Однако умный дьяк сомневался, что только страх перед стихией вынудил Софью Фоминишну покинуть Кремль без ведома великого князя. Хотелось ей досадить государю, и она не взяла с собой во спасение внука Ивана Васильевича, Дмитрия, и его мать, Елену Волошанку. «Дескать, пребывайте во страхе, гордая невестка и постылый внук, а мне и дела нет», — рассуждал Фёдор Курицын в ожидании государя.
У Софьи Фоминишны были основания копить к княжичу Дмитрию в сердце нелюбие. В последние три года Иван Васильевич воспылал к внуку такой любовью, что забыл о всех своих сыновьях и, как считала Софья Фоминишна, в любой день и час готов был венчать его на великое княжение. Сие и породило в государыне ненависть к Дмитрию. Сама великая княгиня жаждала видеть на российском престоле своего кровного сына Василия, годами старше Дмитрия и имеющего права на великое княжение более бесспорные. Многажды Софья Фоминишна пыталась посеять между внуком и дедом вражду, но ей это не удавалось: Дмитрий чтил деда больше, чем отца.
Тем часом Иван Васильевич переоделся, выпил медовухи и собрался идти на колокольню, но вспомнил про дьяка Фёдора и велел окольничему Якову Кошкину позвать Курицына. Не прошло и минуты, как Фёдор появился в трапезной, словно в это время стоял за дверью.
— Федяша, поднимемся на колокольню, посмотрим окрест. Поди, стольный град уже под крылом Всевышнего. То‑то милосердный постарался для нас, — сказал государь.
— Я готов, Иван Васильевич — батюшка, — ответил Фёдор и опустил голову. — Токмо прежде выслушай недостойного раба своего, не исполнившего твой наказ.
— Что у тебя?
— Не усмотрел я твоих чад и домочадцев. Софья Фоминишна, угнетённая страхом, покинула Москву. Я просил государыню дождаться тебя, так она переступила через мой совет.
Иван Васильевич не закричал на дьяка. Государственный муж, ума державного, был силён в посольских делах, а не в склоках с жёнами. У самого же государя появилась горечь на душе оттого, что Софья Фоминишна постоянно шла ему встречь [5]. Она тоже была умна, но царствовал в ней изощрённый императорский византийский дух и нрав во всём ловчить и супротивничать. Давно великая княгиня вольничала без меры и дьяка Фёдора Курицына не сочла за помеху. Было же: «Когда Иван III хотел одарить свою сноху, жену старшего сына, драгоценностями первой жены, то выяснилось, что Софья раздарила их своему брату и племяннице, позже убежавшей с мужем князем Василием Верейским в Литву». Своей властью Софья Фоминишна подавляла не только придворных и крепких духом бояр и воевод, но, случалось, и своего супруга, государя всея Руси. Всё это перебрав, Иван Васильевич довольно спокойно сказал:
— Ладно, Федяша, не переживай. Твоей вины в том нет, ибо ей не впервой бегать. Ты мне лишь одно скажи: куда она нос навострила? Уж не в Литву ли?
— Поди, не в Литву. Но с рассветом и доложу, государь–батюшка. Мой человек следом идёт.
— Надеюсь, внук Дмитрий и его матушка в Кремле остались?
— Уморились они и спят в своих покоях, — ответил дьяк.
— Вот и славно. Ну, а нам пора на колокольню.
На площади меж соборами плавал чад пожарища, ещё не до конца прибитый дождём. Он продолжал лить. И молнии сверкали, и гром громыхал. И били колокола, но звон их стал иным — торжествующим. «Слава Всевышнему!», «Слава Спасителю!» — вызванивали они. Или это так показалось государю, однако они бодрили дух. На колокольню следом за Иваном Васильевичем поднялись трое: князь Семён Ряполовский, боярин Пётр Челяднин и дьяк Фёдор Курицын. К парапету колокольни великий князь подошёл со вздохом облегчения: вся Москва была укрыта тёмным пологом. Лишь близ храма Трёх Святителей на Кулишках на какое‑то время взметнулся жиденький язык пламени, рассыпался на искры, да всё кануло во мрак. Государь перекрестился и начал читать молитву во спасение от пожара. Князь, боярин и дьяк вторили ему. Они простояли на колокольне долго. Уже подступало утро, когда государь подумал, что пора бы и отдохнуть. Но что‑то удерживало его на высоте. Хотелось увидеть Москву освещённой ранним солнцем, но не такой, какой она предстанет перед ним в язвах пожарища, а белокаменной, стремящейся вверх, подобной Риму, о котором ему рассказывала Софья в пору молодости. Как любил он слушать её рассказы впервые годы супружества! И спасибо ей за то, низкий поклон. Ведь это по её настоянию русские послы привезли из Рима, Венеции и Милана архитекторов и литейщиков Аристотеля Фиораванти, Пьетро Антонио Солари, Алоизо де Коркано, Ламберти, де Монтаньяно, Паоло Дебоссиса и многих других мастеров, среди них и умельцев каменного дела. Их усилиями Кремль стал таким, каким Иван Васильевич видел его каждый день и радовался тому.
Усталость взяла‑таки своё: великий князь шагнул на лестницу, дабы добраться до опочивальни. Шёл он по каменным ступеням медленно, осторожно, словно боялся оступиться. Да и оступился бы, ежели ведал бы, что ждало его у дверей колокольни. У подножия храма его поджидала новая беда, ударившая в самое сердце сильнее, чем весть о пожаре в Москве. Едва он сделал несколько шагов по площади, как перед ним в рассветной дымке с конём на поводу возник молодой князь Илья Ромодановский. Он рухнул перед Иваном Васильевичем на колени и голосом, полным отчаяния, сказал.
— Государь–батюшка, вели казнить за чёрную весть.
Не сберегли мы княжну Елену!
Облик стоявшего на коленях в воде молодого князя стал расплываться, Иван Васильевич схватился за сердце, зашатался. Боярин Челяднин и дьяк Курицын подхватили его под руки, удержали, чтобы не упал. Государь постоял с закрытыми глазами минуту–другую, глубоко дыша, и, когда боль ослабла, открыл глаза и спросил:
— Что с моей дочерью, несчастный? Что с Еленой? Куда она исчезла? Говори правду!
— Тапкана с нею пропала на ночной переправе через Москву–реку, — с трудом произнёс Илья роковые слова.
— А где вы все были? Где мать Софья была, мамка Анна Свиблова? Всех вас на дыбу пошлю! — уже не владея собой, кричал великий князь.
— Мы были рядом, государь–батюшка, но толпа рассекла нас.
— И вы её не ищете? Где воины, что при государыне? — Иван Васильевич тяжело дышал, говорил с хрипом. — Тати кромешные! Дочь потеряли!
— Государыня и воины в селе Воробьёво. А княжну ищут. Вот и я с поисков.
Илья смотрел на великого князя отрешённо, и вид его был ужасен. В белёсой дымке он походил на приведение. Бледное, искажённое горем лицо, глаза воспалённые, с прядей густых волос стекала вода. Он уже знал свою судьбу: не миновать ему плахи, если Елена не будет найдена. И великий князь подтвердил это:
— Всем вам быть на дыбах, всех казни предам, ежели сегодня не увижу свою дочь целую и невредимую, — чеканя слова, гневно заключил он.
У Ивана Васильевича были основания наказать виновных в исчезновении княжны Елены самым суровым образом. Он был не только любящим отцом, но ещё и дальновидным государем возрождающейся из пепла державы. Сегодня в Елене он видел драгоценное достояние, принадлежащее не только одному отцу, но и всем россиянам. Знал Иван Васильевич, что во все века со времён Олеговых русские великие князья искали родственных связей с иноземными государями — королями, императорами. Сколько их, дочерей–россиянок, ушло за рубеж державы, всюду доказывая величие своего народа. Образование, которое дал Елене отец, природный ум, дарования и красота, что всегда отличало великокняжеских дочерей, вселяли в Ивана Васильевича надежду на то, что Елена может стать достойной супругой любого государя Европы. А это значит, что родятся крепкие родственные связи, взаимная помощь в годины опасностей и невзгод. И всё это он, государь всея Руси, терял из‑за ротозейства и беспечности тех, кто служил великому князю, кто стоял при его детях, кому должно беречь животы его семейства.
Но пора было принимать меры, счёл Иван Васильевич. И пока Елена находится в пределах его державы, надо закрыть все пути и выходы на рубежах её, дабы ни мышь не проскочила, ни ворон не пролетел. И, повернувшись к тем, кто стоял за его спиной, государь сказал гневно, но взвешенно, боярам, князьям и служилым людям, коих собралось уже больше двух десятков, по тому как появление в Кремле князя Ромодановского не осталось незамеченным:
— Вот что, дети мои, государевы. Все сей же миг вон из Кремля, из Москвы! Поднимайте ратников, служилых, холопов, горожан, идите на все четыре стороны искать княжну Елену и без неё не показывайтесь мне на глаза: живота лишу! Действуйте разумно. Ты, Игнат Кутузов, отправь конных воинов на Каширу, дабы на реке Оке перекрыть все пути на полдень [6]. Тебе, боярин Семён, — взяв за борт кафтана князя Ряполовского, продолжал государь, — наказываю мчать со своими воинами за Коломну и там закрыть все щели, чтоб никто не ушёл за Оку!
