Я взял чашку. Чай тоже оказался моего любимого сорта, «Лапшанг сусонг». Мало найдется в России людей, которым он придется по вкусу. Все мои приятели, отхлебнув этот напиток, мигом морщатся и недоуменно спрашивают: «Ты что, заварил его водой, в которой мыли рыбу?»
И никакие мои рассказы о том, что «Лапшанг сусонг» готовится особым образом, сушится дымом от дров, обладающих специфическим ароматом, на них не действуют. Не далее как вчера мой лучший приятель Макс, услышав от меня фразу: «Сейчас угощу тебя лучшим чаем на земле», — завопил: «Только не тем, который воняет тухлой воблой!»
— Вам не нравится вкус? — заботливо поинтересовался хозяин.
— Наоборот, это мой любимый сорт, — пробормотал я, — странно, до чего могут быть похожи два человека. Мало того, что у нас одно отчество, так еще и пристрастия одинаковые. Я словно сижу у себя дома. Ей-богу, не знай я своего отца столь хорошо, подумал бы…
Андрей рассмеялся:
— Я тоже сразу почувствовал к вам расположение и удивился, где вы могли познакомиться с Кириллом! Ладно, начнем по порядку.
Я внимательно слушал его речь, очень грамотную, без малейшего признака сленга или простонародных выражений.
— Кирилл — первый муж моей жены Ани, — пояснил Андрей. — Oни давно развелись, не я послужил тому причиной, через пару лет после их развода мы с Аней полюбили друг друга, и она переехала ко мне.
У Кирилла нет никаких родственников, мать его закончила свои дни в сумасшедшем доме. Анечка, выходя замуж за Кирилла, понятия не имела о том, что связывает свою судьбу с психически больным человеком. Впрочем, у Кирилла болезнь развивалась медленно, Аня все странности в поведении мужа объясняла его дурным характером. Вскоре она подала на развод. Став свободной женщиной, она осталась с бывшим супругом в одной квартире, ей просто некуда было идти. И только тогда до нее дошло — Кирилл не совсем нормален. Аня обратилась к врачу, психиатр поставил диагноз: шизофрения, ну а потом выяснилась правда про сумасшедшую мать.
Раз в год у Кирилла бывает обострение. Если у обычных шизофреников, простите за дурацкий каламбур, заболевание ужесточается весной и осенью, то Кирилл становится невменяемым зимой, в феврале. В остальное время он ведет себя как нормальный человек, моет машины на автомойке и даже кажется довольным своей судьбой.
— Чего мы только с Анечкой не натерпелись, — качал головой Андрей, — вы и не представляете, какой бред приходит больному в голову!
Аня молча кивнула, она явно чувствовала себя скованно в моем присутствии.
— Заканчивается это всегда одинаково, — продолжал Андрей, — я кладу его в клинику, плачу врачам, через несколько недель Кирилл вполне адекватным выходит из больницы и вновь начинает мыть чужие машины. Любой другой труд ему не под силу, хотя амбиций у парня выше крыши. Честно говоря, он неприятный человек, надо бы плюнуть на него, пусть живет как может, я ему ничем не обязан, но Анечка, добрейшая душа, не способна оттолкнуть больного, вот мы и маемся! Адрес наш ему известен, и, поверьте, ваше появление было не самым неприятным сюрпризом!
Аня снова кивнула.
— Просто ужас, — вздохнул Андрей, — в прошлом году он привез сюда человек десять милиционеров, вооруженных до зубов. Наплел им, что его жену похитили и держат тут помимо ее воли. Естественно, мы показали наше свидетельство о браке и решили проблему, но пережили несколько очень неприятных минут. Теперь вот история с вами.
— Я сразу понял, что посетитель не в себе, — заверил я Андрея.
Мы выпили чаю, поговорили о том о сем, и я откланялся. Андрей довел меня до машины. Аня, не сказавшая за время встречи и десяти слов, осталась в доме.
— Поезжайте направо, — посоветовал Андрей, — так быстрее получится, не по основному шоссе, а по местной дороге.
Я кивнул:
— Спасибо.
«Десятка» заурчала мотором.
— Ждем вас весной на шашлычок, — радушно пригласил меня Андрей. — Анечка волшебно люля-кебаб готовит. Здесь в апреле такая красота!
Я улыбнулся:
— Не премину воспользоваться.
— Буду рад, — сказал Андрей, — поверьте, не ради красного словца говорю. Вы мне очень симпатичны.
— Взаимно, — ответил я и уехал.
Дорога оказалась отвратительной, скользкой, узкой, извилистой. Я постарался сосредоточиться на управлении автомобилем и пожалел, что, послушавшись Андрея, не выехал сразу на шоссе. Было темно, в свете фар кружились и падали тысячи снежинок. Я полз на третьей скорости, спидометр показывал километров пятьдесят. Внезапно, чуть не задев «десятку», меня обогнал «каблук». За рулем сидел парень в ярко-оранжевой бейсболке — абсолютно неподходящем для зимы головном уборе. На секунду водитель повернул в мою сторону лицо, бледное, с тоненькими, стекающими вниз от верхней губы к подбородку усами. Я подался чуть левее и почувствовал, что педаль тормоза как-то странно легко ходит под ногой. Дорога внезапно пошла под гору; показался очередной крутой поворот. И тут в свете фар возникла девушка, одетая во все белое. Ее лицо, пугающе огромное, мелькнуло перед моими глазами. На какую-то долю секунды я потерял самообладание и зажмурился, а потом попробовал остановить машину. Педаль тормоза свободно ушла в днище «десятки». Я пытался и так и этак затормозить, но «Жигули» двигались вперед. По непонятной причине у практически новой машины отказали тормоза. Я резко повернул руль. Послышался тупой удар, затем такой звук, словно кто-то раздавил яичную скорлупу, и «десятка» полетела куда-то вниз. «Господи, — пронеслось в моей голове, — кажется, это конец».
Глава 3
Один из моих приятелей, Леня Калмыков, перенес клиническую смерть. Он очень подробно рассказал нам о своих ощущениях.
— Сначала, — вещал Ленька, — я увидел свое тело сверху. Жуткое ощущение, скажу я вам. Потом меня волокло через трубу, а затем… Нет, ребята, слов не хватает! Невероятный свет, всепоглощающая радость… Прямо жаль, что сюда вернулся.
Ленька говорил с таким жаром, с такой убежденностью, что я ему поверил, похоже, он и впрямь побывал там, откуда не возвращаются.
Я раскрыл глаза и испытал некоторое разочарование. Вроде я умер, погиб в автомобильной катастрофе, но где тот невероятный, согревающий душу свет? Вокруг совершенно темно. Или я сразу попал в ад? Хотя если уж прелюбодей и выпивоха Ленька оказался на некоторое время в раю, то и мне там должно найтись местечко. Ей-богу, ничего плохого я никому в жизни не сделал, так, грешил по мелочи: лгал, впадал в уныние… Но я чтил отца и мать, никого не убивал…
В лицо ударил пучок света. Я невольно зажмурился. Вот он, Господь. Кто бы мог подумать, что россказни про тот свет — правда? Я, конечно, очень надеялся, что там, за чертой, меня ждет более счастливая жизнь, но все же в существовании загробного мира сильно сомневался. Господи, прости меня, грешного!
— Эй, мужик, ты жив? — послышался хриплый голос.
Я раскрыл глаза и увидел перед собой лицо. Бог явился мне в образе дядьки в грязном полушубке и ушанке.
— Ты как? — спросил он. — Говорить можешь или онемел от страха?
И тут до меня дошло: сижу в «десятке», которая, съехав с дороги, угодила в довольно глубокую канаву. А около меня сейчас топчется водитель, очевидно, ставший свидетелем происшествия. Я разлепил губы и пробормотал:
— Жив вроде.
— Здорово, — обрадовался шофер, — ну-ка, пошевели руками и ногами. С виду ты вроде целый.
Очень осторожно я выполнил его указание и пришел к выводу: да, я цел. Скорей всего, переломов нет.
— Вот и славно, — гудел мужик, помогая мне вылезти из покореженной «десятки». — Еду я себе спокойненько, гляжу — в канаве жопа торчит. Ну, думаю, убился бедолага.
Он впихнул меня в свою «Газель».
— Надо в ГАИ позвонить, — прошептал я.
— Так я вызвал, — сказал шофер, — ща подъедут. Тебя как звать-то?
— Иван Павлович, — машинально представился я, — Иван Павлович Подушкин, ответственный секретарь общества «Милосердие».
В глазах доброго самаритянина запрыгали чертенята.
— А я Серега, — сообщил он, — Поливанов, на «Газели» езжу, грузы перевожу, кто наймет, на того и работаю. Как же ты так неаккуратно? Машина-то, похоже, новая.
— Да, — кивнул я, чувствуя, что начинаю дрожать, — месяц назад купил.
— Нельзя по такой дороге носиться, — рассудительно сказал Серега, — вишь, что получилось!
— Тормоза отказали, — проклацал я зубами и передернулся, вспоминая, как отчаянно давил ногой на педаль.
— Вона чего, — протянул Серега, — ты теперь на завод в суд подай! Тачка новая, все должно работать хорошо. Они тебе ремонт оплатят и за моральный ущерб дадут. Во гады! Наши-то работяги хороши! С похмелья небось были, когда твою «десяточку» клепали. Я поэтому летать на самолете перестал. Пьяный механик винтик закрутить забудет, и прощай, Серега! Ну и негодяи! Ладно, хорошо, что это тут приключилось. Народу нет, а кабы задавил кого?
