который она когда-то сама вырезала и расписала, — бечевка, украшенная птичьими перышками, к которой была прикреплена птичья фигурка. Перед сном девушка нередко ее разглядывала, представляя раскинутые крылья на фоне огромной луны.
Но в этот вечер Дана только мимоходом глянула в мутноватое зеркало, забралась под одеяло и закрыла глаза, надеясь хоть ненадолго забыться. Увы, покой не наступил, и поутру она поднялась с больной головой и покрасневшими глазами. Позавтракав парой ломтиков хлеба с маслом и запив их горячим цикорием, девушка вернулась к работе, хоть и не чувствовала прежнего вдохновения. Как ни странно, мысль о предстоящем визите в Усвагорск теперь ее немного подбадривала: все остальное лишь вгоняло в тоску. Даже чистое синее небо и доносящиеся запахи залива не приносили прежнего умиротворения.
Другие художницы не обратили особого внимания на ее угнетение, так как всегда находили ее смурной и нелюдимой. Те же, кто знал истинную причину, тем более предпочитали помалкивать. Однако приближался Иванов день, и тут Дана не могла остаться в стороне. Мелания давно поучала ее, что в самый длинный день в году, на пике природного расцвета, им особенно важна поддержка высших сил. Вообще колдунья-наставница не любила о них распространяться, но культ почитания соблюдала жестко, в каждом празднике, заклинании и расписанном амулете.
Кроме того, праздник был важен для артели и по житейским причинам. В Дюнах гуляние начиналось еще днем, на главной площади. Посредине ставилось молодое деревце, украшенное цветами, лентами и ранними плодами, вокруг него горожане танцевали и пели, а затем могли отведать праздничных угощений в торговых палатках, от горячей ячменной каши до самого затейливого варенья. Также щедро разливался квас, узвар, душистые ягодные кисели, но многие были не прочь и отведать хмельной наливки.
А в других палатках продавались амулеты и идолы, созданные в артели Мелании. Люди охотно покупали медальоны с изображением папоротника, дубового листа, ежевики, солнечных лучей, — и вместе с изделием обретали каплю благословения от потусторонних сил, которое запечатывали колдуньи. По крайней мере, Дана старалась в это верить и искренне радовалась, когда какая-нибудь семья брала и ее творения.
Но не только артель Мелании имела прибыль от Иванова дня. Другие мастера и знахари торговали венками, целебными травами, красиво связанными веточками вербы. Все это использовалось для ритуалов и гадания, или предназначалось в подарок.
И накануне столь суматошного дня Дана легла с более легким сердцем, а поутру вдруг ощутила прилив пряного волнения. Не того, что накатило у залива, напомнив о детском недуге, а куда более приятного и обнадеживающего. Мелания всегда брала с собой на площадь лучших художниц и в этот раз тоже не забыла про Дану. Про себя девушка невольно обрадовалась, хоть и не надеялась, что хозяйка изменит решение. Сейчас ей просто захотелось глотнуть свежего воздуха и увидеть человеческие улыбки.
Перед походом Дана надела единственное нарядное платье, которое шло к ее большим серым глазам, — ярко-голубое, из набивной ткани, расшитой белыми ландышами по краю. А заодно надела украшение, которое хранила в память о доме: простенький кулон из потемневшего от времени серебра. Расчесав перед зеркалом длинные каштановые волосы, она осталась довольна и проследовала за другими выбранными колдуньями.
Недалеко от площади располагалась железнодорожная станция, поэтому ароматы выпечки и полевых цветов перемешивались с тяжелым запахом угля, а веселую плясовую музыку порой заглушал грохот колес. Однако жители Дюн успели привыкнуть к этой особенности и даже придавали ей какой-то волшебный флер.
Гуляние и торговля шли бойко, но ближе к вечеру Дана стала уставать и невзгоды вновь напомнили о себе. Она то и дело замечала, как Мелания о чем-то перешептывается с Аленой, а та лишь тихо улыбается в ответ. Если бы Алена сейчас язвила и посмеивалась над Даной, той, возможно, было бы легче, чем от этого спокойствия, которого так недоставало ей самой. Постепенно прелесть праздника тускнела, девушка все меньше всматривалась в лица покупателей и все короче становились ее пожелания. Вдобавок как раз в это время у торговых рядов появился Руслан со своей матерью. Дана постаралась затеряться среди других художниц, но тот заметил ее и скривился в какой-то неопределенной гримасе.
— Опять хмуришься, Дана? — мягко спросила Надежда Тихоновна. Она не считалась искусной колдуньей, но всегда сопровождала Меланию на праздниках из-за давней дружбы и доверия. У нее уже были взрослые дети и внуки, и она выглядела вполне довольной жизнью.
— Да ничего, Надежда Тихоновна, все в порядке, — вздохнула девушка, предчувствуя, что словоохотливая женщина так просто не отстанет.
— Меня-то можешь не обманывать, — промолвила Надежда Тихоновна, потрепав ее по плечу. — Ты сейчас не горячись, а подумай: вдруг это только во благо, что Мелания Аленку выбрала? У тебя теперь есть выбор своего пути, а стала бы ты приближенной колдуньей — она бы тебя вовек не отпустила. По мне, так Аленке эта судьба куда ближе.
— Руслан мне почти то же самое сказал, — усмехнулась Дана.
— А что, он славный парень, хоть и недалекий слегка! Да и ладно, жить-то с человеком, а не с умом. Ты бы не разбрасывалась, Дана, годы-то свое берут!
— Вы и вправду хотите, чтобы я ушла из артели? — спросила девушка, пристально взглянув на Надежду Тихоновну.
— Да что я, Даночка! Мне и самой пора на отдых, вот до осени еще поработаю — и все, а то тоска по семье уже берет, порой сил нет! А Мелания будет свои порядки держать, и никак против этого не попрешь. Только надорвешься! Зачем тебе это? Живи лучше как все да держись подальше от всякой смуты.
— И вы всегда так жили? — произнесла Дана, тут же пожалев о несдержанности. Но пожилая женщина лишь философски улыбнулась.
— Да по-разному, Дана, разве я не была такой же молодой, как ты? Наверное, тогда и у меня в голове что-то бродило, но столько воды утекло, что уже и не помню… Есть грезы, мечты, страсти, а есть жизнь и семья. Страсти всегда уходят, зато я знаю, что мне есть куда вернуться и спокойно доживать.
— Зачем же вы вообще стали служить у Мелании?
— Она мне когда-то очень помогла, по сути спасла от смерти моего старшего сына. Я и не знала, чем ее отблагодарить, и тут она позвала меня к себе. Тогда еще и артели-то никакой не было: так, покосившаяся избушка на курьих ножках, которую несколько крепких баб привело в порядок, — сказала Надежда Тихоновна с грустной улыбкой. — Тебе это трудно вообразить, Даночка, потому что ты мало на свете прожила. Так прислушайся и подумай о Руслане! Потом, может, благодарить
