсегда можно лишь, выстрелив ей в лоб
из обреза.
Да, из обреза — и в упор, потому что радиус поражения тут — наибольший, видите ли.
И всю эту белиберду Цахилганов был вынужден слушать теперь от трёх молодых девиц у себя дома, хоть и в пол-уха, причём девицы — как три сиамские кошки — фыркали одновременно за спиною, когда он выходил, и нарочно включали ему вслед на полную громкость одну и ту же многообещающую злорадную песенку,
— достань — гранату — и — будет — праздник — сразу — даром — и — для — всех —
