Все просто. Взметнулось желание. Рука тянется к яблоку. Бац! Шлепок по руке свыше! Барьер, однако… вожделение забурлило, мечты разбушевались, придали объекту идеальные черты – здравствуй, любовь.
Так барьер смерти подстегивает любовь к жизни. И никогда мир не кажется таким прекрасным как через решетку тюремной камеры.
Первые сомнения у меня появились после критики читателей. Положительных отзывов приходило больше, но отрицательные оказались полезней.
9. Римма. [ответить] Я с вами не согласна! Всё не так. Вы описали не любовь, а лишь влюбленность. Это два разных понятия, влюбленность может перерасти в любовь, а может, и нет.
15. Мила. [ответить] Рассуждению о любви, как о желании, наткнувшееся на преграду. Это вызвало ощущение того, что автор-циник, эгоист и какой-то однобокий тип, пытающийся объяснить то, что сам очевидно не испытал или слышал от других.
32. Лёха [ответить] Не-а. Не определил ты, что такое любовь. В печку сие.
В общем, дошло до меня: а ведь читатели правы! Поверхностным получилось определение, глубинную суть явления оно не раскрывает. Внешний контур ухвачен, направление лыжни верное, но копнул только на полштыка. Эгоистичной, самовлюбленной получилась любовь по моей теории, приземленной. А ведь мировая история может нам предложить тысячи и тысячи примеров жертвенной любви. Нет, не эгоизм доминирует в истинном высшем чувстве. Кривым, одноногим получилось определение. Настоящая любовь щедра без меры, великодушна, а тут эгоизм, самолюбование. Можно сходу привести сотни примеров жертвенной, альтруистичной любви, тут и жены декабристов вспоминаются, и потрясшая мир история английского короля Эдуарда VIII, которой отрекся от престола ради любимой женщины.
Сравниваем эти благородные истории с плодом моих умствований.
Любовь – это сфокусированные на объект мечтания о полном и идеальном удовлетворении желаний.
Не разрыв, а целую пропасть между жертвенной практикой и эгоистической теорией невозможно не заметить.
Типичная ошибка
Почти все путают любовь с влюблённостью… Влюблённость принадлежит к животной природе человека, любовь – к его зрелости.
Валерио Альбисетти
Тогда я еще не знал, что эгоизм есть первейший признак не любви, а влюбленности. Настоящая любовь – чувство не для Нарциссов. Классное исполнение желаний? Но ведь только к этому приземлению наше нежное чувство не сводится! Не одно, пусть и изысканное потребление, маячит на горизонтах любви, а и нечто высшее, пока неназванное, и простая мечта об удовлетворенных желаниях явно не в силах исчерпать всю суть феномена.
Читатель Римма права, и речь в нашем определении идет именно о влюбленности. (Кстати, само слово влюбленность, насколько я помню, придумал Карамзин.) Хочешь от объекта отменного исполнения желаний? Получи влюбленность, но не рассчитывай на космическое чувство, сотрясающее небесные сферы и шекспировские подмостки. Приятство – да, но это еще не звезды, не полет!
Саманта, самая сексуальная из четверки героинь фильма «Секс в большом городе», так объясняла подружкам, почему она бросила весьма симпатичного парня. Оказывается, он стал слишком занимать ее мысли, а она привыкла думать только о себе и своих желаниях. Грузить себя любовью? Это не для такой искательницы сексуальных приключений как Саманта.
Впоследствии я нашел десятки текстов и сотни примеров, указывающих на лакмусовое отличие влюбленности от любви – эгоизм. Так что кто только не принимал на земле влюбленность за настоящую любовь. Может быть, это вообще самая типичнейшая ошибка.
Но не только «эгоистичность» моего первого определения любви, доказывало его ошибочность (недостаточность). Слишком много это определение навязывало объекту. Что мы видим в жизни? Объект перед нами скромный, чуть ли не замухрышка, – смотрю ему вслед, ничего в нем нет, – а цветы в душе влюбленного субъекта распускаются до небес! И это происходит сплошь и рядом, когда по своим скромным внешним данным объект несопоставим с бурей эмоций в нашей душе. Объекта на копейку, а фантазий он пробуждает на рубль. Почему? Нет ответа в нашей формуле.
Запомним этот ключевой парадокс. Без разрешения данного фокуса истинного смысла высшего чувства нам не раскрыть.
Подведем предварительные итоги. В первой попытке я повторил на бумаге обычную ошибку, которую мало кто не совершал в жизни.
Итак, мы лишь взяли разбег, разобрались только с влюбленностью, а до высшего чувства не допрыгнули. Зато осознали типичную ошибку, и теперь можем искать разгадку тайны №1 на другом уровне нашего исследовательского лабиринта. Шишка эта нами набита не зря. Если доберемся до полюса проблемы, лучше будем понимать, что путь был хоть и с зигзагами, но правильным.
Осознав крах первой попытки, я решил взяться за тайну №1 всерьез. Системно. Уже было понятно, что проблема в характере идеализации, в ее вывертах. Во время любви идеализация происходит явно не простая, а золотая – комплексная. Она не сводится к базовым вожделениям тела. Здесь – ключ к проблеме.
А что нужно для того, чтобы решить проблему строго, системно?
Наука. Вот я и решил создать если не науку о любви, то хотя бы черновик таковой науки, даже название придумал для новой дисциплины – аморология. И только взялся за работу – еще один неприятный сюрприз – оказывается, таковая наука давно создана и, больше того, название у нее почти такое же – амурология. Пришлось проштудировать книги предшественника. Читал, честно говоря, опасаясь обнаружить там все финальные ответы.
Как вы думаете, нашел?
Глава 3. В поисках науки о любви и счастье
На высокую башню можно подняться лишь по винтовой лестнице.
Фрэнсис Бэкон
Славные шестидесятые
Науку о любви амурологию попытался создать Юрий Рюриков, публицист и социолог, писатель в третьем поколении. На темы любви и брака он издал не одну книгу. Центровой, наверное, труд в творчестве Рюрикова «Мед и яд любви» переиздавали и в новом тысячелетии, в 2002 году. Значит, ее идеи почти за сорок лет не потеряли актуальности, значит, они интересны и сейчас.
Начинал создавать свою амурологию Рюриков еще в шестидесятые. Годы эти особняком стоят в нашей истории. Шестидесятые – время оттепели, период, когда наша интеллигенция пыталась заново осмыслить мир и человека в нем. Гагарин, Окуджава, физики спорят с лириками, не догадываясь, что скоро станут не нужны ни те, ни другие. Все тогда казалось по плечу: и яблони на Марсе, и коммунизм в восьмидесятом году. Время науки, надежд, устремления к звездам, время думать с чистого листа.
Попытка Рюрикова разобраться с высшим чувством с научных позиций выглядела для того времени естественной. Получилась она интересной, вот и посмотрим на полет первой ласточки.
В книгах Рюрикова можно найти массу любопытных идей и точно подмеченных закономерностей человеческих отношений, сотни мудрых мыслей о вечном чувстве, и много чего еще. Перед нами целое море поучительных историй и наблюдений, приведена масса интересных закономерностей. Например, Рюриков отметил, что влюбленность эгоистична, а любовь щедра. Об этом факте и мы упоминали, а вот как об этом сказано у автора амурологии: «Любовь, видимо, отличается от влюбленности прежде всего здесь. Неэгоизм и двуцентричность любви – это ее самая глубокая основа – и главный водораздел, который отделяет ее от влюбленности». В любви (по Рюрикову) эгоизм и альтруизм сливаются в некий «эгоальтруизм».
Не прошел Рюриков и мимо следующей закономерности: дополняющие, в чем-то противоположные характеры со схожими мировоззрениями обычно в любви подходят друг другу.
И все-таки амурология в массовое общественное мнение не проникла, до широких слоев умствующего народа не достучалась. Не удалось Рюрикову убедить читающую публику в том, что тайна №1 им раскрыта, и полноценная наука о высшем чувстве создана.
Почему? Ответ, мне кажется, достаточно очевиден, но перед ним послушаем самого Юрия Рюрикова.
«Многие пытались „дать определение“ любви, и, к сожалению, почти все эти определения неузнаваемо упрощали любовь. Чувство это такое тысячеликое, что еще никому не удавалось уловить его в сети понятийной логики. Не раз накидывали на него такие сети, но всегда в них оказывалась не „синяя птица любви“, а ее жестококрылое подобие, закованное в перья наукообразных и скукообразных словес».
Как видим, перед определением любви, перед этой тайной №1, как и тысячи других авторов, у Рюрикова просто опускаются руки. Во-первых, он признается, что исчерпывающего определения любви он не нашел, да и сам таковое предложить не в силах. Во-вторых…
Впрочем, достаточно «во-первых». Науки без предмета науки не бывает. Это лишь в сказках можно принести то, не знаю что, а в системном исследовании, не определив предмет приложения интеллекта, бессмысленно его и изучать. Получится очередная притча о слоне и слепых мудрецах: кто что нащупает, то и назовет слоном. Кстати, в нашем случае сюжет лучше переделать в притчу о паровозе и слепых мудрецах. Чуть позже будет рассказано, почему паровоз тут уместней.
