И тут действительно обнаружился третий – пузатый здоровяк с небритой наглой рожей и в несвежей майке, он возник из-за мешков откуда-то сбоку, совершенно не скрываясь, и первым делом отвесил подзатыльник придурку с косяком, отчего розовая кепка описала красивую дугу и шлепнулась оземь далеко за пределами редута; в прицел было хорошо видно, как гневно шевелятся мясистые губы пришедшего: надо полагать, начальник огневой точки был недоволен поведением подчиненных на посту и сейчас распекал ближайшего. Наказуемый смущенно загасил косяк в ближайший мешок и, выставив перед собой руки, принялся оживленно оправдываться. Тем временем к ним подтянулся, бросив свой боевой пост, и бритый – фляжку он предусмотрительно спрятал и теперь с интересом наблюдал события.
Все трое были как на ладони.
Лучшего момента ждать не имело смысла.
– Джилли, бери толстого, я уложу остальных. Давай!
«Хеклер-кох» упруго ткнул меня в плечо два раза; толстяк, не успев как следует изумиться, с пулей в башке рухнул рядом со своими подчиненными.
Минус три.
Через несколько секунд мы с Джилли уже осваивались за мешками. Придурки во главе с пузаном кучно валялись рядом с ближайшим пулеметом неизвестной мне системы; неподалеку, на ящиках, заменявших беспечным засадникам стол, попискивала солидная полевая рация; и вообще они свили здесь себе удобное гнездышко, в котором можно было некоторое время продержаться без особых усилий: куча оружия и боеприпасов – все, правда, в некотором беспорядке и даже в небрежении, но вполне работоспособное. Неплохо, черт возьми, совсем неплохо для придурков! Интересно, много их тут еще?
– Майлс, Майлс! – пробормотал я в воротник спецжилета. – Давай сюда джип!
Увлекшийся разглядыванием в трофейный бинокль долины и макового поля Джилли Эванс неодобрительно покачал головой: эта часть плана казалась ему сомнительной с самого начала. Джилли полагал глупым ехать на джипе к лаборатории – полкилометра в объезд маков, по совершенно открытой местности, не зная, какие меры предосторожности и какая система опознавательных знаков предусмотрены у бандитов, короче – откровенно, с его точки зрения, подставляясь под выстрел. Даже несмотря на то, что фланги уже в руках Вильямса и Робсона – они доложили о готовности через минуту после того, как мы захватили главный форпост.
Но Джилли не знал всего.
Весь план во всей его первозданной красотище был известен только мне.
И самое сложное в нем было – отделаться от Джилли.
В Джилли Эвансе и в его несгибаемой воле к победе и заключалось самое уязвимое место. Ибо вся практика моей служебной деятельности показывала, до какой степени достойный сотрудник полиции не любил оставлять меня на произвол судьбины лютой.
Когда Майлс на моем командирском джипе со всей возможной осторожностью подъехал к захваченному редуту, на поле и в его окрестностях царило прежнее спокойствие. К этому времени я уже наметил безболезненный объезд холмика – с выходом на дорогу к лаборатории: в меру раздолбанную, извилистую, там и сям поросшую травкой, ибо колеса машин баловали ее не так часто. Но как поступить с Джилли – еще не придумал.
– Итак, шеф, – Майлс сгорал от нетерпения, огонь предвкушения битвы вольготно гулял по его организму, будоража кровь и прочие жизненно важные жидкости. «Томпсон» прямо-таки прыгал у сержанта в руках. – Итак, шеф, вперед?
– Вперед, сержант, вперед… – Я отер пот и украдкой глянул на ничего не подозревающего Эванса. – Вы, Майлс, остаетесь здесь и надежно прикрываете наши тылы. Для чего у вас тут полно пулеметов. – Майлс взглянул на пулеметы с презрением и огладил приклад «Томпсона». – Словом, чтобы муха не просочилась. – Я склонился к воротнику. – Робсон, Вильямс, вертолеты! Внимание! – Судорожно оглядел машину: времени практически не оставалось.
Что делать? Как быть?
Решение пришло само собой.
– Готовность номер один!
Джилли плюхнулся на соседнее сидение и изготовил свой «хеклер» к бою, щелкнул предохранителем.
– Пошел! Пошел! Пошел! – И я взревел мотором.
Где-то сзади в небо поднялись «Хью-Кобры».
Джип изрядно трясло и болтало, но несмотря на ухабы и рытвины, мы легко выскочили на дорогу, попали в колею и, вздымая пыль, понеслись, вихляя и подскакивая, к цели – баракообразному приземистому сооружению, у которого уже забегали, засуетились смутно различимые на таком расстоянии мелкие фигурки. Слева и справа зарычали машины фланговых отрядов.
Из ближайших зарослей мака высунулся отвратный черный тип и выпалил в нас с Джилли из двустволки, но конечно же промазал, остолоп, и Джилли, привстав, уложил его одним красивым выстрелом.
Воспользовавшись случаем, я дернул за рычаг его сидения, и ничего не подозревавший сержант покинул авто на всем скаку вместе с креслом – лишь мелькнуло огромное тело, на глазах группирующееся в полете: «Ше-е-е-еф!!!» – но я уже несся дальше в долгожданном одиночестве, крутя руль одной рукой и паля во все стороны из «беретты», зажатой в другой. Вряд ли я в кого попал, но выглядело мое наступление ужасно эффектно. По крайней мере, повод говорить, что Дэдлиб окончательно свихнулся, теперь был у многих.
Оставалась самая малость, и, вогнав пистолет в подмышечную кобуру, я рывком перетянул к себе неприметный серый мешок, болтавшийся среди всяких полезных вещей сзади, пристроил его между ног и ухватился за руль обеими руками. И если все произойдет так, как я и подозревал…
И – произошло.
Коварный Патрик не подвел, лживый Сакстон оправдал надежды: кустики слева по курсу вдруг плавно отъехали в сторону и прямо на меня уставилась среднего калибра пушечка – хорошая такая пушечка, красивая, ухоженная, и рядом два человечка усиленно суетятся, а в ухо орет срывающийся голос Джилли: «Осторожно, шеф!!!» и что-то кричат еще другие мои старые соратники, но все это мелочи, потому что я упорно несусь прямо на выстрел, будто потерявший последнее соображение камикадзе, внимательно – еще бы! – слежу за движениями расчета и в тот самый момент, когда пушечка стреляет, подхватываю универсальный армейский рюкзак с полезным содержимым и лечу кубарем в заросли мака; и тут же мой джип превращается в красивый огненный цветок, и совсем рядом злобными пчелами жужжат разнообразные осколки, рубят мак, вспахивают землю, а меня настигает волна грохота…
Вот так я героически погиб.
Хороший план, правда?
3
Когда однажды я давал интервью – а это, увы, случается со мной не так часто: я даю интервью не каждый день, отнюдь нет, мои интервью можно пересчитать по пальцам одной руки, и не скажу, что мне такое положение вещей кажется нормальным, ибо я дико интересный собеседник, а уж коли правильно задать вопрос, то могу такое выдать, такое! не одна сенсация и даже не два десятка, а больше, несоизмеримо больше взбаламутят умы броскими заголовками на первых полосах газет и журналов, ведь мне есть что порассказать, да-да! – так вот, когда я в последний раз давал интервью, Роб Чаплин, ведущий вечерних новостей канала «ATT» спросил меня, как бы между прочим этак спросил, они это умеют, журналюги, – а вот, спросил Роб, скажите, господин Дэдлиб, вы действительно верите в демократию, которая якобы царит в Тумпстауне и ок(рестностях), или поддерживаете этот миф по долгу службы?
Нет, каково, а?
Поскольку вокруг нас с Робом вертелся тип с камерой и все это снимал, я не мог попросту дать ведущему в лоб или там в коленную чашечку (что действует еще лучше), а напротив – был вынужден продолжать улыбаться, хотя, верно, кому-то из самых искушенных зрителей и была заметна искусственность моей улыбки, – однако отвечать было надо, и я решительно заявил (и даже взмахнул рукой для убедительности), что если где и царит демократия, так это именно в Тумпстауне, ибо что есть демократия как не процветание большинства при твердой государственной власти (то есть меньшинстве, добровольно несущем ответственность за большинство), каковая дарит народу все новые и новые свободы, тем самым непрестанно указанную выше демократию и развивая?
В ответ на это Роб пустился в рассуждения об исконном значении слова «демократия», принялся возводить его смысл к греческим корням и толковать о народе, но я моментально пресек эти малодушные, достойные лишь лживых рахиминистов попытки. Пристально глядя в глаза Робу, отчего он почему-то засмущался, я сказал: давайте не будем, мистер Чаплин, давайте не будем. Не позорьте фамилию. Есть люди, которые разговаривают, а есть – которые делают. История движется вторыми и талантливо, пост – извините – fuckтум комментируется первыми. Откройте хотя бы «Большую тумпстаунскую энциклопедию», практически на любой странице откройте, и вы тут же убедитесь в справедливости моих слов: сплошное обсуждение поступков тех, кто без лишних разговоров мог и умел действовать вовремя. Да вы это и без меня знаете, не так ли? Так вот, совершенно очевидно, что вторые – то есть те, кто совершает поступки, – взваливают на свои несовершенные, но крепкие плечи ответственность, несоизмеримо большую в сравнении с первыми, которые только и могут, что спустя время обсудить произошедшее и в промежутках между кружками пива сделать глобальные выводы вселенского значения. И им всегда виднее, как надо было поступить, какое решение следовало принять и какие действия – правильные. Но вот эти самые вторые – они-то как раз и есть первые, ибо от их человеческих качеств зависит та самая демократия, о который мы с вами, мистер Чаплин, так долго и очаровательно беседуем и которой буквально каждый день наслаждаемся, а вы эдак вскользь, между прочим, назвали ее мифом. Улавливаете мою мысль? Не запутались в стройных логических построениях?..
