МЕДСЕСТРА. Не только сон сближает живых с мертвыми. Музыка – больше, чем звуки, она – мысль души; она слышна в обоих мирах. Мертвые не только говорят мыслями, как ты со мной сейчас: они и поют мыслями. И это же бывает со спящими.
НУТЕЛЛА. И спящие слышат песни мертвых?
МЕДСЕСТРА. Да, если мертвые поют для них.
НУТЕЛЛА. Тогда я спою для него. Только без лютни это будет не так хорошо.
МЕДСЕСТРА. Что ж, пусть паж возьмет свою лютню: его просит об этом богиня Бастет.
Слышно музыкальное вступление на лютне.
Пой, Нутелла, королевский лютнист уже играет.
НУТЕЛЛА. (Поет).
Как пленительно носит онаОжерелье на шее своей!Как медлительно блещет лунаМлечным светом в алмазах на ней!..
МЕДСЕСТРА. Погоди, Нутелла, кто-то идет сюда, и он тебя слышит!
Мелодию продолжает флейта, сопровождаемая лютней. Входит Пациент. Нутелла прячется за Медсестру.
(Пациенту) Кто ты на самом деле?! Ты – живой, но слышишь голоса мертвых. Ты видишь мой дух, я чувствую… О, я узнала тебя! (Склоняется перед ним). Не бойся его, Нутелла.
ПАЦИЕНТ. (Медсестре) Ты – не то, чем кажешься. В тебе – огромная древняя сущность. Кто ты? Тебя еще не было в моих видениях. Ты знаешь меня? Почему ты кланяешься мне?
МЕДСЕСТРА. Я – кошка Бастет. Я создана из лунного света. Я склонилась перед лунным светом, который вижу на тебе.
ПАЦИЕНТ. (Глядя в шкаф) Ты – об этой луне?
МЕДСЕСТРА. Я – о той ночи, когда он прощался с тобой, он – тот, кто умер и воскрес. Тогда тоже стояла полная луна. Я видела вас, потому что я – лунное око Солнца. Я видела его худые руки со следами гвоздей, видела, как он зачерпнул этими руками лунный свет и вылил на ученика, чтобы тот не умирал… Ты даже не постарел за эти две тысячи лет.
ПАЦИЕНТ. Моя душа одряхлела и жаждет покоя.
МЕДСЕСТРА. Душа дряхлеет без любви. И вновь зацветает любовью. Тот, кто дал тебе этот свет, состоял из одной любви. Почему ты не любишь, светлый мой? Ты боишься?
ПАЦИЕНТ. Да. Любовь ищет вечности. Она иначе видит время. Оно так сжимается в глазах любви, что бледный призрак всегда оказывается рядом. Всякий любящий надеется не увидеть смерть любимого. Но у меня такой надежды нет. Я привык не любить.
МЕДСЕСТРА. Слишком горькие слова. Есть другие. Но сейчас я должна принять новую больную: два охранника этой дамы уже обнюхивают весь дом. Мы еще поговорим.
ПАЦИЕНТ. Говорить с тобой отрадно, древний дух, не знающий печали. Останься!
МЕДСЕСТРА. Кошка Бастет осталась бы с радостью. Но сейчас я – плохо одетая женщина, и это мешает мне быть богиней. Пой, Нутелла, лютнист играет! (Уходит).
НУТЕЛЛА. (Пациенту) Я тебя не боюсь, потому что ты любишь моего хозяина. Ты грустишь, как и он. В людях столько грусти!.. Не оборачивайся! (Подходит к нему сзади и гладит). Ты же не видишь меня спиной: угадай, что я делаю? Я – тень, но я учусь трогать вещи. Я уже пила молоко из блюдечка на камине! А что я делаю сейчас?
ПАЦИЕНТ. Ты гладишь меня по голове и плечам.
НУТЕЛЛА. (Радостно) Я умею! Я умею!.. Но лютнист играет, и я должна спеть песенку чтобы присниться моему хозяину: так велела мне Бастет ПАЦИЕНТ. Откуда ты знаешь эту песенку?
НУТЕЛЛА. В памяти моего хозяина я нашла то, что было в ней до его рождения. Юный лютнист пел там песню, сочиненную королем – песню об алмазном ожерелье. (Поет).
Как пленительно носит онаОжерелье на шее своей!Как медлительно блещет лунаМлечным светом в алмазах на ней!И под бледным мерцаньем камнейТак ключица тонка и нежна,Что рыданья глухая волнаГорлом катится все горячей:Как пленительно носит онаОжерелье на шее своей!
Лютня смолкает. Входят Толян и Колян, видящие только Пациента, включают свет; шкаф захлопывается.
НУТЕЛЛА. (Пациенту) Ты тоже знаешь эту песенку?
ТОЛЯН. Давай в темпе, Колян – пока там с хозяйкой доктор любезничает!
ПАЦИЕНТ. (Нутелле) Я знаю ее пять веков. Я видел то алмазное ожерелье на той даме.
КОЛЯН. Слыхал, Толян? Это он случайно – не про нашу хозяйку?
ТОЛЯН. Колян, значит, так: проверяешь шкаф, камин и пару дверей, а я иду по периметру. С психом не контактируем, обходим. Шевелись!
ПАЦИЕНТ. (Нутелле). И еще я знаю, кто твой хозяин на самом деле.
КОЛЯН. Мой хозяин?!.. Толян, а, может, это он про тебя чего знает, чего я не знаю, а?
ТОЛЯН. Он – сам с собой, не видишь, что ль? Забыл, где ты? Делом займись, Колян!
ПАЦИЕНТ. (Нутелле) Мне кажется, ты кого-то боишься.
КОЛЯН. Слушай, Толян, а что, наша хозяйка, тут полечится – такая же будет?
ТОЛЯН. Не знаю. Твоя забота – ее безопасность, а ты стоишь, разиня рот.
НУТЕЛЛА. Я боюсь тех, что прячутся в каминной трубе – короля с пауком.
ПАЦИЕНТ. (Кричит в камин) Может быть, пришло время нам поговорить?
ГОЛОС ПАУКА. Трепещи, смертный, перед тенями мира загробного! Что, кровь стынет?
АНРИ. (Из камина) Не будь идиотом, Франсуа! Кто нас видит, тот нас не боится.
Из камина, невидимо для Толяна и Коляна, возникает Анри с пауком на поводке. Нутелла шмыгает в камин.
(Пациенту) Франсуа никак не поумнеет с тех пор, как убил меня, своего короля.
ПАЦИЕНТ. Цареубийца по имени Франсуа? Тот самый?
АНРИ. Выходит, я могу не представляться. (Пауку) Я – в лучах твоей славы, Франсуа. Стоило так усердно завоевывать свою собственную!
ГОЛОС ПАУКА. Иначе бы ты не заслужил такую смерть, Анри!
ПАЦИЕНТ. (К Анри) Значит, вы – тот король, которого зарезали через окно кареты?
АНРИ. Такова была Божья воля. Видно, так было нужно, чтобы мир шел своим путем. Возможно, хорошие короли мешают миру стать тем, чем он должен стать.
ТОЛЯН. (Коляну) Ты камин хорошо осмотрел? Кому он там орал?
КОЛЯН. (Заглядывая в камин). Пусто. И дымоход заделан. Толян, а может, я пойду по периметру, а ты по дверям, а? В меня уже стреляли из двери, забыл? Во мне – две дырки.
ТОЛЯН. (Коляну) Купи себе пару орденов и повесь на свою пару дырок, а то продует.
КОЛЯН. Сволочь ты, Толян. (Толкает по очереди обе запертые двери).
ТОЛЯН. Конечно! Поэтому я и старший, а ты – подчиненный, потому что – не сволочь.
АНРИ. Что ж… если Богу угоден такой принцип, то меня, конечно, следовало убить.
ПАЦИЕНТ. Это – человеческая мысль. Ваша гибель могла иметь совсем иной смысл. Вы – лучший из королей, но вспомните судьбу лучшего из людей.
АНРИ. Кто вы?
ПАЦИЕНТ. Я – ждущий. Я жду того, кто ушел две тысячи лет назад и обещал вернуться. Он всегда выполнял обещания. Он хотел, чтобы я ждал его на земле, и я жду его.
АНРИ. Вы – апостол Иоанн?! Иоанн Зеведеев? Иоанн Богослов? Значит, ваша долгая жизнь – не вымысел…
КОЛЯН. На камине – блюдце с молоком. Вывод: в больнице есть кошки.
ТОЛЯН. Ты – башковитый парень, Колян. Шкаф проверь. Из шкафа в тебя не стреляли?
КОЛЯН. Зря ты так, Толян. (Пробуя шкаф) Заперто. И двери заперты. Все чисто, звони.
ТОЛЯН. Я знаю, когда звонить. Я сам, блин, решаю, когда мне делать пару звонков, а когда мне пару минут ни хрена не делать! (Услышав щелчок замка, смотрит на дверь Алябьева и берется за пистолет). Что там щелкнуло? Ты про ту дверь забыл, что ль?
КОЛЯН. Я ее толкал, она заперта.
ТОЛЯН. Толкни ещё пару раз: я не видел.
КОЛЯН. Ты – нарочно, Толян?! Думаешь, я – трус?! На, смотри! (Достает пистолет, с разбегу толкает отпертую дверь Алябьева и падает в темную палату).
АЛЯБЬЕВ (Из палаты). Зачем же вы, Василиса Аристарховна? Я и так уже шел к вам…
Толян целится в дверь; оттуда, переступив через Коляна, выходит заспанный Алябьев с кошачьим чучелом.
(Глядя на Коляна) Наверное, она ушиблась… А почему на ней брюки? (Толяну) Что это вы – с пистолетом?.. Новый больной?.. Я вас где-то видел… или я еще не проснулся…
КОЛЯН. (Встав и держась за голову) Я говорил: мне лучше – по периметру…
ПАЦИЕНТ. (К Анри, тихо) Вас ведь здесь интересует Алябьев? Почему?
АНРИ. Мертвые не могут лгать: да, я здесь из-за него. Но моя миссия – тайная. Прошу вас, не спрашивайте, а я не стану спрашивать, почему вас интересует Алябьев.
